Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

ГЛАВА ШЕСТАЯ

МОЯ ПОЕЗДКА ЗАГРАНИЦУ С МИССИЕЙ ОТ ПРАВИТЕЛЬСТВА

11-го декабря 1921 года, получив разного рода инструкции и поручения я выехал из Москвы заграницу. Мой путь лежал на Ригу, так как в то время не было налажено удобного сообщения через Польшу. Я ехал заграницу в подавленном настроении духа и не имел радужных надежд. Я был представителем побежденной страны и членом нового советского правительства, к которому относились тогда почти что с презрением, — и, кроме Германии и Англии, оно нигде не было признано. Но мое самолюбие должно было отступить на задний план. Желание помочь своей стране выбраться из тяжелого экономического положения придавало мне энергии выполнить возложенное на меня поручение.

Как члену правительства, мне дали особый дипломатический паспорт, но так как транспорт находился в печальном состоянии, то я получил место в купэ мягкого вагона, где, кроме меня, помещались еще три пассажира, из которых два оказались «американцами», а третьим был наш советский служащий, командированный от треста Главщетины для продажи щетины в Америке; этот товар мы экспортировали в Соединенные Штаты в довоенное время. Два мои соседа — «американцы» были евреи из России, уехавшие в Америку перед самой войной и потому хорошо говорившие по русски. Один из них приезжал в Россию, чтобы ангажировать хорошую балерину для зимнего сезона в Соединенные Штаты. Когда я ему упомянул о балерине Е. В. Гельцер, двоюродной сестре моей жены, то узнал, что он ее видел и говорил с ней, но, что она по своему репертуару не подходит для вкусов, царящих теперь в балетном мире Америки.

Насколько в 1921 году все было не налажено, можно судить по тому, что никому из пассажиров не выдавалось на ночь постельного белья, и только мне, в уважение моего положения, была дана одна простыня и подушка без одеяла, так что ночь до Риги пришлось спать нераздетым. В Риге на советском открытом автомобиле я был доставлен в торгпредство, при котором находилось общежитие для советских служащих; в виду того, что все комнаты были заняты, первую ночь мне пришлось спать в проходной комнате без особых удобств. Я пробыл в Риге три дня и, конечно, заметил громадную разницу в настроениях, которые царили в Латвии по сравнению с нашими, советскими. Мне пришлось посетить моего хорошего знакомого г. Товбина, находившегося в связи с заводом Шеринга в Германии. У него я встретил инженера (латыша) Венгера, который был одним из технических директоров Тентелевского Завода и с которым мне пришлось иметь дело во время войны. Венгер за свои заслуги по Тентелев-скому Химическому заводу и за долгую службу получил большую денежную награду и решил отдохнуть и поправить свое расшатанное во время войны здоровье. Втроем мы провели очень приятный вечер, вспоминая о пережитом во время войны и революции. Из Риги я выехал в Берлин уже в международном спальном вагоне со всеми удобствами и через полтора суток прибыл в Берлин. Под’езжая к Берлину, я разговорился с одним англичанином, пассажиром соседнего купэ, который долго жил в России и хорошо говорил по русски. Он имел в настоящее время дело в Риге и ехал в Лондон. Это был мой первый разговор заграницей на политические темы, и так как я довольно пессимистически смотрел на будущее моей родины, то он старался меня успокоить и предсказывал мне в недалеком будущем полное восстановление России, к которой он имел большую симпатию и верил в ее будущее могущество. Было очень приятно слушать подобные мысли от иностранца, в особенности от англичанина.

Так как мне рекомендовали в Берлине остановиться в Kurfiirst Hotel, который находился около Zoologischen Garten, то я по окружной дороге добрался до Цоо и поехал в указанный отель на дрожках. Но в то время в Берлине было такое переполнение гостинниц, что нигде не было ни одной свободной комнаты. Мы перебывали в нескольких отелях, но все было напрасно: я везде получал отказ, и был в ужасном затруд-нении.Меня выручил мой возница, который предложил поехать в маленький отель на углу Нюренбергер- и Курфюрстенштрассе. Здесь мне предложили комнату, которая предназначалась вероятно для прислуги, т. к. она была до того мала, что могла служить только для спанья, но никак не для того, чтобы проводить в ней день; в ней были только кровать и стул, на котором был кувшин с водой и таз. Но я рад был и такому помещению, тем более, что мне было предложено писать письма, читать и завтракать в особом салоне. Так как Товбин мне дал адрес в Берлине другого инженера Вайнова (эстонца), служащего на заводе Shering’a, который ранее революции работал на филиальном заводе Shering’a в Москве, то я не замедлил тотчас-же позвонить ему по телефону. Он очень обрадовался моему приезду в Берлин, и пригласил меня в тот-же день обедать с ним в русском ресторане Форстера. Когда он, заехав за мной, увидал, в каких условиях я был принужден жить, то он тотчас-же пообещал мне на другой день устроить меня в хорошем отеле Ftirsthof Hotel на Potsdamer Platz’e, где у него был очень хороший знакомый, один из директоров этого отеля. Впоследствии я узнал, что отель, в котором я остановился по совету моего возницы, вовсе не предназначался для обслуживания приезжающих по делу людей, а служил только для любовных ночных свиданий; мне дали уединенную маленькую каморку, предназначенную действительно для прислуги, чтобы веселые ночные гости, приезжающие для развлечения, не мешали бы мне спать и своим весельем не внушали бы мне каких-либо подозрений относительно приютившего меня отеля. Вайнов на другой же день исполнил свое обещание, и я перебрался через два дня в один из лучших отелей в Берлине.

г

Тотчас-же по приезде в Берлин я явился в Торгпредство, которое помещалось в то время на Liitzov Ufer. Во главе Торгпредства в то время стоял Борис Спиридонович Стомонья-ков; его ближайшим помощником был Старков, инженер-электротехник, женатый на сестре Г. М. Кржижановского. Это был очень обходительный человек, знающий свое дело, спокойного и очень общительного характера. Я не знаю, был ли он партийным, но во всяком случае он очень сочувствовал коммунизму и пользовался большим доверием в партийных кругах. Мне пришлось выяснять с ним все денежные дела, так как мой акредитив был на Лондон, и Берлинское Торгпредство могло дать мне деньги только взаимообразно. Деньги—же мне были крайне необходимы, так как надо было заказать себе приличное одеяние, ибо мой костюм, в котором я приехал заграницу, был совершенно неподходящ для появления на официальных приемах. На мое несчастье, в то время в Берлине нельзя было достать никакого костюма или пальто, а портные соглашались исполнить заказ не ранее, как через 2 или 3 месяца. Мои затруднения усложнялись еще тем, что я приехал в Берлин незадолго до Рождества.

Мое первое впечатление относительно Берлина было не в его пользу; он был гораздо неопрятнее по сравнению с довоенным временем. Публика на улицах была одета очень не важно, хотя в магазинах имелось достаточное количество товаров и цены не были высоки. Доллар тогда котировался около 50 марок, и для иностранцев, имеющих хорошую валюту, жизнь была недорога. Нужду испытывали, главным образом, чиновники и мелкие служащие, получавшие очень малёнькое жалованье. Мне приходилось не раз слышать от мастеров в парикмахерской, что для них создались очень трудные условия жизни; заработок едва хватал только на одно пропитание.

Во время моего первого свидания со Стомоньяковым выяснилось, чем я мог быть полезен в Берлине для Торгпредства. Сам Стомоньяков, болгарин по происхождению, но получивший образование в России и потому прекрасно говоривший по русски, представлял из себя типичного министерского чиновника, строго исполнявшего приказания начальства. Он был подчинен непосредственно Красину и от него получал все директивы. Мне было поручено вести переговоры с немецкими фирмами, которые выразили желание получить концессии в СССР. В помощь мне был приставлен инженер Макодзюб, служивший в Торгпредстве, специалист по лесному делу и до революции работавший в большой русской фирме по продаже леса в Англию. По своим политическим убеждениям он был социалистом-меныневиком; очень скромный и даже боязливый человек, исполнительный и корректный в обращении, но совершенно не способный на какую либо инициативу. В химической промышленности он понимал очень мало, да мне и не надо было от него особой помощи, так как я мог свободно разобраться сам во всех предложениях, касающихся химических концессий, заявленных немецкими промышленниками.