Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Бомбардировка продолжалась два часа, после чего наступила полная тишина — вот уж точно зловещая! По рядам пробежал тихий приказ приготовиться к атаке. Быстренько откусив от плитки шоколада, мы кинулись вперед. И с разбегу напоролись на встречный удар. Не успели мы пробежать и десяти ярдов, как с небес, как будто кто-то вспорол их, дождем посыпались минометные снаряды. Началось сущее светопреставление. Вокруг даже камней не было, чтобы спрятаться, мы метались на открытом месте, как утки на пруду. Но при этом феллахи раскрыли местонахождение своих позиций, радисты передали их координаты артиллеристам, и те опять принялись за дело. Нам еще повезло, что у арабов не было артиллерии.

Однако они успели нанести нам серьезный урон. Больше всего досталось компани д'аппюи. Люди вокруг меня звали на помощь, другие лежали неподвижно. Но зацикливаться на этом не было возможности — мы все разом ринулись на вершину холма.

Постепенно мы оттеснили арабов с нейтральной полосы на территорию Туниса и, не обращая внимания на границу, преследовали их далеко вглубь территории Хабиба Бургибы. [63] И нам было ровным счетом наплевать, нарушили мы чьи-то суверенные права или нет, — мы просто прогоняли противника. Но сделать это до конца, нанести им окончательное поражение нам никогда не удастся, потому что, если никто не заставляет их воевать до последнего солдата, они будут лишь бесконечно уклоняться от наших ударов.

Сегодня мы отдыхали и зализывали раны. Многим они были нанесены минометной шрапнелью. Капитану Жэ понравилось, как мы держались в бою, и в знак одобрения он поставил выпивку всей роте. Чем дальше, тем больше он мне нравится. Он хорошо относится к подчиненным, а ведь именно это имеет решающее значение.

Нам выдали жалованье. Мы с Тео полдня играли в орлянку, и он практически обчистил меня. В день получки Тео бесподобен: к полудню он уже вдребезги пьян и ему трудно сфокусировать взгляд на одной точке.

В последние дни ходим патрулем вдоль проволочных заграждений, а по ночам устраиваем засады на ничейной земле. Со стороны феллахов особой активности не наблюдается. По-видимому, они тоже зализывают раны. Мы перенесли лагерь на новое место — наступила наша очередь жить по соседству с армейским борделем. Ну прямо не жизнь, а малина.

Как-то разговорился в фойе с сержантом Бокемье. Он у нас что-то вроде ротного секретаря, держится обычно тихо и принимает таинственный вид, как будто ему одному известна некая важная конфиденциальная информация. Бокемье рассказал мне немного о себе. Во время войны он работал на ферме неподалеку от города Бери в Ланкашире, так что прилично знает наш север. Английская овсянка и кукурузные хлопья тоже хорошо ему известны. Судя по его рассказам, ему неплохо жилось там — во всяком случае, гораздо лучше, чем нашим в Колдице.

По словам Бокемье, у меня самый высокий IQ в роте, и это означает, что у большинства моих коллег дела совсем плохи. Мои преподаватели в Бедфорде прослезились бы, узнав о моих успехах. Еще он сказал, что меня трижды рекомендовали в школу подготовки капралов — Прат-Марка, Глассе и Вильмен — и всякий раз Второй отдел отвергал мою кандидатуру. Причин отказа они не приводили, но, по-видимому, я вызываю у них подозрения: кто я такой и какого рожна мне здесь надо? Меня это не удивляет — я и сам не могу внятно объяснить, что мне здесь надо. С самого первого дня в легионе я считаюсь потенциальным дезертиром, и они, вероятно, все еще ждут, что я рано или поздно совершу этот шаг.

Поднялись в три часа ночи. Уже восемь дней льет дождь, и всюду одна вода: в спальных мешках и палатках, внутри и снаружи. Вся одежда намокла, и, поднимаясь темным мокрым утром, мы дрожим от холода. Настроение из-за этого поганое. Да и без того нечему радоваться.

Было приказано опять идти штурмом на холм и выживать арабов из насиженных гнезд. Все это напоминает игру в «хитрую лису». [64] Французскую военную тактику порой трудно понять, однако ведь дали же они миру Клемансо [65] и Наполеона.

Все происходило примерно так же, как и во время нашей первой увеселительной прогулки, но на этот раз мы держались увереннее, так как это было нам не внове. Арабы закрепились не очень надежно, и наши бомбардировщики вместе с артиллерией нанесли им более чувствительный урон. Довольно скоро мы заставили их отступить, однако перед этим они успели потрепать наши ряды с помощью двух удачно расположенных пулеметов. Одна из очередей прошлась всего в нескольких дюймах от меня и задела парня в двух ярдах правее. Пуля попала ему в колено, и я никогда не видел, чтобы человек так мучился. Рядом был санитар, мы затащили раненого в какое-то углубление, где санитар вколол ему морфий. Я побежал дальше, гадая, когда же наступит моя очередь. Очень хотелось иметь какие-нибудь наколенники.

Мы превосходили арабов числом и огневой мощью и отогнали их от границы, как и в прошлый раз. Затем мы оставили их в покое и устало поплелись под дождем по грязи домой. Какой во всем этом смысл?

Сегодня получил сразу две посылки. Энтони прислал мне фляжку-термос, а Лорис и Лейла — кулинарные изыски от «Фортнума». Они никогда не смогут понять, что это значит для меня, потому что, когда я увижу их и буду рассказывать об этом, обстановка будет настолько иной, что им трудно будет представить, как это было. Термос — бесценная вещь. Благодаря ему я смогу подкрепиться горячим чаем с коньяком, когда мы будем сидеть в засаде в холоде и сырости. Все деликатесы я отнес Жоржу Пенко из 4-й роты, с которым я в последнее время сблизился, и мы устроили пир. Жорж бегло говорит по-английски. Через месяц он отправляется в капральскую школу и очень рад этому. По его словам, он уже по горло сыт тем, что его с утра до вечера достают капралы, и чувствует, что теперь его очередь. Это, без сомнения, логично.

Мы поболтали, как обычно, о «Ла Кий» и о том, каким образом будем зашибать миллионы, когда вернемся на гражданку. «Ла Кий» — это название корабля, увозившего с Дьявольского острова тех, кто отбыл свой срок. [66] Здесь выражение «взять билет на „Ла Кий“» употребляется в значении «демобилизоваться».

Мы по-прежнему охраняем границу, дождь по-прежнему идет, по ночам мы по-прежнему совершаем вылазки на нейтральную территорию, где дрожим от холода в засаде, и по-прежнему безрезультатно. Правда, по мелочам кое-что изменилось.

Во-первых, нам выдали утеплительные пакеты — нечто вроде больших конвертов, наполненных химическими реактивами и прикрепляющихся к рубашке изнутри. Если потянуть за шнурок, в пакете начинается реакция и выделяется тепло. Во время ночных дежурств это очень кстати. Во-вторых, улучшились пайки, которые мы берем с собой, когда уходим на операцию. Нам традиционно выдают два типа индивидуальных пайков: «Е» (европейский) и «М» (мусульманский). Мы можем получить любой из них — какой в данный момент есть в наличии. Паек «Е» содержит банку консервированной свинины, банку сардин, сыр, а также плитку шоколада, маленький пакетик растворимого супа, два пакетика кристаллизованного лимонада, пакетик растворимого кофе, маленькую бутылочку о-де-ви («живой воды» — в данном случае коньяка) и порцию туалетной бумаги. В мусульманском пайке свинина заменена тунцом и отсутствуют коньяк и туалетная бумага. Теперь же нам выдают коллективные пайки с гораздо большим ассортиментом продуктов и, слава тебе господи, без этих жутких сардин.

Весь день ехали на юго-запад к Сетифу сквозь дождь, ветер и снег и вечером разбили лагерь высоко в горах Кабилия. Лица у всех покраснели и распухли от мороза, глаза на ветру застыли в виде ледышек, выглядывающих из покрасневших глазниц. В темноте нам удалось кое-как поставить две большие палатки для офицеров, прочие оставили до утра. Неподалеку от нас находится деревушка под названием Бордж-Бу-Арреридж, затерянная в бесконечной пустоте. Пока наши машины разгружались и искали место для ночлега, вся земля в лагере превратилась в грязное месиво, и жизнь стала совсем удручающей.