Антони Иден

За оказанную услугу Чемберлен намерен был получить вознаграждение от Гитлера. Он просил его подписать декларацию о будущем англо-германских отношений. 30 сентября переводчик прочел Гитлеру текст декларации, подготовленный Стрэнгом и исправленный Чемберленом, и фюрер тут же, со слуха, без каких бы то ни было размышлений и обсуждений подписал бумагу. Разумеется, эту сделку Чемберлен оформил, не потрудившись даже уведомить своего союзника Даладье.

Англо-германская декларация от 30 сентября, по существу, являлась пактом о ненападении. Чемберлен думал, что декларация гарантировала Англию от войны с Германией, а Гитлер мог рассматривать ее как гарантию от противодействия Англии при осуществлении им новых актов агрессии.

В Англии Чемберлена встретили ликованием. Выходя из самолета, он размахивал, декларацией с подписью Гитлера и восклицал: "Я заполучил ее!". На Даунинг-стрит собралась восторженная толпа, чтобы приветствовать "миротворца". Премьер-министр появился на балконе и заявил: "Второй раз из Германии на Даунинг-стрит приходит почетный мир. Я верю, что это мир для нашего поколения". Чемберлен держался, как триумфатор.

Отрезвление наступило довольно скоро. Уже во время первых поездок Чемберлена к Гитлеру некоторые политические деятели поняли, что для Англии создается опасная ситуация: уступки Германии и Италии вели к увеличению их военно-стратегического потенциала и к относительному ослаблению такого потенциала Англии и Франции. Баланс сил все больше изменялся в пользу фашистских держав. А это означало, что создавалась страшная угроза позициям Англии и Франции в Европе и за ее пределами.

В марте бригадный генерал Спирс, посетивший Чехословакию в то время, когда Германия захватила Австрию, выступил с требованием, чтобы "западные демократии" поддержали Чехословакию, ибо если они этого не сделают, то "нацистская Германия будет господствовать... вплоть до Босфора, захватив огромные ресурсы - от венгерской пшеницы до румынской нефти". Как человек военный Спирс учитывал и последствия захвата Германией мощных предприятий Чехословакии по производству оружия (заводы "Шкода").

По мере того как баланс сил изменялся в ущерб Англии, ряд лондонских деятелей все больше и больше задумывались об отношениях с Советским Союзом.

Известный консервативный деятель Леопольд Эмери в момент Мюнхенской конференции записал в дневнике: если бы Мюнхен "стал прелюдией к реальному урегулированию в Европе, то исключение России не имело бы для меня значения, ибо я всегда считал, еще до того как этот вопрос приобрел остроту, что Германия, Франция и Италия, действующие в сотрудничестве с нами, должны явиться основой удовлетворительной европейской системы, исключающей Россию". Планы Эмери и его соратников не ограничивались "исключением России из Европы". Предательство в Мюнхене имело целью способствовать провоцированию военного конфликта между фашистскими державами и СССР. Американский историк Бювер пишет: "Для понимания политического значения Мюнхена и того, что ему предшествовало, необходимо вспомнить, что консервативная партия Англии... была одержима страхом перед Советским Союзом и коммунизмом. Поэтому она проводила неомакиавеллистскую политику, основывающуюся на надежде, что нацизм и коммунизм столкнутся и уничтожат друг друга".

Такова была английская внешнеполитическая стратегия тех дней. Но ее реализация зависела от многих факторов, неподвластных правительству консерваторов. А вдруг Германия станет действовать не по графику, составленному в Лондоне, и, как предупреждали Идена в Москве, двинется под знаменем реванша вначале на Запад? Размышления о такой возможности сразу же вызывали мысли о Советском Союзе. Не следует ли перестраховаться, использовав готовность СССР объединиться с другими странами в сопротивлении агрессии?

Непоследовательность английских деятелей, обуреваемых тревогой и сомнениями, была просто поразительна. Даже Уинстон Черчилль, позиции которого казались наиболее четкими и определенными, 31 мая ратовал за удовлетворение требований Германии к Чехословакии, а в конце августа убеждал Галифакса, что Англии и Франции следует вместе с СССР выступить с твердым предупреждением в адрес Гитлера.

К сентябрю 1938 года у ряда консерваторов, встревоженных действиями Чемберлена, усилился интерес к возможному сотрудничеству с СССР в случае военного конфликта с Германией. 26 сентября Эмери обсуждал этот вопрос с группой консерваторов и убеждал их не делать публичных заявлений в пользу сотрудничества с СССР. "В данный момент, - говорил он, - это только оттолкнет многих наших людей, которые в случае объявления войны будут рады приветствовать помощь со стороны самого дьявола". Знаменательное выражение! Оно определяло чувства консерваторов к СССР, с ним мы еще встретимся, когда речь пойдет о выступлении английского премьер-министра по радио 22 июня 1941 г.

3 октября начались четырехдневные дебаты в палате общин по итогам Мюнхенской конференции. Уже они показали, что известное отрезвление начинается даже в рядах консервативных членов парламента. Член кабинета, министр военно-морского флота Дафф Купер подал в отставку в знак протеста против Мюнхенского соглашения. Но постарался при этом не очень раздражать Чемберлена. Когда другой министр - Эллиот заявил, что уйдет вместе с ним, Дафф Купер уговорил его не делать этого. "Мне будет легче уйти одному, - сказал он, - ибо я не хочу причинить вред правительству".

В выступлении Даффа Купера в парламенте отразились основные линии, по которым шло недовольство ряда консерваторов Мюнхеном. Речь идет не столько о Чехословакии, говорил он, сколько о намерении Германии установить свое господство в Европе. Чемберлен глубоко заблуждался, полагая, будто Гитлеру можно верить на слово. Ему не следовало подписывать важнейшую декларацию, не посоветовавшись со своими коллегами в правительстве, с союзниками, с правительствами доминионов и с экспертами министерства иностранных дел.

Уинстон Черчилль заявил, что Германия без единого выстрела приобрела господствующее положение в Европе, то есть достигла того, чего не могла добиться за четыре года первой мировой войны. "Это огромная победа для Гитлера... Он изменил баланс сил в Европе". Подобных выступлений было довольно много.

"Антони Иден, - пишет Томпсон, - произнес слабую речь в этом же духе. Его замечания выглядели бледно по сравнению со страстными и убедительными обвинениями его молодых коллег*. Это слишком мягкая оценка. Ведь Иден начал свою речь с льстивых комплиментов в адрес Чемберлена. В данных условиях это касалось уже не этики, а политики. "Я не могу себе представить, - заявил Иден, - бремя, которое легло на его (Чемберлена. - В. Т.) плечи... Теперь какое-то время мы опять можем дышать свободно". Это была своеобразная поддержка премьер-министра. Затем Иден сказал, что оказанный Чемберлену прием в Германии явился "выражением глубокого стремления германского народа к миру". Это уже прямая поддержка нацистского партнера Чемберлена. Рядовой англичанин должен был понять так, что эти слова относятся к германскому правительству, к Гитлеру. Один из классических образцов нарочито двусмысленного заявления.

Однако общая атмосфера в палате общин не могла не настораживать. Чемберлен и его приверженцы всерьез забеспокоились. В ход была пущена угроза. Недовольным объяснили, что, если они будут голосовать против правительства, Чемберлен немедленно объявит всеобщие выборы, пока избиратели признательны ему за "сохранение мира", и все выступающие сейчас против правительства будут выброшены за борт. Партия исключит их из числа своих кандидатов, а если они попытаются баллотироваться самостоятельно, то будет сделано все, чтобы провалить их избрание.

В заключение дебатов голосовался вотум доверия правительству. Лейбористская оппозиция, естественно, голосовала против. 22 депутата-консерватора, несмотря на шантаж и запугивание, воздержались. Среди них были Эмери, Черчилль, Купер, Крэнборн, Макмиллан и Иден. Никто: ни Черчилль, ни Купер, ни Иден - не проголосовал против мюнхенской сделки.