История жизни, история души. Том 2

А ведь Боря не из тех людей, которые с собственной смертью выбывают из жизни живых. Ведь он себя оставил людям. И того, настоящего, что у него было с мамой, ей бы хватило на всю жизнь, при любых её обстоятельствах.

А вот в чём он действительно виноват, это в том, что или не разошёлся своевременно, или не узаконил брак. Непростительно. По мягкости, по безволию, из боязни огорчить этого ребёнка Зину или этого ребёнка Олюшу, чтобы всё шло так же мило, чтобы всем было «приятно» и более или менее комильфо. Уж если я видела, к чему всё это ведёт, то он и подавно. Страус, царствие ему небесное! <...>

Целую тебя, будь здорова, жду карточек.

Твоя Аля ^{47 46}

Э.Г. Казакевичу

12 февраля 1962

Милый Эммануил Генрихович, боюсь, что идея слишком хороша, чтобы быть осуществимой¹. Ведь самое трудное — это квартирные дела, и, по-моему, Эренбург с большей верой в успех ходатайствует за отмену смертной казни какому-нб. Джеку-потрошителю, чем за комнатешку порядочному гражданину в каких-нб. там Мневниках (б. село «Малые Говнюки»), И легче добивается. Но - всё в руце божьей.

Итак: 1) В Москве я прописана постоянно с 22 июня (!) 1955 г. по адр. Мерзляковский пер., д. 16, кв. 27².

2) Никакой своей площади у меня не было.

3) Ничего в своё оправдание добавить не могу. В СССР я приехала в 1937 г., когда никаких «площадей» не было, ничего не строилось. Обязаны меня были обеспечить как репатриированную, да нечем было. Правда, в 1939 г. нашли выход. Лучше бы не находили.

4) В 1955 я вернулась из Туруханской ссылки, следуя примеру т.т. Свердлова и Сталина. В смысле жилплощади повезло мне не лучше последнего. Как и он, сама виновата; т. е. я лично явилась к тем же тётям, что и в 37-м году, и прописалась постоянно, а надо бы временно, и надо было бегать и кричать, что тётки выгоняют и т. д., одним словом, хитрить и лукавить с советской властью.

5) А я подала заявление в Моссовет — ничем и никем не заручившись и не приготовив «подарка», ибо сама в то время оглядывалась, кто бы чего подарил. (Мне.) Я думала, что достаточно иметь право, на этот раз в качестве реабилитированной.

6) И, представьте себе, пришла какая-то моссоветовская дама <...> В руке она держала рулетку, а другую держала горсточкой. Подарка не последовало. Тогда она сказала, что комната вполне подходящая для трёх персон и чтобы я не падала духом — тётки помрут когда-нб. — всё моё будет.

7) И через некоторое время я получила соответствующий отказ из «самого»

Моссовета. На бланке. Что обеспечить не могут, ввиду.

8) Тогда я удалилась в Тарусу.

9) Не сразу; я ещё попыталась пожить с тётками. Они — сплошное очарованье, изумительные старухи. Но им нужен свежий воздух, поэтому окно у них открыто настежь всю зиму. Потом старшая тётя преподаёт художественное чтение, и целыми днями у неё толпится народ.

10) «Квартира»: полутёмная комната (окно выходит в стену) — 10 метров с сантиметрами. Там две тёти; обе — пенсионерки; одна — персональная (за революционные заслуги!) и имеет право за персо-нальность и по болезни - на дополнительную площадь.

Тёмная прихожая - без окна, без отопления - 6 метров. Там - я, мамин архив, 5 сундуков, 2 шкафа, стол и ещё много всяких мелочей вроде Брокгауза и Ефрона. Но всё вместе взятое - 16 метров, значит -«норма», да ещё с лихвой. Т. ч. с одной стороны — жить немыслимо, с другой — «норма».

11) В прошлом году тётям разрешили улучшить жил. условия, т. е. в той же квартире занять лучшую комнату, когда съедут соседи. Но соседей вызвали в тот же Моссовет и предложили, как партийным, подождать ещё около... 5 лет, пока что-то там выстроят; т. ч. всё осталось и все остались на местах.

Я просто не представляю себе, что что-то может получиться, правда.

Однако, если бы кто-нб. (не та дама, а человек!) посмотрел бы своими глазами на эти «16 метров», — кто знает, м. б. и проняло бы?!

Самое трудное - это архив. Вы представляете себе — сундучок, на сундучке — доски, на досках — матрасик, на матрасике — тётя лежит.

И так с 1941 г. Как тут работать над этим архивом? А ведь я - последний человек, знающий и помнящий, как всё это писалось.

Но это — аргумент не для Моссовета, Вы же - и иже с Вами - ни в каких аргументах не нуждаетесь...

В первых числах ноября буду в Москве, рада была бы повидать Вас и всех Ваших. Годы-то идут! Ада Александровна еле узнала Олечку - так выросла. А от Жени -нашей красноярской крестницы — пришла в восторг. Умница, говорит.

_э Очень рада, что «Двое в степи» выхо-

Закуток в комнатке ^г

Е.Я. Эфрон в Мерзляковском ДЯТ. Очень ЖДу.

Спасибо за всё, милый друг.

Обнимаю Вас и Ваших.

Ваша АЭ

¹ Ответ на письмо Э.Г. Казакевича от 10.11.1962 г., где он пишет: «Дорогая Ариадна Сергеевна, надеюсь, Вы простите меня за то, что я затеял разрешить Ваш “квартирный вопрос”, то есть вопрос о доставании для Вас городской, московской квартиры» (Казакевич Э. Слушая время. С. 510). Казакевич организовал письмо от СП СССР к председателю Моссовета, в результате чего А.С. получила однокомнатную квартиру в писательском кооперативе на 2-й Аэропортовской ул,

² У Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич.

И.И. Емельяновой

23 мая 1962

Милый Ребёнок, всегда-то пишу тебе через пень-колоду, чаще всего ночью (которой ты-то бодрствуешь, а мне отчасти спать положено!), и, будь то ночью или днём, упуская что-то главное, ради чего и за перо бралась. Так и на этот раз. Мне хочется сказать тебе лишь одно, для того, чтобы жить «образцово и просто»¹, мне кажется, совсем не обязательно проводить «свои юная года» в испр<авительно>-труд<овых> лагерях. Такая твоя «концепция» простоты, pardon, хуже воровства! Взять в руки метлу и вымести к чёртовой матери суету из своей жизни можно (и должно) именно в так называемых вольных условиях. Ужасно мне грустно, кстати, что в сущности (?) твоей заложено и непротивление потоку, при всей супротивности твоей натуры. Вот складывались обстоятельства далеко не просто и далеко не образцово, ты и жила по обстоятельствам, изменились они - и ты подчинилась в какой-то мере «образцовости и простоте». Но мыслимо ли брать извне это самое «образцово и просто»? Зачем? Выпусти их наружу ты, из своей собственной глубины, и сразу всё встанет на свои места, и суета, и суетное - сами уйдут. Да, милый, конечно, вернуться - трудно. К прошлому не возвращаются, а будущее неясно даже цыганкам. Но трудно будет только самое первое время, «чистилищный» промежуток его между двумя эпохами твоей жизни. Всякое «между» — трудно, это - смутное время, когда особенно важно держаться правильно, ибо от этого «держаться» и зависит дальнейшее «так держать». Это раз. А потом трудно — и самолюбию больно — устраивать свою жизнь среди большого количества ложных друзей и малого - истинных, - мало ли что ешё больно и трудно! Но всё перемелется — и быстро. Всё пойдёт на лад. Если ты дашь волю своему «образцово и просто»... А сейчас всё вокруг, как и два года тому назад. Наконец пришла весна и всё расцвело — от черёмухи до соловьёв, и приближается конец мая, и опять мы в июле собираемся в Латвию, и вновь ты будешь меня провожать на Рижском вокзале. Что дальше? Увидим. Бог даст, всё будет хорошо. На днях была в Москве, наконец встретилась с Орловым, много сделавшим для прошлой маминой книжечки и радеющим о следующей, на к<отор>ую у меня подписан договор². Громадная у меня работа по этой книге, потому и хочу съездить отдохнуть - ужасно устала. Особенно головка. Надо её проветрить, т. к. очень теряю трудоспособность, память, ужасные головные боли. Господи! Господи! Дай сделать книгу! Так вот, Орлов сказал, что у них выйдет большой том Б.Л. в Большой серии Биб<лиотеки> поэта, серьёзное издание с комментариями, вариантами и т. д.³