Опыт присутствия

Ельцина. Вот теперь приходит товарищ Путин. Мы не можем сделать правильного вывода о его правлении, пока не взорвется все, что должно взорваться и не произойдет, все, что должно произойти.

Кое-что уже случилось, и в этом не было ничего, вселяющего надежду и оптимизм. Знаменитая Путинская фраза "замочим в сортире", была слишком широко истолкована исполнителями операции по "защите конституционного строя" и привела к эскалации насилия в Чеченской республике. Конечно, бандиты – есть бандиты, с ними необходима и суровая борьба и суровые методы, Но зачем ковать новых бандитов для незаконных формирований из всего чеченского населения. Как и каждый народ, народ Чечни, предпочитает мир войне. Не хотят воевать старики, не хотят воевать женщины, являются податливым материалом и для войны и для мира дети. Не оглядываясь ли на президента, патриоты вооруженных сил устроили эту неприличную возню с Будановым? Какими мотивами руководствуются военачальники, закрывая глаза на позорные действия наемников из бывшей уголовной шпаны, по отношению к мирным жителям. Чем извинить и объяснить невиданные оскорбления, нанесенные во время "зачисток" гордым жителям гор, когда насилуют матерей, сыновей и дочерей на глазах у всей деревни? Так спрашивается, кто на кого одевает пояс шахида? Или "на верху" не знают? Впрочем, многие до сих пор искренне считают, что товарищ Сталин ничего не знал о зверствах в застенках ЧК и МВД. Конечно, нельзя повлиять на случаи отдельной патологии зверства, но если это превращается в систему, то уместно задать вопрос: кем она формируется – "низом" или "верхом".

Впрочем, не будем о грустном. В конце концов, пишется повесть о моей жизни, и я имею право на собственное местечко на страницах

"Опыта"…

Написав это, я услышал о-очень громкий стук из освещенного светом мировых событий квадратного окошечка телевизора. Господи, что же там еще? – Как всегда ВЛАСТЬ.

Осенние месяцы каким-то особенным образом воздействуют на жажду власти российских политиков. Не будем перечислять прецеденты. Вот и сейчас октябрь-ноябрь выплеснул на отечество Кремлевские страсти.

Выше я говорил, что Путин еще не вполне раскрылся. Но вот, этой осенью плод созрел. Личность президента явственно обозначила главные ценности его идеалов. Разумеется, это – стальная вертикаль правления, в которой Угрюм-Бурчеев выглядит жалким провинциалом.

Перед тем как запустить коготки в привычное к истязанию тело

России, Власть решила поточить их о нефтяного олигарха неугодного своей строптивостью – Михаила Ходорковского. Как говорит холуйская пресса: "Взят за экономические преступления". Но от всего этого дела воняет большой ложью и большими политическими интересами.

Все от начала до конца – пропаганда, фарс и лицемерие. Не говоря уже о вопиющем беззаконии, даже в мелочах этого "дела". Сегодня, 11 ноября 2003 года, адвокаты обжаловали решение Басманного суда в

Мосгорсуде о мере пресечения для Ходорковского. Бесстыдство суда и прокуратуры обнаружилось еще до начала заседания. Суд объявили закрытым даже для поручителей – известных депутатов Госдумы.

Аргументировали это государственной тайной (!). Какая может быть тайна от депутатов, которые, в сущности, и определяют что есть государственная тайна. Да и чисто процедурное беззаконие – не пустить в зал суда на слушание дела поручителей обвиняемого.

Уголовные авторитеты, подозреваемые в убийствах, отпускались под залог, а предприниматель, по крайней мере, на основании выдвинутого обвинения, содержится в клетке. Да и вся возня вокруг "Юкоса", где страдают, по заверению ретивых ветеринаров, даже "кролики и свиноматки", нам, привычным к ураганным облавам госаппарата на неугодных, очень понятна. Мы уже не раз видели, как бросаются пинать лежачего, чиновники всех мастей и инстанции, по зычному оклику из

Кремля. А сейчас, с неведомой ранее настойчивостью, осторожный до последнего времени (по крайней мере, в таких делах) президент, можно сказать, топал ногами и кричал "Ату!". "Никакой истерики"! Самое забавное, что президентский гнев обрушился на компанию, которая первой в стране ввела формы европейского аудита, чтобы сделать прозрачной для общества свою экономическую деятельность, компанию, которая давала самый высокий доход в государственный бюджет – более

5%! Власть не посчиталась не только с людьми, но даже с хозяйственными интересами своего государства, разоряя самое эффективное производство, снижая его капитализацию, обесценивая связанные с нефтяным комплексом предприятия, обрушивая рынок ценных бумаг. Убытки перевалили за десять миллиардов! Конечно, Путин делал это не только для рисовки перед выборами, не только для наказания

Ходорковского из-за его поддержки оппозиционных партий. Здесь прячется глубинный смысл, – конечно, выход на тотальную управляемость, но и еще что-то. Что? Наверно скоро узнаем, хотя, не хотелось бы.

Сумеет ли президент поворошить муравейник пригревшихся у власти, но и держащих скипетр чиновников и олигархов, Семью? – Это отдельный риторический вопрос.

Закрывая телевизионные новости, продолжу о своем.

Честно говоря, с уходом на пенсию, блеснувшая заманчиво свобода пенсионера, грубо вернула меня к реальности российских буден.

Прежде всего, во время строительства иллюзий о благополучии родного микрорайона, с помощью общественного самоуправления, меня хватил инфаркт. Он как бы напомнил о том, что при моем-то опыте и знании российского бюрократа, заниматься таким делом настолько бесперспективно, что лучше поболеть. Болеть в России – это тоже отдельная тема. Если бы всем больным от Камчатки до Калининграда, дать по Калашникову, то в родном отечестве не осталось бы даже больничных стен. Может быть это и преувеличение, но трудно сыскать подряд двух хроников довольных системой советского, а уж тем более капиталистического медицинского обслуживания. Медицина у нас всегда поддерживалась по "остаточному" принципу, а это портило тех, кто представлял ее. Когда в мир иной перешла генерация врачей клявшихся

Гиппократу еще при Николае, возникла генерация "по остаточному принципу", т.е. советская. Конечно, появлялись врачи с моральными принципами, но по мере роста благосостояния советского народа, под воздействием тривиальных обстоятельств, их стойкость начинала терять формы подобно желе под лучами июньского солнца. Лечение было поставлено на поток, персональный больной исчез и появился средне-статистический. Ничего не скажешь – об общем поголовье у нас заботились: боролись с эпидемиями, вакцинировали население, делали прививки, строили санатории для туберкулезных больных, но среди этих оргмероприятий конкретный человек чувствовал себя как-то неуютно.

Я не первый раз оказывался в отечественной больнице, – и в

Верхнем Тагиле с плевритом, и в Заволжье с туберкулезом, и в

Горьком, в Ляховской психушке; и всегда было такое ощущение, что врачей интересую не я, а что-то помимо меня – моя симптоматика.

Впрочем, к Ляхову это не относится, хоть лечение там проводилось традиционно симптоматическое, цель была другая – заклеймить

"контрика". В новой больнице города Заволжье, ставшей гордостью заводской администрации, так как ее строили на деньги ЗМЗ, все было по-советски, с микроскопическим капиталистическим оттенком, – врачи уже успели осознать, что у них "не рыночные" оклады. Попал я туда на скорой помощи, с запретом резких телодвижений. Меня потихоньку кантовали, в приемном покое, в реанимации, где я по ошибке занял место более уважаемого клиента, и, наконец, перекантовали на носилки и через лифт подняли на больничную постель в кардиологическом отделении. Лечение проводилось традиционное, без оглядки на субъективную реакцию больного, если реакция была слишком острой, кормили сустаком и кололи веропомил. Я понимал, откуда

"надуло" мое состояние. Причинная цепь начиналась сорок с лишнем лет назад, в Верхнем Тагиле, через плеврит. Потом Саранская одиночка, откуда я вышел с туберкулезом, потом Заволжская больница, где меня лечили от него пригоршнями паска, потом забитые этим паском и не оклемавшиеся до сегодняшнего дня почки. Отсюда давление, от давления