Ветер военных лет

Едва все взялись за вилки, в дверях появился мужчина с букетом цветов в руках.

— Ах пан Йожеф! — проворковала хозяйка.

Пришедший пан с чувством поцеловал ей ручку, поздравив с днем рождения, пожужжал что-то то ли нам, то ли хозяину дома, выпил рюмку вина и несколько театрально откланялся. Мы переглянулись. Чувствовалось, что в доме к приему гостей не готовились и визит был своего рода экспромтом. Еще до ухода гостя хозяин спросил меня:

— А как долго вы думаете пробыть в городе, пане генерале?

Не придавая еще вопросам хозяина особого значения, я небрежно ответил:

— Да, пожалуй, через часок надо бы уехать, хочется добраться засветло.

Уже потом, когда пан Йожеф удалился, я вспомнил механически зафиксированную памятью деталь: на то время, пока я отвечал, пан, только что жужжавший что-то хозяйке, замолчал и словно прислушивался, не поворачивая ко мне головы.

Вскоре пришли новые гости: супружеская пара — тоже с поздравлением. И тоже просидели очень недолго: минут шесть — восемь, не больше. Хозяин вышел проводить гостей. Едва он вернулся, в дверях показалась еще одна пара. Повторилась процедура поздравления и целования ручек.

Эти супруги просидели минут десять — пятнадцать. Разговор шел главным образом о положении на фронте.

— Позвольте спросить, — по-русски, но делая неправильные ударения и произнося «ж» вместо «р», сказал гость. — Что есть за причина, что войско ваше стоит, не идет вперед?

— Ну, причин много, — уклончиво отвечал я, поймав настороженный взгляд начальника контрразведки.

Несмотря на мое видимое нежелание отвечать на этот вопрос, гость продолжал допытываться. Это становилось подозрительным. Когда же его супруга, явно по подсказке мужа, перед этим что-то негромко сказавшего ей по-польски, на ломаном русском языке спросила, как долго пробудут в их городе советские солдаты, на которых так засматриваются польские девушки, и зачем они вообще здесь находятся, я ощутил беспокойство и, посмотрев на товарищей, прочел в их глазах то же чувство.

Незаметно дав понять своим разведчикам, что я правильно оцениваю ситуацию, я позволил себе выпить несколько маленьких рюмочек водки за здоровье хозяйки, ее мужа, за скорую победу. После этого нетрудно было изобразить себя сильно уставшим и немного опьяневшим. Я откинулся на спинку стула, распустил лицо в блаженной улыбке и простодушно сказал:

— Да-а-а, теперь бы отдохнуть хорошенько… До чего не хочется ехать на ночь глядя…

На лице хозяина появилось какое-то напряжение, даже шея немного вытянулась. А может быть, это только показалось мне?

— А нельзя ли будет нам где-нибудь переночевать? — продолжал я. — А утром бы и поехали, часиков в семь-восемь…

Хозяева радостно закивали головами!

— Просим, пане, просим…

— Как вы, товарищи? — обратился я к своим разведчикам.

— Как прикажете, товарищ генерал, — за обоих ответил майор, — можно и переночевать.

— Мы вас очень просим, пане генерале, — обратился непосредственно ко мне хозяин, — воспользоваться нашим гостеприимством. Вам у нас будет покойно. А ваших спутников я попрошу разместить на ночлег наших соседей. Кое-кто из них уже был здесь, и вы с ними познакомились. Очень милые люди.

Беспокойство, которое зародилось во мне раньше, еще больше усилилось. Мгновенно в сознании пронеслись, словно зафиксированные стоп-кадром, картинки: сухая фигура хозяина, склонившегося в учтивом поклоне, чрезмерно любезная улыбка на лице хозяйки, странные визитеры, назойливо задающие вопросы о времени нашего отъезда из города… Уж не хотят ли устроить нам на дороге засаду? Чем черт не шутит… Война научила нас предвидеть худшее.

Мгновенно созрел четкий план действий.

— Ну что ж, — по-прежнему благодушно сказал я, — раз вы так любезны, мы, пожалуй, останемся до утра. На лице хозяина расцвела очередная улыбка:

— Просим, пане, просим. Я сейчас же все организую. И он поспешно вышел.

— Пошли покурим на улице, — предложил я своим товарищам.

Мы вышли. Я коротко поделился своим планом, который состоял в следующем: сделать вид, что мы останемся ночевать, для большего правдоподобия и убедительности отогнать машины от дома, а как только начнет смеркаться, но еще будет достаточно светло, чтобы ехать, не зажигая фар, неожиданно покинуть город. Товарищи план одобрили. Я подозвал своего водителя Федорова и сказал ему:

— Как только начнет смеркаться, подъедешь к дому. Это и будет сигнал на выезд. Но, смотри, никому ни слова. Хорошенько проверь автоматы и гранаты. И еще: ничему из того, что сейчас мы будем говорить, не верь. Мой единственный приказ — подъехать к дому, как только начнет смеркаться.

— Ясно, товарищ генерал, — шепнул Федоров. — Все будет сделано.

— Ну вот, — радостно говорил хозяин, подходя к дому, — я все устроил, для всех есть прекрасный ночлег… — И он начал объяснять, кто где должен провести ночь.

Мы не могли не обратить внимания, что всех нас устроили поодиночке, хотя, как нам казалось, в доме, например, наших хозяев разместились бы и трое. Это еще больше усилило наши подозрения. Но, разумеется, ведя свою игру, мы сделали вид, что очень довольны, и весьма душевно поблагодарили хозяев.

— Федоров, — громко сказал я, — отгоните машины на ночевку в хозяйственный взвод. Здесь быть ровно в семь ноль-ноль.

Все вернулись в дом. Остатки обеда уже были убраны, стол покрыт шелковой скатертью, хозяйка по-прежнему лучезарно улыбалась.

— А не желают ли паны сыграть в карты? Винт? Преферанс?

— С огромным удовольствием, — согласился я. — Если позволите, преферанс.

Предложение хозяина было как нельзя более кстати. До сумерек еще часа два, и нам очень важно было остаться на это время всем вместе.

Время за игрой пролетело незаметно. За окном начали сгущаться сумерки. Хозяйка зажгла лампу. В этот момент под окнами заурчали моторы машин. Я поднялся:

— Позвольте вас сердечно поблагодарить за гостеприимство, вас и вашу милую жену. Все было чудесно, но, увы, мы не сможем воспользоваться вашей любезностью далее. Я изменил свои планы, и мы немедленно должны выехать.

Лицо хозяина вытянулось.

— Как так! — с искренним удивлением воскликнул он. — Это невозможно! Я так все хорошо организовал… Пане генерале, вы же сами говорили, что вам будет удобнее ехать утром… Нет-нет! Вы не уедете! Мы… мы… будем еще ужинать.

Он был явно растерян, видимо, искал довода в пользу своего предложения относительно нашего ночлега и не нашел ничего более убедительного, чем ужин.

— Война, — сказал я, пожимая плечами, и через полминуты мы уже мчались по тихим улицам городка.

Выехали за наш пост на дороге. Уже заметно стемнело. Машины сухо шуршали дорожной щебенкой. Впереди надвигался лес. В сгущавшихся сумерках он казался сплошной стеной, однако на опушке можно было различить контуры большого двухэтажного дома. Временами мертво поблескивали его неосвещенные окна. Дом этот, стоявший метрах в шестидесяти от дороги, казался абсолютно необитаемым. И вдруг, едва машины поравнялись с ним, из окон раздались длинные автоматные очереди, злобно залязгал зубами пулемет.

— Гони, Федоров! — крикнул я. — Все внимание на дорогу! Фар не зажигай!

Со второй машины нападавшим ответили огнем солдаты охраны и мой радист. Через минуту дом остался позади, а машины нырнули в спасительную темноту леса, хотя, впрочем, после того, что произошло, мы вполне допускали, что и здесь нас может поджидать опасность. Однако все обошлось благополучно. Возможно, нас спасла от прицельного огня спустившаяся темнота, и, отправься мы раньше, все могло бы обернуться для нас крайне неприятно.

— Отделались легким испугом, — пошутил Федоров и сердито добавил: — Ишь ты! «Просим, пане, просим, пане», и на тебе.

Видимо, мой водитель находился в полной уверенности, что засада была организована не без участия наших любезных хозяев. Однако на этот счет мы могли лишь строить догадки.

На следующий день фашисты подтянули к этому участку свои резервы. С ночным боем отошел к основным силам наш батальон, выдвинутый в Буско-Здруй. Начались шестидневные ожесточенные бои на сандомирском плацдарме.