История жизни, история души. Том 2

² Наталья Александровна Луначарская- Роэенель (1902-1962) - жена А. В. Луначарского, актриса.

³ Василий Дмитриевич Милиоти (1875-1943) - художник, критик, организатор выставок.

И. И. Емельяновой

21 января 1962

Мой Малышок, милый, опять два слова наспех — сегодня запаздываю со своей «нормой», а отозваться на твоё письмишко хочется. На днях напишу поподробней. Во-первых, твоё письмо от 11-го ещё — или уже — не дошло до меня, а от 17-го пришло очень быстро, и то хорошо. Как встретили Н<овый> год? Наверно, по-своему очень славно, дружно. Праздники в трудных условиях — действительно праздники, и многие из них мне запомнились больше, глубже, сердечнее, чем многие и многие «фестивали», вроде недавнего голышевского¹. Не огорчайтесь тем, что сократили посылки. Мама помнит, каково бывало без всяких посылок вообще и каков харч был «при культе». Как-нибудь вытянем (пишу, будто бы я с вами, но я действительно с вами больше, чем сама с собой!), и всё будет хорошо. Сперва ты выйдешь, потом дуру-мамку будем вытягивать, и вытянем, уверена. Лишь бы она сама себя не гробила и не устраивала себе «режим» сверх существующего. Я как-то очень верю, испытав на себе, в приливы-отливы судьбы, и знаю, что за плохой всегда идёт хорошая, высокая волна. От нас же зависит и требуется доживать до неё и не убивать самих себя - тоской, бессонницей, нервами. Их надо держать в узде, а что они поддаются ей, я живой свидетель!

Что ещё очень важно — есть у вас верные друзья, вроде Инки, например, а это громадный, неисчерпаемый, единственный в жизни капитал. В этом отношении - вы редкие «капиталисты», потому что есть люди, к<отор>ые вас любят и поддерживают. То, что отсеялось, - чёрт с ним. Не надо лишнего в жизни - болтовни, пусто-мельства, парадности, «богатства». Многие отошли и от меня — не отошли, сама отстранила; корректно и вежливо. Всех и всяческих сенсационеров в первую очередь, тех, кто показал свою человеческую несостоятельность в человеческой беде. Мамина беда - одна из её бед! Что она по существу своему хаотична, Господь так и не отделил в ней «свет от тьмы» в первый день творения! И потому она органически не разбирается в плохом и хорошем, в людях и в явлениях, путает хлеб насущный с птифуром, блага материальные с духовными, и ужасно страдает в этой неразберихе - и другие страдают, за неё и из-за неё... <...>

А жить надо по правде. Жить надо (материально) не лучше других. Живущих хуже — жаль, но им можно помочь. А вот богатым, нашим теперешним помочь ничем нельзя. <...> Как невыносимы мне советские «нувориши», хотя бы наши, тарусские хапуги-переводчики, писатели, акулы — с Бахами и фестивалями, а главное — с сенсациями. У меня к ним - классовое чувство - забавно! И как для них по сути дела закрыто всё то, о чём они толкуют и рассуждают. Ибо прекрасное — и в первую очередь искусство - даётся чистыми руками и в чистые руки... Пусть все эти бессвязности наспех не покажутся тебе пресными «евангельскими» проповедями. Пойми меня правильно... <...>

У нас пока зима тёплая, часто оттепель, жаль, что девчонки не успели прислать тебе вовремя сапоги. М. б., имеет смысл (если не удастся прислать по одному бандеролями) попросить разрешение у начальника на внеочередную посылку, ибо это — явно не съедобное и нужное для работы — сапоги то есть! В марте надеюсь побывать в Москве недели на три, тогда пришлю тебе и маме сладкого, а здесь вроде ничего подходящего для бандеролей не водится, однако посмотрю. Весной, к лету поближе, надеюсь получить какие-нибудь деньги. Весь 1961 не заработала ни гроша, хотя работала много.

Но «Искусство» неплатёжное издательство - ждать приходится годы. Так что больше даю советы Инке, как распоряжаться тем, чего не вкладывала в общую копилку! <...> Обнимаю. Пиши.

Твоя Аля

¹ Речь идет о встрече нового 1962 года в доме Е. Голышевой и Н. Оттена.

Г.О. Казакевич

26 января 1962

Милая моя Галюша, спасибо Вам за весточку, она меня обрадовала, давнешенько ничего от Вас не получала. Я написала А<нне> А<лександровне>, она позвонит Вам и с Вашего (бесспорного!!!) согласия зайдёт к Вам за книжками. Хорошо? Не имеет смысла посылать их сюда.

Я тружусь, как оглашенная, но почему-то время летит куда скорее, чем работа, несмотря на все мои марафонские потуги. Постепенно дичаю и превращаюсь в снежного человека; думаю, что переводы мои как раз на уровне его развития - а прочее - напр., «холодная» уборная - тоже. На уровне его гималайского быта. Но последнее преувеличиваю. Живётся, в общем, неплохо. Есть молоко; папиросы «Прибой»; частный сектор короводержателей режет телят и таскает прямо на дом. Иногда действует водопроводная колонка. Газеты приходят с опозданием только на сутки, а письма - на 3-й, 4-й день. Есть для души великолепная кошка и Рабле в переводе Любимова.

Как Вы, милый мой? Как Э<ммануил> Г<енрихович> — над чем работает? Как девочки? Мышка¹, небось, так выросла, что и не узнаю... А наша красноярская «крестница»?²

Главное же, как здоровье? Ваше и Э.Г.? Желаю вам всем всего самого доброго, что только есть в нашем человеческом ассортименте; обнимаю.

Ваша АЭ

Передайте, пожалуйста, Э.Г. — но он, верно, и без меня знает: «мамина» комиссия утверждена в составе: Эренбург, Паустовский, А. Саа-кянц (ред. маминой гослитовской книжки), Макаров, пред<седа-тель> — Орлов (ленинградский). И я ещё.

Рецензия Твардовского³ - та, «внутренняя», к<отор>ую он дал Гослиту на рукопись (вышедшей книжки). Около года тому назад.

Вторую написать, для «Н<ового> М<ира>», он не почухался. Впрочем, и эта неплоха. Бог с ним. Почти всякое даяние - благо!

¹ Прозвище младшей дочери Г.О. и Э.Г. Казакевичей Оли.

² Женя Казакевич.

³ Рецензия А. Твардовского была напечатана в № 2 «Нового мира» за 1962 г.

И. И. Емельяновой

6 февраля 1962

Милый Малыш, и твоё письмо дошло быстро (от 28.1). Жаль, что по воле судеб приходится писать тебе «телеграфно», в то время как хотелось бы поговорить по-человечески, хотя бы в письмах... Но недописанное дополнишь сама, до тех пор, что у меня время будет - а там и, даст Бог, увидимся. Насчёт мамы: тут особых проблем нет, однако, когда задумываюсь о том, кто мог бы написать об этом беспроблемье, никого, честное слово, кроме Достоевского, не находишь!

Она такой человек, что последнюю рубашку с себя снимет и последним куском поделится - это чудесно. Но с той же святой простотой (а тут воистину иногда простота хуже воровства!) она и берёт.

А брать надо знать что, когда, где, из чьих рук и для чего. Видишь ли ты разницу между деньгами, к<отор>ые Боря мне посылал в Сибирь, и теми, на которых «подорвалась» мама? Между теми, что он давал вам с бабкой, когда мамы не было¹, и этими? Между теми, шекспировскими и гётевскими, к<отор>ые шли уже не только на хлеб, но и на масло, не только на масло, но и на пирожные, — и этими? То всё было насущное; причём, то давало не только будни, но и праздник, ибо праздник в жизни тоже — необходимость души и тела. Акогда попёрло «богатство» ⁴⁶, то это уже был анти-Боря — понимаешь меня? «Гений и безумство» — гармонично. Гений и богатство - немыслимо. Это - тело и антитело, материя и антиматерия. Наступает - так или иначе — взрыв, после к<о-торо>го остаётся или голый гений, или голое богатство, или вовсе ничего. Что касается Бори и денег этих, то тут виноваты «комплексы» «гениальности» и «неполноценности» (временной, относящейся к обстоятельствам). Для него они (деньги) были утверждением, признанием, успехом — т. е. опять же понятиями нематериальными. И по правде сказать, достаточно суетными. Ему ли было не понимать истинную цену нынешних признаний и непризнаний? Ему ли было не знать удельный вес сегодняшнего перед завтрашним, перед вечным? Но... человеку так хочется прижизненного признания, ибо он человек, на какой бы Синайской горе ни стоял. (Я, конечно, не хочу сказать, что, мол, те деньги были «заработанными», а эти - нет. Отнюдь. Ты это и сама понимаешь.) Но всё это было Борино отношение и его дело. В его руках и деньги-то не были деньгами, ему ничего в жизни не было нужно, кроме простора и времени для работы, элементарной еды и одежды. Он был воплощённая, органическая скромность в матер<иальных> делах. Мне кажется все это понимали, сверху донизу. <...> Я никак не могу толком объяснить, что хочу, пожалуй, дело в том, что, владея неимоверным богатством, данным годами взаимной любви, дружбы, взаимопонимания и взаимослияния, нельзя владеть и другим. Морально нельзя. Что-то истинное обесценивается. Я это говорю абсолютно помимо самой этой истории и её последствий. Это всё пересмотрится и «утрясётся» не через сто лет и не через 20, а гораздо раньше. Я это говорю не потому, что что-то «случилось». Совсем в ином плане. И если материнская психика отразила тот мир таким образом, то - ну что скажешь? жаль, что такая психика. Жаль, что интуиция, гениальная женская замена ума, изменила ей. Относительно же того, что она не виновата и что виновата не она - отчасти, конечно, виноват «соблазнивший малых сих», сумасброд, верхогляд, отпихивавшийся руками и ногами от мыслей о неприятном и любивший «доставлять удовольствие», а к тому же буквально гипнотизировавший своим обаянием этих самых «малых». Тем не менее виновата и сама, ибо если ему дано было сумасбродничать, то ведь это было своего рода право, заработанное, так сказать, талантом, личностью, своеобразием этого «я». А тут что? Только сумасбродство, да и то «отражённое»? Где всё то, что даёт право человеку «чудачествовать»? <...>