Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Часть вторая

Корни нацизма

7. Высший народ

Гитлер, нацизм, Вторая мировая война, холокост… как все это стало возможным? Величайшая трагедия XX века, несмотря на тысячи объяснений, оправданий и опровержений, так и осталась неразгаданной тайной, и прежде всего для народа, который и начал все это, – для немцев. Разве они не были в глазах всего мира – до того, как их нация окунулась в это безумие – народом Denker und Dichter, мыслителей и поэтов, народом музыкантов? В предыдущих главах можно разглядеть намеки на некоторые силовые линии, ведущие к этой трагедии (а до конца нашего повествования еще далеко). Но эти исторические взаимосвязи едва ли известны кому-либо, кроме профессиональных историков, а Гитлер в общественном сознании представляется либо клоуном, либо дьяволом, либо помесью их обоих. Исключительные масштабы созданного им движения, восхищение и энтузиазм, которые он вызывал, массовое кровопролитие, причиной которого он стал, – все это порой побуждало немцев снять со своего народа вину за происшедшее: они утверждали, что появление Гитлера на политической сцене и последующая мировая трагедия, в которой он играл главную роль, были чем-то экстраординарным, не поддающимся рациональному объяснению, а потому просто-напросто «исторической случайностью».

Некоторые компетентные исследователи совершенно недвусмысленно засвидетельствовали, что Гитлер случайностью не был. Так, например, Джордж Моссе писал: «Национал-социализм не был каким-то отклонением. Точно так же нельзя утверждать, что у него не было исторических предпосылок. Он был, скорее, результатом взаимодействия экономических, социальных и политических сил, с одной стороны, и человеческих представлений, надежд и жажды лучшей жизни – с другой. Национал-социализм преуспел как массовое движение именно потому, что ему удалось использовать в своих целях древние мифы и символы»¹. Себастьян Хаффнер, которому пришлось бежать из нацистской Германии, писал: «Мы крайне переоцениваем способности Гитлера, полагая, что он сумел создать эту массу [своих последователей] в течение каких-то двадцати лет из ничего. Истина скорее в том, что они уже имелись в наличии. Сырой материал, готовый следовать за национал-социалистами, должен был уже присутствовать в скрытой форме, его требовалось лишь вывести на поверхность из аморфной массы германского народа»². А Иоахим Фест замечает: «В конечном счете, все вело к Гитлеру; он ни в коей мере не был “немецкой катастрофой”, как утверждается в заглавии одной известной книги. Он находился в полном соответствии с историческими тенденциями немецкого народа»³.

Томас Манн, великий романист, был, видимо, первым, кто в одной из своих статей или радиообращений к германскому народу из эмиграции употребил по отношению к Гитлеру слово «случайность». В ноябре 1939 года он писал: «Гитлер, этот негодяй, не является случайностью; его появление было бы невозможным без соответствующих психологических предпосылок, причины которых следует искать гораздо глубже; ни инфляция, ни безработица, ни капиталистические спекуляции или политические интриги этого не объясняют»⁴. В «Идеологии смерти» Джона Вайсса мы читаем: «Двух самых известных немецких интеллектуалов конца XIX века [Поля де Лагарда и Юлиуса Лангбена] невозможно отличить от нацистских идеологов. Принимая во внимание этот факт германской культурной жизни, можно лишь удивляться тому, как широко распространено мнение о том, что национал-социализм слабо связан с интеллектуальным прошлым Германии… Будущие руководители Германии и их сторонники появились задолго до 1914 года. И это не просто Гитлер с горсткой нацистов… К 1914 году значительное число консерваторов как из высших, так и из низших классов с одобрением относились к идеям, которые мы сегодня называем нацистской идеологией. И это несмотря на то, что Германия тогда еще не перенесла ни травмы проигранной войны, ни инфляции, ни депрессии. Темы, позднее использованные Гитлером, были хорошо известны задолго до того, как он произнес хоть слово…»⁵

Тот же Томас Манн в 1944 году указал на влияние Лютера на нацистское движение в целом и на Гитлера в частности: «Нет, Гитлер – это не случайность, не беспричинная беда, не отклонение. Гитлер напрямую связан с Лютером, и в первом достаточно явственно видится второй. Гитлер – это истинно германский феномен»⁶. Другой писатель, находившийся в изгнании, Ганс Хабе, в одном из своих романов выразил ту же мысль: «Все началось с Лютера… Лютер изобрел национал-социализм. Национал-социалистические учебники – это лишь копии Виттенбергских тезисов… Церковь Лютера уже была «германской» церковью – следовательно, это уже и не церковь. Распространение лютеранского учения ознаменовалось ужасной войной, после которой мир так и остался расколотым на два лагеря. Лютер изобрел церковь для одной нации и пытался нанять господа бога на службу к своему народу. Во всех последующих войнах различима лютеранская зараза – в том числе и в [Первой] мировой. В своей спесивой простоте протестантизм внушил немцам, что они являются избранным народом»⁷.

«Национал-социализм является проявлением того, что немцы называют своей “сущностью”, – писал Йозеф Рот. – От Лютера через Фридриха II, Бисмарка, Вильгельма II и Людендорфа к Гитлеру и Розенбергу ведет прямая дорога… Что касается меня, то, при всем моем уважении к протестантам, я не могу усмотреть никакой разницы между тем, что писал Лютер (к примеру, в “Обращении к немецкому дворянству”), и работами господина Розенберга. Девяносто пять тезисов [Лютера] в точности согласуются с “Мифом двадцатого столетия” [Розенберга]. Существует прямая связь между знаменитой чернильницей, которую, говорят, Лютер швырнул в дьявола, и столь же хорошо известным “клочком бумаги” [так Гитлер презрительно назвал договор о нейтралитете с Бельгией]. И тот, кто в лютеровском предательстве крестьян, князей и евреев не может увидеть аналогии с тем, что сделали прусско-протестантские офицеры, предав свою церковь и весь мир, является просто наивным глупцом»⁸.

Дорога, по которой шел германский народ, могла в конце концов привести к Гитлеру – признаки этого были видны еще до Лютера. Анонимный автор, названный «революционером с Верхнего Рейна», в 1510 году написал «Книгу ста глав». В те времена европейская мысль, пробужденная революцией, которую принес Ренессанс, пребывала в брожении. (Лютер вывесит свои девяносто пять тезисов на двери виттенбергской церкви в 1517 году.) Этот «революционер», пишет Норман Кон, «был пожилым фанатиком, прекрасно разбиравшимся в огромной массе средневековой апокалиптической литературы – он много позаимствовал оттуда»⁹. Его книга представляла собой «послание Всевышнего, переданное Архангелом Михаилом», написанное по-немецки для немцев.

Откровения революционера с Верхнего Рейна сводились к тому, что император Фридрих Барбаросса, спящий под горой Кифхаузер, проснется, явится на белом коне и встанет во главе «новых рыцарей», которых и поведет в битву за установление тысячелетнего царствования, или рейха. Средства осуществления этого – убийство и террор, крестовый поход, который призван «во имя господа сокрушить Вавилон». Убивать нужно «богатое, отъевшееся, развращенное священство». Это главный враг, и он должен быть уничтожен. «Вперед, на них! – кричит мессия [Фридрих] своей армии. – Бейте всех, от Папы до последнего дьячка. Убивайте каждого!» Согласно его подсчетам, каждый день в течение четырех с половиной лет будет уничтожаться 2300 священнослужителей». Также надлежало предать смерти ростовщиков, богатых купцов, торговцев, заламывающих высокие цены, и бесчестных законников. Тогда настанет власть простого народа с «изобилием хлеба, ячменя, вина и масла по низким ценам… Вся собственность будет общей; воистину тогда будет один пастырь и одно стадо». Ожидания такого рода были широко распространены в Средние века – времена невообразимой нищеты, когда бедняки были во власти болезней, чумы, голода, жадных церковников и светских правителей.