Бухенвальдский набат

А в лазарете идут занятия санитаров. Группа Тычкова и Гурина насчитывает уже около ста человек. Инструменты и медикаменты у них наготове.

Где-то Геннадий Щелоков со своими шоферами и танкистами изучают схемы немецких автомобилей, Валентин Логунов обеспечил их охрану. У ребят руки зудят – скорее бы взяться за баранку. Ведь все уже понятно, любая марка машины их не озадачит.

В лагере военнопленных под видом больных в ревире спрятано несколько летчиков. Кто знает, может быть, нам доведется действовать и на аэродроме Нора, и тогда захват немецких самолетов будет невозможен без специалистов. Говорят, что в карантин прибыл недавно еще летчик – Герой Советского Союза Валентин Ситнов. Кто-то видел у него Золотую Звезду. По слухам, сбили его в 43-м, летом. С тех пор мотается по лагерям, кажется даже был в Освенциме. И сохранил звездочку Героя. Если это правда, то я снимаю перед ним свой митцен. Степану Бердникову и Сергею Пайковскому уже дано задание отыскать этого парня. Говорят, он совсем «доходяга». Надо вытащить его во что бы то ни стало. Да заодно поразведать, с кем он пришел в Бухенвальд. Около таких отчаюг всегда собираются дельные и смелые ребята.

Словом, это только эсэсовцы, мерзнущие на сторожевых вышках и постах, думают, что лагерь спит. Они видят чистые, припорошенные снегом улицы, белые крыши блоков. Их не беспокоят редкие группки людей, проходящих по улицам. Они знают: это лагерная полиция помогает им держать строгий порядок. К отблеску пламени над крематорием они давно привыкли, это их не касается. И если бы не холодный ветер, гуляющий на вышках, все было бы не так уж плохо. Во всяком случае, лучше, чем где-нибудь на Одере или у озера Балатон, где громада Советской Армии ломит и крушит немецкую оборону. Конечно, здесь гораздо лучше! А заключенные, спящие сейчас там, внизу, под крышами бараков, они не опасны. Что ждать от таких «доходяг»? Сотни их валяются на дворе крематория, скрюченные, изломанные.

Во всяком случае, эсэсовцы явно не подозревают, что лагерь не спит, что лагерь точит ножи и кинжалы, собирает и разбирает затворы, заряжает гранаты, готовит еще и еще бутылки с горючей жидкостью. А ведь идет только декабрь 44-го года и сколько осталось до желанного часа восстания, никто не знал! И если бы знать, что впереди еще январь, февраль, март и первые дни апреля и что впереди такие напряженные события, когда все углы выставят свои острия, если бы знать заранее – хватило ли бы у нас сил, чтобы перенести это нечеловеческое натяжение нервов, воли, осторожности и дерзости?!

Да, хватило бы!

В этом я уверен. Потому что в эти последние месяцы увидел, в какую силу

– мудрую, твердую, хитрую – превратилось лагерное подполье.

…Мысль о своем радиопередатчике появилась еще в конце 1943 года, когда началось повсеместное наступление Советских войск. Потребовался год, чтобы инженер Дамазин по одной собрал детали для приемо-передающего аппарата. Бомбардировка 24 августа позволила приступить к осуществлению идеи. Во время бомбежки пострадали эсэсовские гаражи с бронемашинами и легковыми автомашинами. Среди разбитых машин оказались и такие, в которых были вмонтированы радиопередатчики. Все, что могло пригодиться, перенесено в лагерь. И вот, отказывая себе в сне, Дамазин мастерил аппарат. Ему помогали немецкие товарищи Армии Вальтер и Гельмут Вагнер. Для своей мастерской и радиорубки они выбрали кинобудку, где уже собрали не один радиоприемник. Кинобудка примыкала к просторному бараку, где заключенным за деньги иногда показывали фильмы, где проходили наши самодеятельные концерты. Вход в будку был снаружи по отдельной лесенке, стены из двух слоев огнестойких пластин были внутри полые. Здесь и встроили аппарат с расчетом, что питание к нему пойдет от кинопроектора, а антенной будет служить громоотвод, конечно, соответственно приспособленный. На случай радиопередатчику придали аккумуляторы и подвели собственное питание от электросети, объявив эсэсовцам, что дополнительная линия необходима для киноаппаратов.

Разумеется, все это делалось в глубочайшей тайне, только несколько товарищей имели доступ в «мастерскую». Я узнал о радиопередатчике только в январские дни, когда Интернациональный комитет передал национальным организациям, что в случае если эсэсовцы задумают уничтожить лагерь, в эфир будут посланы призывы к немедленной помощи.

В феврале лагерный арсенал пополнился ручным пулеметом и двумя тысячами патронов к нему. Подумать только – свой пулемет! «Организовали» его немецкие и австрийские товарищи в ту ночь, когда из Освенцима прибыл большой транспорт. Австриец Франц Мейкснер, работавший в санитарной команде по очистке машин от трупов, углядел эту штуку в последнем автомобиле, где ехал конвой. Забыли ли его эсэсовцы, или проявили беспечность, но конвой ушел, заключенных прогнали через лагерные ворота. И около пустых машин остались только трупы да несколько санитаров. Охрана к ним близко не подходила: велико ли удовольствие смотреть на их грязную работу! Не дожидаясь согласия военного руководства, ребята погрузили пулемет на тележку и прикрыли его трупами.

В воротах дежурному эсэсовцу отрапортовали:

– Тележка с умершими следует в крематорий.

Тот махнул рукой:

– Проезжайте!

Несколько дней пулемет скрывался под горой трупов во дворе крематория, потом был благополучно перенесен в подвал лазарета.

Нет, мы положительно с каждым днем становимся все сильнее. Дисциплина и какая-то особая собранность и точность сквозят в словах и действиях причастных к подполью. Это ощущают и тысячи «доходяг», которые еле дышат в карантинном лагере и все-таки готовы взять в руки оружие. Потому что просто нельзя не собрать в себе остатки сил, когда на твоих глазах другие полосатики учат, как надо жить.

На сей раз пример стойкости показали немцы.

В тот день комендант лагеря Пистер распорядился построить на аппельплаце всех заключенных немцев. Две тысячи человек растянулись пятью шеренгами по притоптанному снегу площади. Явился сам комендант в парадном окружении всех своих офицеров. Он торжественно объявил, что каждому немцу будет даровано прощение, если он выразит желание защищать отечество с оружием в руках. Пистер не забыл захватить и писаря, чтобы тут же записать добровольцев. Но строй молчал. Пистер прошел вдоль застывшей шеренги, пытливо заглядывая в лица. Ничего, кроме каменной холодности, он не прочел.

Весь лагерь ждал с затаенным дыханием, из-за углов барачных построек, из окон, с чердаков, наблюдая за тем, что делалось на аппельплаце.

Ни для кого не было секретом, что в Германии шла тотальная мобилизация всех мужчин. Солдат не хватало на последних роковых рубежах. И тогда в Бухенвальде была объявлена вербовка в эсэсовскую дивизию «Дирлевангер». Несколько заключенных из бывших военнослужащих вермахта клюнули на приманку. Но что значит несколько уголовников, на которых вряд ли можно положиться, когда гибнет армия! Другое дело – политические! Здесь можно пустить в ход пропаганду. Вот, мол, когда отечеству грозит опасность, люди забывают о своих политических несогласиях с властью и берут в руки оружие!

Накануне построения всю ночь заседал немецкий политический Центр. Были суждения, что надо принять предложение СС, а получив оружие, направить его против фашизма. Более трезвые и дальновидные 184 не соглашались. Во-первых, это еще вопрос, дадут ли им оружие. А во-вторых, политических рассуют по подразделениям, и тогда каждому придется действовать поодиночке. И, наконец, если немецкие политические уйдут в эсэсовскую дивизию, какое впечатление это произведет на весь лагерь? Словом, было принято решение: ни один член Коммунистической партии не позволит записать себя в армию.

И теперь строй молчит, не шелохнется. Остались в шеренгах не только коммунисты, но все, кто считает себя антифашистом. Даже не согласные с этим решением остаются в строю. Вот что значит сила коллективного мнения и авторитета!

Третий час идет поединок. Третий час заключенные стоят на плацу. Снег падает на их непокрытые головы, вздымается белыми беретами. Разошлись эсэсовские офицеры. В который уж раз на террасе главных ворот появляется комендат. А строй молчит. Чьи нервы крепче?..