На предельной высоте

Устные просьбы и письма были дополнены и весьма серьёзным документом, направленным в феврале 1966 г. в адрес ХХШ съезда КПСС. Это было ходатайство о реабилитации Судоплатова и Эйтингона, подписанное двадцатью восемью генералами и офицерами, разведчиками и фронтовиками, партизанами и нелегалами. В их числе были Рудольф Абель, Георгий Мордвинов, Зоя Воскресенская (Рыбкина), Лев Василевский, Михаил Орлов, Виктор Дроздов, Александр Тимашков и другие. Они обращались к съезду с просьбой об организации специальной партийной проверки судебных дел и реабилитации их товарищей — а на это даже в брежневские времена тоже было не так просто решиться. Дети Судоплатова и Эйтингона считают, что все люди, подписавшие письмо и указавшие свои адреса и место работы, не только проявили честность и высокую порядочность, но совершили гражданский подвиг. Они подтвердили, что считают друзьями и боевыми товарищами разведчиков, которых государственные чиновники обвинили в предательстве.

«Во-первых, мы узнали, — говорилось в письме, — что коммунисты Судоплатов П.А. и Эйтингон Н.И. виновными себя в предъявленных обвинениях не признавали и не признают.

Во-вторых, к нашему удивлению мы узнали, что в приговорах по делам Судоплатова и Эйтингона сказано, что Особая группа НКВД СССР, ими возглавляемая, по планам, разработанным Судоплатовым, якобы занималась уничтожением советских людей, неугодных бывшему Наркому НКВД Берии. В приговоре и на суде не было приведено ни одного факта — когда, где, кем совершены преступные действия, приписываемые Особой группе. Не названо ни одного имени пострадавших, потому что таких фактов нет.

В приговоре говорится, что эта Особая группа будто бы была создана «из особо доверенных Берии лиц». Но кто эти лица, не указано ни одного имени. Нам не известен ни один сотрудник Особой группы, который был бы привлечен к судебной ответственности за так называемую преступную деятельность Особой группы, которая инкриминирована Судоплатову и Эйтингону.

Зато нам известны сотрудники Особой группы, которые вошли в историю своей героической борьбой с кровавыми врагами нашей Родины: Герои Советского Союза товарищи — Лягин, Молодцов, Кудря, Кузнецов, Медведев, Галушкин, Озмитель, Орловский, Абель и многие другие, как погибшие в борьбе с врагами, так и ныне живущие.

Нам хорошо известно, что Особая группа при Наркоме НКВД СССР (переименована во 2-й Отдел в конце 1941 г., а в 1942 г. — в 4-е Управление) с первых же дней войны и до её расформирования после войны, под руководством начальника Особой группы т. Судоплатова и его заместителя т. Эйтингона с честью выполняла поставленные перед ней партией задачи как на временно оккупированной врагом территории, так и за рубежом. Это подтверждается документами, хранящимися в архивах МВД-КГБ, а также это могут подтвердить многочисленные непосредственные участники этих дел, и в том числе мы, подписавшие это письмо.

Поэтому обвинения Судоплатова и Эйтингона, сформулированные в приговоре, мы рассматриваем как извращение исторической правды, как безответственную клевету на многочисленный коллектив коммунистов, комсомольцев, чекистов Особой группы как живых, так и погибших…»

Но что чиновникам до просьбы героев! Ещё более обюрократившийся и разжиревший «аппарат» предпочёл не ссориться с теми выдвиженцами Хрущёва, которые для себя решили раз и навсегда: малейший намёк на связь с «преступником Берией» — уже повод для того, чтобы держать человека как можно дальше от политики и прессы. Лучше всего — на обочине жизни или в тюрьме. Руденко, пока был Генеральным прокурором, само собой разумеется, никогда бы не согласился на реабилитацию Эйтингона и Судоплатова: ведь это означало бы очевидное — он, в угоду Хрущёву, сфабриковал их дела и посадил в тюрьму без всяких оснований.

Судоплатова выпустили на свободу 21 августа 1968 г., в день вторжения советских войск в Чехословакию. Когда он вернулся домой после пятнадцатилетнего заключения, Эйтингон пришёл проведать старого друга. Кроме него, Судоплатова навестили Зоя Рыбкина и другие разведчики первого эшелона. Каждого из них переполняли чувства. Они всегда считали, что отдали жизнь делу без остатка. Теперь к гордости за то, что жизнь была прожита «в борьбе за правое дело», примешалось чувство огромной горечи за то, что отечество отблагодарило их тюрьмой и позором.

Но, видно, им так было написано на роду! Когда они выполняли за рубежом задания своей страны, их жизнь как бы проходила в двух параллельных пространствах: в одном они были преданными партии и державе офицерами, в другом же играли необходимую на данный момент заученную роль. И теперь было то же самое: они оставались преданными партии и стране, но в другом, параллельном, пространстве их заставляли играть роль вчерашних преступников, которые, отбыв срок заключения и не восстановленные в прежних правах, должны ежемесячно отмечаться в местном отделении милиции. И эту роль должны были играть два генерала, не раз рисковавшие своей жизнью во имя дела, которое считали правым!

Наум Эйтингон с детьми. 1972 год

В 1976 г. Судоплатов и Эйтингон сделали ещё одну попытку восстановить своё доброе имя. Они обратились к Меркадеру и Долорес Ибаррури с просьбой поддержать их ходатайство о реабилитации перед руководством КГБ и Комитетом партийного контроля. Председатель КГБ Андропов и Председатель Комитета партийного контроля Пельше дали заключение по делам Судоплатова и Эйтингона; в заключении чёрным по белому было сказано, что никаких доказательств их «причастности к преступлениям Берии» нет. Было решено, что дела Судоплатова и Эйтингона с заключениями Пельше, Андропова, военной прокуратуры и следственного отдела КГБ будут докладываться на Политбюро. И вновь — отказ! Те члены Политбюро, которые были связаны с хрущёвским переворотом, меньше всего хотели обсуждения в высшем партийном органе тех дел, которые могли выставить их в самом невыгодном свете. Правда, к тому времени был реабилитирован — спустя 15 лет после смерти на допросе у хрущёвских костоломов — выдающийся разведчик Яков Серебрянский. Но, видимо, в том и была вся игра. Самое простое было реабилитировать человека после смерти, когда ни он, ни его состарившиеся друзья уже не в состоянии выступить с обвинениями в адрес сановных преступников.

В середине 1970-х годов, в качестве особой милости ЦК КПСС, Судоплатов и Эйтингон получили право пользоваться так называемыми «кремлёвскими» лечебными учреждениями: поликлиникой и больницей 4-го Главного управления Минздрава, обслуживающего высшую номенклатуру государства, а также госпиталем КГБ. То была весьма малая компенсация за утраченное в тюрьме здоровье. Но для старых людей это было пусть маленьким, но немаловажным знаком: если верхушка партаппарата не хочет признавать их заслуг и возвращать им доброе имя, партийный билет и ордена, то в стране немало людей, которым это не важно: они помнят и ценят выдающихся разведчиков. Это особенно чувствовалось в отношении врачей и медсестер. Они были не только внимательны и добры, но старались всячески подчеркнуть своё уважение к заслуженным разведчикам.

Но далеко не всё было в их власти. Годы в заключении привели к необратимым результатам. Наступил момент, когда у Наума Эйтингона началось сильное кровотечение; его поместили в реанимационное отделение, но врачи почти не надеялись на его выздоровление. Теперь многое зависело и от родных — сестра генерала и его старшая дочь были врачами, и они не жалели ни времени, ни сил, выхаживая больного. Под конец Софья Исааковна Эйтингон предложила последнее средство: прямое переливание крови. Все дети были готовы стать донорами; однако лишь у Леонида была подходящая кровь для такой процедуры. Он согласился без колебаний, хотя прямое переливание крови — вещь неприятная: вены больного и донора соединяют гибкими трубками, и при этом возможны потери крови и у одного, и у другого. Выйдя после этой операции на улицу и сев в машину, Леонид потерял сознание; к счастью, он ещё не успел запустить двигатель. И хотя это могло кончиться плохо, огорчения в душе у него не осталось. Наоборот, и он, и его сестра были счастливы, что Леонид смог продлить отцу жизнь на несколько драгоценных лет. Правда, во второй раз эту операцию провести было, увы, нельзя.