Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли

По опустевшему перрону четко вышагивал сухощавый красноармеец в серой шинели.

Он подошел к Самуэли и, широко улыбаясь, доложил:

— Товарищ командующий, вас ждут бойцы интернационального батальона!

— Товарищ Лукач?!. Как вы здесь очутились?

Бравый разведчик гордо разгладил свои закрученные кверху усы, их кончики почти касались скул.

— Очень просто! Смекнул, кожанки на мне нет, серая шинель, как у всех. Вот, никем не замеченный, и выбрался из здания и прямиком в расположение интернационального батальона. Обратился к бойцам по-русски, показал свою советскую красноармейскую книжку. А они выслушали меня, — он помолчал и продолжал: — И, узнав, что здесь сам товарищ Самуэли, сразу поднялись, как по боевой тревоге. Весь батальон.

Спустя несколько минут Самуэли стал перед шеренгами интернационалистов и отдавал распоряжения:

— В селе есть полевой госпиталь, разместите там раненых. Вас проводит товарищ Лукач. На кухне в госпитале получите горячую пищу и доставите сюда. Возвращайтесь в обход, чтобы она не досталась контрреволюционному сброду. Пищу раздать беженцам и бойцам интернационального батальона. Вот записка — завхоз госпиталя выдаст вам одеяла и табак. Скажите, как только восстановим порядок — все возместим. — Самуэли подошел к Каблукову и, ласково положив ему на плечо руку, сказал: — Приняв меры предосторожности, вы поступили правильно! Без моего приказа сейчас ничего не предпринимайте. Вот пока и все. Скоро к перрону подойдет сатмарский эшелон, всех беженцев отправим в тыл, а пока им придется расположиться прямо в поле, лагерем. Возьмите их под свою защиту. Если понадобитесь, дам сигнал — красную ракету. Увидите — бегом сюда!

— Товарищи бойцы интернационального батальона! — по-русски обратился Самуэли к бойцам. — Выражаю благодарность за преданность делу революции, за боевую отвагу!

Усталые, голодные, продрогшие, отчаявшиеся люди, услышав ободряющие слова Самуэли, воспрянули духом и ответили на его обращение дружным «ура».

Едва Самуэли переступил порог диспетчерской, его встретила радостная весть: поезд особого назначения возвращается и уже миновал полустанок Шап.

— В таком случае приступим к осуществлению плана, — Самуэли быстро взглянул на Ландлера и продолжал, обращаясь к Бёму: — Ночью мы тут с товарищем Ландлером кое-что придумали. Решили устроить на этой станции «перетасовку»… Товарищ Ландлер пользуется большой популярностью у железнодорожников, они наверняка выполнят его распоряжения…

Бём кивнул головой — что верно, то верно: Енё Ландлера действительно уважают железнодорожники.

— В чем смысл задуманной «перетасовки»? — спросил он.

— Переформируем подвижной состав на путях, — загадочно улыбаясь, пояснил Ландлер, отправим в тыл беженцев, а воинские эшелоны, если, конечно, удастся наставить солдат на путь истинный, — пошлем на фронт. Неблагонадежные составы, ну, вроде жандармского, загоним в тупик, да так, чтобы они оказались под пулеметным прицелом спецпоезда. Вот так и наведем порядок. Думаю, тогда товарищ Бём не откажется выступить перед солдатами с речью?

— Разумеется. Но об этом еще рано говорить…

А тем временем на другом конце станции толпа, сбившаяся в кучу возле секейского и жандармского эшелонов, с удивлением разглядывала бойцов интернационального батальона. Прокричав троекратно «ура», батальон четко, стройными колоннами отходил в поле. Жандармский подполковник забрался на открытую платформу.

— Горе-вояки! — крикнул он. — Удирают! Ночью секейская рота захватила их обоз с провиантом и боеприпасами. Они остались без еды и патронов!

Диктатура красных провалилась!.. Силой заставим железнодорожников отправить эшелоны!

— Железнодорожников? — послышались выкрики. — А где их черти носят? Как сквозь землю провалились. Со вчерашнего вечера ни один не показывался.

— Прячутся в здании вокзала!

Толпа рванулась вперед. Всем не терпелось поскорее уехать, но двинуться к зданию вокзала никто не решался. Пулеметчики на втором этаже в любую минуту могли открыть огонь. Да и с интернационалистами лучше было не связываться: они недалеко, и что бы там ни говорил жандармский подполковник, могут быстро вернуться.

А подполковник уже спрыгнул с платформы и совещался с начальником секейского эшелона.

— Я же говорю, — твердил секейский офицер, — в здании засели террористы в кожанках! Стало быть, там какая-то важная советская персона. Спецпоезд еще вчера вечером ушел, а комиссар, судя по всему, остался здесь. Да и зачем ему дальше ехать? Нагрянул сюда, чтобы стабилизировать фронт!

— Эти презренные трусы, — подполковник пренебрежительно указал на толпу, — никогда не решатся взять приступом вокзал. — Он злобно выругался. — Хоть ты атакуй их!

— Только этого мне не хватало, — недоверчиво покосился на него начальник эшелона. — Нет уж, пусть другие лезут на рожон… А коли ты такой храбрый, почему не штурмуешь вокзал со своими жандармами?

— Мои подлецы тоже не пойдут на штурм! У них хватает смелости избить безоружного. Воевать их не заставишь!..

Рев толпы заставил их обернуться.

По шпалам к станции шел путевой обходчик. Сухонький, седоусый старичок, он на двое суток отлучался на хутор, где гулял на крестинах, и теперь, ни о чем не подозревая, в самом лучшем настроении возвращался на службу. Вдруг со всех сторон его грозно обступили вооруженные солдаты. Он не сразу понял, чего от него хотят. А когда понял, степенно, не торопясь, как и подобает рассудительному крестьянину, стал втолковывать:

— Я с полным удовольствием поверну стрелку, куда прикажут господа военные. А какой толк? Ведь, как вы говорите, все железнодорожники разбежались…

Он направился к ближайшей стрелке и быстро перевел ее.

— Ну, куда вам еще ее перевести? Сюда? Пожалуйста! А хотите, можно и обратно! — И он поставил тяжелый рычаг в прежнее положение.

Ослепленная собственной яростью, разъяренная солдатня с диким гиканьем и криками бросилась к зданию вокзала.

— Машинисты, выходи, а не то всех переколем штыками! — с пеной у рта орал коренастый жандарм.

Однако большинство держалось на расстоянии. Позади всех, подначивая галдящую толпу, топали жандармский подполковник, начальник секейского эшелона и толсторожий фельдфебель.

— Кидайте в окна ручные гранаты!

— Зачем же, дурень! — возразил кто-то из толпы. — Этак всех перебьем и вовсе никуда не уедем.

Солдаты, идущие впереди, в недоумении остановились. На пороге диспетчерской появился стройный бледный человек в промокшей шинели и фуражке с пятиконечной звездой.

— Вам нужны машинисты? — сурово спросил он. — Я распорядился. Эшелоны сейчас будут отправлены.

Услышав столь долгожданный ответ, солдаты облегченно вздохнули и опустили винтовки. Человек в шинели скрестил на груди руки и спокойно сказал;

— Предлагаю всем вернуться к эшелонам.

А в следующее мгновение из диспетчерской и вправду высыпала на перрон целая ватага железнодорожников, с закопченными лицами, в замасленной рабочей одежде. Машинисты, кочегары, осмотрщики вагонов, стрелочники — все торопливо направились к своим местам.

Жандармский фельдфебель, поняв, что штурм не состоялся, пришел в дикое бешенство.

— Повесить начальника станции! — заорал он.

Его призыв не встретил никакого отклика. Солдаты мечтали об одном — поскорее уехать подальше в тыл. А стройный молодой человек, с бледным лицом, посмотрев на фельдфебеля, досадливо усмехнулся и сказал: «Ого, петушиные перья! Жандарм во всем своем великолепии!» Он обернулся к распахнутой двери и приказал: «Арестовать этого вешателя! Немедленно!»

Когда Самуэли повернулся, солдаты увидели повязку на рукаве его шинели: «Командующий армией» — гласила надпись на повязке. Советская республика упразднила ранги, и армейские командиры носили красные нарукавные повязки с обозначением занимаемой командной должности.

«Ого, сам командующий!» — пронесся шепот. Кто же, как не он, наделенный властью, наведет здесь порядок? Руки солдат, как по команде, взметнулись к козырькам. Из служебной двери вышли два солдата в кожанках; один из них вырвал карабин из рук фельдфебеля и втолкнул его в дверь. Другой остался стоять у входа, положив руку на кобуру, из которой торчала рукоятка огромного двадцатизарядного пистолета.