Богдан Хмельницкий

При этом преследовалась и другая цель, не менее важная, чем ликвидация восстания. Над польской шляхтой, понимающей события более глубоко, чем Вишневецкий, постоянно витал страх перед политическим и военным союзом гетмана с русским правительством. От этого, как писал царю русский дипломат Григорий Кунаков, «во всех польских и литовских людях боязнь была большая паче черкасские войны». Заключение мира с Хмельницким и преследовало целью предотвратить такой союз.

В этих условиях в борьбе за престол Яну-Казимиру нужен был мир. С предложением заключить его и прибыл к Богдану Хмельницкому Мокрский.

Долго говорили в этот вечер гетман и посланец королевича. Решили, что завтра Мокрский привезет решение сената о выкупе, и казацкое войско отойдет от Львова. Что же касается дальнейшей войны, то все зависит от пана королевича. Пока же никаких обещаний Хмельницкий дать не может. Для себя он уже давно решил поддержать Казимира, внести разлад в ряды польской шляхты, ослабить врага.

Мир нужен был Украине. И Хмельницкий решил воспользоваться предложением королевича. В это время к Хмельницкому прибыл еще один доверенный человек, Юрий Ермолич, который также привез письмо, в котором Ян-Казимир не скупился на обещания и казакам, и старшинам, и Хмельницкому, обещая, что, став королем, «вольности их черкасские подкрепит паче прежнего».

Хмельницкий знал цену этим обещаниям, знал и то, что, выдвигая кандидатуру Яна-Казимира, магнаты и шляхта видели в нем человека, который возглавит борьбу против народно-освободительного движения на Украине.

12 октября 1648 года Мокрский снова явился к Хмельницкому с послами города. Опять начался торг вокруг суммы выкупа. Депутаты старались разжалобить Хмельницкого. Гетман слушал их страстные речи и лишь разводил руками.

— Я не могу скрыть от вас, что меня очень огорчают эти несчастные обстоятельства. Дай бог, чтоб и ухо человеческое о подобных не слышало! Всему причина Вишневецкий и Конецпольский, о чем я уже писал вам.

Хмельницкий встал, прошелся по палате. Было видно, его взволновала просьба львовян и он соглашался с ними, но сделать ничего не мог.

— Я требую этих денег не для своей корысти, а только для того, чтобы удовлетворить союзника моего пана Тугай-бея.

Депутаты вынуждены были согласиться. В город вместе с делегацией за деньгами отправили от гетмана Петра Головацкого, а от Тугай-бея — татарина Пинь-агу. Несколько дней возили выкуп. Получив около 100 тысяч злотых [75]и тканей на 500 тысяч, отошли к Замостью, где, как сообщили Хмельницкому, должен был собирать войска Вишневецкий.

Из летописи Самоила Величко:«После этого, не добываючи больше города, пошел от них найскоре под Замостье, чем достигнуть хотел того, чтобы бежавшие ляхи не так быстро снова соединились и занялись своей обороной…»

Еще когда повстанческие войска находились под Пилявцами, к Хмельницкому от галицких крестьян и мещан был направлен посланец с письмом, в котором говорилось, чтобы он, «не откладывая, оказал помощь против польского тиранства». Правда, посланца тогда шляхта перехватила, письмо изъяла, а «посланца набито на кол».

Когда же освободительная армия подошла ко Львову, к гетману пришли посланцы и из сел Крехова, Гологоры, и из Тернополя, и из Замостья с одной просьбой: чтобы он «пришел чем скорее и освободил их от тиранства шляхты». Их просьбы для Хмельницкого и его побратимов были зовом народа о помощи. И они не могли не помочь ему.

Поэтому, отправляясь в новый поход, Хмельницкий оставил во Львове своего двоюродного брата Захария Хмельницкого с казаками «для спокойствия граждан»; направлены были отряды повстанческих войск и в другие города Галиции.

Наступая на Замостье, Хмельницкий приглашал с собой и Мокрского, но тот, сославшись на болезнь, которая действительно донимала его в последние дни, возвратился во Львов, заверив гетмана, что нагонит его и поедет от него послом к королю.

Но дело не терпело отлагательств, и по дороге в Замостье гетман пишет львовскому магистрату, чтобы почтенного отца Генцеля как можно скорее к нему отправили и что он очень сожалеет, что тот до сих пор во Львове и не поехал вместе с ним, «хотя должен был ехать к королю в качестве посла от него, как обещал». И Мокрский, несмотря на болезнь, сразу же выезжает к Хмельницкому.

Нагнал он его уже у Замостья.

Более сильной и удобной для обороны крепости, чем Замостье, не было во всей Польше. К тому же, в отличие от других, она была заблаговременно подготовлена к длительной обороне самим Вишневецким. Были завезены пушки и ружья, запасено вдоволь пороха. Крепость не боялась голода. Каждый житель обязан был сделать в доме запас продовольствия на полгода. Те, кто не годился в солдаты, были отправлены за Вислу.

Когда Хмельницкому донесли об этом, он задумался. В походе он осмотрел свое войско. Готовое хоть сейчас в бой против панов, оно, однако, было плохо подготовлено к осенней поре, не говоря уже о зиме. Да и бодрости в нем не было уже такой, как под Пилявцами, чувствовалась усталость. Лошадям нужен был корм, которого из-под снега не достанешь. А тут еще начались болезни.

Нужен отдых, ох как нужен!

Хмельницкий смотрел на своих соратников и думал, что им этого не скажешь. Они рвутся в бой на ляхов. А ему хватило бы выкупа, как во Львове. Идти дальше в Польшу — погубить все дело. И когда 27 октября 1648 года войска подходили к Замостью, он пишет два письма — полковнику Людвигу Вейгеру, коменданту города и начальнику немецких войск, составляющих ядро гарнизона, с приглашением присоединиться к запорожским войскам, и к шляхте и мещанам Замостья с предложением начать переговоры. И как во всех своих письмах и универсалах, он указывает, что эта война ведется не по воле казаков, а единственно по вине «князя Вишневецкого и пана коронного хорунжего Конецпольского, потому что именно они силой втянули нас в войну, и теперь мы вынуждены стоять за себя, пока у нас хватит сил… Мы больше склоняемся к миру, нежели к пролитию крови». И Хмельницкий предлагает «не воевать с нами, а добровольно заключить мир, как это сделали львовяне, а мы обещаем… немедленно отступить от города со всем Запорожским войском и ордами…».

Письма отослали с немцем, который воевал в рядах восставших, и так и прозывался Петр Немец.

Однако, спрятавшись за крепкие стены и чувствуя себя в безопасности, осажденные не приняли предложений Хмельницкого. Началась переписка. Хмельницкий сделал своей резиденцией село Лабуны, неподалеку от Замостья. Здесь он вел переписку, принимал послов из Молдавии и других государств. Отсюда он отправил в Варшаву посольство во главе с Вешняком, которое должно было просить, чтобы к Хмельницкому прислали для примирения комиссаров. Посланцы должны были везде и всюду заявлять, что казаки желают королем Яна-Казимира. Это был важный шаг. Посольство должно было предъявить правительству Речи Посполитой очень скромные требования, чтобы дезориентировать правительство относительно истинных целей казачества.

Осада Замостья продолжалась. Дважды туда отправлялся и ксендз Мокрский, но все оставалось по-прежнему. Среди старшины и в войсках назревало недовольство.

Начал все горячий и нетерпеливый обозный Чарнота. Он ходил злой по лагерю и запальчиво кричал, что гетманом овладел страх и он теперь не думает о войне.

— Как, — кричал он, размахивая в неистовстве кулаками и бросая на землю свою шапку, — мы брали в неволю гетманов, разбили все польское войско, взяли выкуп со Львова и не можем осилить такой крепости, как Замостье. Да она и минуту не выдержит нашего натиска. Но гетман не хочет, он начал ублажать поляков, ведет с ними тайные сношения и обманывает войско!

Его слушали, многие с ним соглашались. К тому же начались холода, сказывался и неурожай этого года. Войско начало испытывать недостаток в продовольствии. И Хмельницкому ничего не оставалось, как дать приказ о подготовке к штурму.

Забили в литавры, заиграли трубачи, лагерь в одно мгновение поднялся на ноги. Начали готовить гуляй-города, таскать хворост для забрасывания рва, вязать пучки соломы.