Война: ускоренная жизнь

«Я пошел по жилым помещениям, посетил также и бараки, где располагалась кухня и где я наблюдал разнообразные оригинальные приспособления для приготовления пищи, сконструированные попавшими в плен пилотами ВВС Соединенных Штатов. Приспособления напоминали кузнечный горн, где сгорало практически все, что могло гореть. В процессе горения агрегаты изрыгали, имевший жуткий запах, густой черный дым — самый густой и черный, какой мне только когда-нибудь в жизни приходилось видеть. И все же благодаря этим печкам поставляемая американским Красным Крестом еда разогревалась и делалась более аппетитной. На протяжении последнего месяца пленные в Моосбурге питались полностью за счет поставок Красного Креста, поскольку немцы практически не поставляли в лагерь продуктов, которых у них самих уже не было. К их чести надо заметить, что они не препятствовали снабжению пленных провизией и не отбирали ее для себя».

И вновь без комментариев.

Выжившие

В своей книге о пребывании в плену Борис Соколов пишет о том, что голод все переносят по-разному. Тяжелее всего — люди с невысоким интеллектом. «Я не говорю с образованием — интеллект и образование не всегда совпадают, — подчеркивает он. — А некоторые люди, голодая, впадают в исступление, едят землю, обгрызают деревья, променивают весь паек на табак, опускаются и т. д. Это — прямая дорога к смерти.

Многие люди, имеющие слабые жизненные устои и недостаточно сильную волю к жизни, в мирное время живут как оранжерейные растения. О них заботятся другие люди, заботится медицина, у них достаточно пищи, удобная одежда, хорошее жилище — в общем, все, что поддерживает даже очень слабую жизнь и не дает ей угаснуть. Но в какой-то момент наступает кризис, и все это исчезло — оранжерея сломана. Тогда оранжерейные люди умирают, а выживают в суровом ветре жизни только внутренне стойкие».

По данным немецкого историка Х. Штрайта, изучавшего архивы ОКВ, смертность среди советских военнопленных в годы Второй мировой войны составила 57 % — 3,3 миллиона наших соотечественников умерли или погибли в плену, причем около 2 миллионов — до февраля 1942 года.

Для сравнения можно сказать, что смертность среди русских военнопленных в Германии в годы первой мировой войны составила 5,4 % (в десять раз меньше чем в 1941–1945 годы). Смертность американцев и англичан, находившихся в плену у немцев в годы Второй мировой войны, составила 3,5 %, или 8348 человек, — примерно столько советских военнопленных умирали ежедневно осенью 1941 г.; смертность среди военнопленных вооруженных сил Германии, находившихся в лагерях Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) / Министерства внутренних дел (МВД) СССР в годы Второй мировой войны (с 1941 г.) и послевоенный период, по данным Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУП-ВИ) МВД СССР, составила на 1 июня 1947 г. 14,5 %.

Можно сказать с уверенностью, что советское руководство относилось к пленным гораздо лучше нежели противник. Даже по нормам невозможно сравнить калорийность пищи пленных немцев (2533 ккал) против пленных красноармейцев (894,5 ккал).

Несмотря на усиленную агитацию американских и английских «проповедников», оказавшиеся на территории завоеванных союзниками земель недавние узники нацистах шталагов в большинстве своем не остались на Западе. Дома их ждали далеко не сытая жизнь, кое-кого — та же лагерная шконка, и все же между благополучием и родной страной они, практически не задумываясь, выбирали второе. И делали это — пусть звучит как угодно банально и несовременно — толерантно — из любви к Родине и все еще ожидающим пропавших без вести бойцов родным и близким. Эта любовь была для них дороже хлеба чужбины, потому и побеждала. А может быть, это происходило еще и потому, что, кроме поменявших совесть на баланду, в немецких лагерях, согласно утверждению Бориса Соколова, выжили «только внутренне стойкие».

Одним их таких людей был бийчанин Иван Лосев. В бою под Сталинградом в 1942 году он, боец-собаковод, подбил три фашистских танка. Один — с помощью снаряженного миной четвероногого друга и два — гранатами.

Был ранен, контужен, попал в плен. Побывал в лагерях Германии, Франции, Югославии. В Италии бежал и вновь продолжил свою войну с нацистами, в этот раз — в отряде Сопротивления. Там и встретил вошедших в солнечную страну союзников.

«Была одна мечта, — вспоминал о том времени Иван Алексеевич, — как можно скорее пробраться на родину. А тут вербовщик подвернулся, уговаривает поехать в Африку, в какой-то Берег Слоновой Кости. Русский, гад. Стращает, что в Союзе с меня шкуру спустят за то, что был в плену. Есть, говорит, приказ Сталина, что всех, кто был в плену, сажать за решетку.

Ну, запугал! Да решетка — дело временное, а Берег Слоновый — до конца жизни. Без Родины, без родных»

Вербовщик не обманул. На Родине Лосева ждал уже свой лагерь, а спустя много лет после него — очень редкий для рядового солдата орден Боевого Красного Знамени, к которому красноармеец Лосев был представлен за героизм и отвагу при обороне Сталинграда еще в сентябре 1942 года.

Берлин. Весна 45-го

Попавший в плен в августе 1942 года под Сталинградом солдат 376-й пехотной дивизии вермахта берлинец Иоганн Химинский на вопрос советского офицера «каково сейчас положение в столице рейха?» ответил:

«Несмотря на то, что Берлин как столица находится несколько в лучшем положении, в отношении снабжения продуктами там все же плохо. Нормы выдачи там такие же низкие, как и в других местах, и далеко не всегда можно купить из того, что полагается. Население устало от войны, все хотят скорейшего окончания ее».

Но это, как говорится, были еще цветочки, и почувствовать на себе действие русской поговорки «за что боролись, на то и напоролись» берлинцам предстояло в не особенно далеком будущем, которое наступило весной 45-го.

В эти дни официальная газета нацистов «Фелькишер беобахтер» напечатала недельную норму выдачи продуктов на взрослого: четыре с четвертью фунта хлеба (примерно 270 г в день), два фунта мяса и колбас (120 г в день), пять унций жиров (21 г на день), пять унций сахара. Кроме этого берлинцам дополнительно полагалось раз в три недели по две с четвертью унции сыра и три с половиной унции эрзац-кофе.

В это время в Берлине (как ранее в Мясном Бору, Сталинграде, Курляндии и т. д.) в большой чести стала конина. Вооруженные ножами люди разделывали туши погибших на улицах города от обстрелов лошадей. Голод притуплял чувство страха, и после налета нашей авиации на Берлин 28 марта 1945 года улицы города, по воспоминаниям очевидцев, заполнились так же быстро, как и опустели. «Перед рынками и магазинами те, кто в панике пока покинули очереди, теперь гневно пытались отвоевать свои бывшие места у тех, кто упрямо оставался под пулями, — пишет в книге «Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев» военный репортер Райан Корнелиус.

20 апреля, в день рождения фюрера Германии Адольфа Гитлера, населению была выдана дополнительная норма продуктов, именуемся «кризисный паек».

По воспоминаниям очевидцев, он состоял из одного фунта бекона или колбасы, полфунта риса или овсянки, 250 г сухой чечевицы, гороха или бобов, одной консервной банки овощей, двух фунтов сахара, около унции кофе, маленького пакетика эрзац-кофе и жиров. Хотя воздушные налеты в тот день длились почти пять часов, берлинские домохозяйки отважно отправились под бомбами за этими продуктами.

Решить продовольственный кризис в городе это, конечно же, не могло. Командарм 8-й гвардейской армии дважды Герой Советского Союза Василий Чуйков об апрельских днях 1945 года вспоминал так:

«К тому времени на складах и продуктовых базах немецкой столицы остались считанные тонны муки, немного мясных и рыбных консервов. Мяса, крупы, молочных продуктов уже не было. Народ голодал. Дети лезли к танкам, под огонь пулеметов и орудий, лишь бы добраться до наших кухонь, выпросить кусочек хлеба, ложку супа или каши. Бойцы кормили из своих котелков немецких детей, совали им в руки консервы, сахар — неси, мол, домой».