Эрнесто Че Гевара

Старая английская пословица гласит, что доказатель­ством существования пудинга является возможность съесть его. Перефразируя ее, можно сказать, что доказа­тельством существования объективных и субъективных условий для победоносной партизанской борьбы является победа революционных сил. Правда, математического соответствия здесь нет и быть не может. Революция может потерпеть поражение и при наличии объективных и субъ­ективных условий для ее осуществления — в силу самых различных причин: ошибок стратегического или так­тического порядка (вспомним знаменитые слова В. И. Ленина о том, что власть нужно брать 25 октября, ни днем раньше, ни днем позже), иностранной интервен­ции (вспомним судьбу Венгерской советской республи­ки) , раскола революционных сил, гибели ее вождей и т. д.

Возможна и другая ситуация, а именно когда смелое, решительное выступление революционного авангарда па­рализует волю противника к сопротивлению, вносит раз­лад в его стан, активизирует народные массы и позволяет им одержать победу. Латиноамериканская практика знает и «перуанский вариант» захвата власти глубоко засекре­ченной, сравнительно узкой группой военных-патриотов без каких-либо контактов с широкими массами.

В этом вопросе победа — вот определяющий крите­рий закономерности действий революционных сил. Побе­дителей не судят! Победившую революцию было бы не­лепо обвинять в том, что она началась несвоевременно.

Вопрос о путях революции в Латинской Америке тре­бует более глубокого изучения с учетом того обстоятель­ства, что во многих странах насильственный захват вла­сти является скорее традицией, правилом, чем исклю­чением.

Этот вопрос более сложен, чем может показаться с первого взгляда. Разгадать пути развития революции в Латинской Америке сразу же после свержения Батисты было не так просто. Сегодня, когда, кроме кубинского, имеется еще чилийский и перуанский опыт, столь несхо­жие по форме, хотя и родственные по своей сути, мож­но сказать, что в этом вопросе возможны самые различ­ные варианты. Конечно, было бы смешно винить Че в том, что он не мог предвидеть чилийского или перуанского вариантов, как неправильно было бы винить и тех, кто в 1956 году не мог предусмотреть победы Фиделя Кастро. Революционеры, даже одаренные, не ясновидцы, а жизнь всегда богаче любой, даже архиверной теории.

Но не будем слишком усложнять нашей задачи, мы пишем не политический трактат, а биографию, жизнеопи­сание Эрнесто Че Гевары. В главном он, конечно, был прав, а главное заключалось в том, что с победой кубин­ских повстанцев социализм шагнул в Латинскую Амери­ку и что теперь этот континент вступил в полосу народ­ных антиимпериалистических революций.

Литературное наследие Че свидетельствует не только о его неуемной энергии, но и о всесторонней культуре, глубоком знании марксистской литературы, истории Ку­бы и других стран Латинской Америки, международной обстановки. Че не был начетчиком, рабом цитаты. Он всегда исходил из анализа конкретной действительности, стремился увидеть в ней ростки нового, использовать их для дела революции, во имя которой он жил и боролся и которой одной, и только ей одной, отдавал себя всего без остатка. Он был солдатом революции, революции он служил, вне революции себя не мыслил. И все, что он писал говорил и делал, должно было служить революции.

Как политический писатель и мыслитель Че пред­ставляет собой новое явление в Латинской Америке. Ему чужды ложный пафос, многоречивость, сентименталь­ность, провинциализм, свойственные буржуазным деяте­лям. Стиль его работ скуп, он впечатляет не столько раз­личного рода гиперболами, метафорами, сколько силой логического убеждения. Че, несомненно, был талантли­вым литератором, однако, когда руководство Союза писа­телей и артистов Кубы (УНИАК) предложило ему всту­пить в эту организацию, Че отказался, сославшись на то, что он не является «профессиональным литера­тором».

Че считал, что настоящий революционер-коммунист, тем более руководитель, должен отличаться скромностью и быть бессребреником. Причем эта скромность должна быть не показной, а подлинной. В этом вопросе Че не допускал никаких компромиссов. Эти его качества прояв­лялись в самой разнообразной, подчас неожиданной форме.

В начале марта 1959 года Че дошел до состояния поч­ти полного физического истощения. Непрекращающиеся приступы астмы, отсутствие нормального отдыха — все это угрожающе подрывало его здоровье. Опасаясь за его жизнь, боевые товарищи чуть ли не силой заставили Че подлечиться и отдохнуть, выделив для этого виллу в при­городе Гаваны. Вилла принадлежала до революции од­ному из батистовских сатрапов, у которого была конфис­кована как собственность, приобретенная на незаконные средства. Реакционная печать не преминула отметить, что Че, поселившись в вилле, дескать, не прочь попользовать­ся благами бывшего батистовского прихвостня.

Че немедленно среагировал на эту грязную инсинуа­цию. В письме, опубликованном в газете «Революсьон» 10 марта 1959 года, он заявил, что в связи с болезнью, которую приобрел не в притонах или игорных домах, а работая на благо революции, был вынужден пройти курс лечения. С этой целью ему предоставлена властями вил­ла, ибо жалованье 125 песо (долларов), получаемое им как офицером Повстанческой армии, не позволяет ему снять необходимое помещение за свой счет. «Эта вилла принадлежит бывшему батистовцу, она шикарна, — пи­сал Че. — Я выбрал наиболее скромную, но все же сам факт, что я в ней поселился, может вызвать негодо­вание. Я обещаю, в первую очередь народу Кубы, что покину этот дом, как только восстановлю свое здоровье…»

Че не брал каких-либо гонораров за свои работы, опуб­ликованные на Кубе. Гонорары же, которые он получал за границей, передавались им кубинским общественным или зарубежным прогрессивным организациям (так, на­пример, гонорар за книгу «Партизанская война», издан­ную в Италии, был передан им итальянскому Движению сторонников мира).

Когда профессор Элиас Энтральго из Гаванского уни­верситета пригласил однажды Че выступить перед сту­дентами с лекцией и сообщил, что за это выступление ему будет переведена определенная сумма денег, Че ответил ему вежливым, но крайне резким письмом.

«Мы с вами, — писал Че профессору Энтральго, — стоим на диаметрально противоположных позициях в на­шем понимании, каким должно быть поведение револю­ционного руководителя… Для меня непостижимо, чтобы партийному или государственному деятелю предлагалось денежное вознаграждение вообще за какую-либо работу. Что касается меня лично, то самым ценным из всех воз­награждений, полученных мною, является право принад­лежать к кубинскому народу, которое я не сумел бы выразить в песо и сентаво».

Однажды, когда на Кубе ввели карточки на продо­вольствие, в присутствии Че его подчиненные обсуждали размеры продуктовой квоты, получаемой каждой семьей. Некоторые жаловались на скудное количество продуктов, отпускаемых по карточкам. Че возражал, в качестве до­казательства указывал, что его семья не чувствует недо­статка в продуктах.

Кто-то в шутку сказал: «Ты, как начальник, навер­няка получаешь повышенную квоту».

Че возмутился. Однако на следующий день он тем же товарищам сообщил:

— Я проверил. Действительно, оказалось, что моя семья получала повышенную квоту. Теперь с этим безо­бразием покончено.

На первый взгляд могло показаться, что подобные «уравнительные» идеи Че были проявлением своего рода «левачества». В действительности же они только отра­жали стремление его и других единомышленников Фи­деля Кастро, полностью их разделявших, показать наро­ду, что они служат ему не из корыстных побуждений, а движимые сознанием революционного долга. В одной из своих речей после победы над Батистой Фидель Кастро говорил, что кубинский народ привык видеть в «революционере» — а так называли себя участники различных переворотов — нахального вида упитанного детину, часто вооруженного большим пистолетом. Он сло­няется по приемным министерств, требуя себе «за заслу­ги» различного рода поблажки, привилегии и вознаграж­дения. Такого рода «революционер» превращался в обще­ственного паразита, вызывая недоверие и презрение народа.