Пике в бессмертие

Задания, как правило, давались сложные — летать чуть ли ни до километров в тыл врага. Если задание на штурмовку, то обычно — большой группой — девять, двенадцать и до тридцати самолетов.

К тому же трасса известна. Разведка уже побывала, доложила. Известно и расположение противовоздушной обороны. А тут, в разведке все заново. Летят обычно парой или звеном, четыре истребителя — для прикрытия. Летят, а что там впереди, неизвестно. Для того и разведка, чтобы узнать, засечь глазами, запечатлеть в голове. Конечно, работает, фиксирует все что нужно и фотокамера, но глаз во многих случаях совершеннее, на него летчик-разведчик и полагается. К тому же запас пленки ограничен, так что и расходовать ее нужно со знанием дела, с расчетом. Не продумал маршрут, не наметил объектов для фотографирования заранее, по картам, по данным пехотной и прочей разведки — растратишь пленку впустую, тогда запоминай все увиденное сам.

Боевая напряженная и опасная работа требовала ото всех жесткой дисциплины, неукоснительной исполнительности, особенно в полете, в бою, предельной наблюдательности в разведке, и вместе с тем, сообразительности, инициативности в деталях боя, в тактике. В рамках этих требований воспитывал я недавних новичков, того же Мишу Коптева, Махотина, Скурыдина, и многих других. Были среди них и птенцы, только выпорхнувшие из училища, были и опытные инструкторы, но только что прибывшие на фронт. Я, сам молодой командир, настойчиво и терпеливо совершенствовал их летную подготовку, учил напористости в схватках с врагом, воспитывал в них решительность, готовность к натиску.

Виды разведки различные. Думаю, что не ошибусь, если разделю ее так. Разведка в тактической глубине, в глубине фронта — осуществляется она, как правило, парой «ИЛов» (спаркой). Обычная цель разведать обстановку в прифронтовой полосе, не глубже десяти-пятнадцати километров. Обследовать прифронтовые населенные или пустые деревни, поселки. В них, как правило, укрываются техчасти, склады с горючим, боеприпасами, да и личный состав рот, батальона, а то и полка противника. При этом разведчики должны зафиксировать все на фотопленку прикрепленными к фюзеляжу фотоаппаратами: постройки, дворы, а также подходы к этим пунктам со всеми возможными препятствиями: лесками, болотами, речками, оврагами, в общем, все, могущее встать на пути наступающей части. Разведка боем, в пять-шесть, двенадцать самолетов. Полет этой группы обычно значительно продолжительней, задачи обширней и сложнее, так как в них входит и разведка боем. Это когда наряду с разведывательным поиском штурмовики, обнаруживая цель, штурмуют ее, наносят удары, уничтожают.

Однако, самая опасная и ответственная это разведка одной машиной — разведчиком. Такие разведочные полеты совершаются по тылам противника в глубину до стапятидесяти и двухсот километров.

Воздушный разведчик-одиночка особенно опасен и потому никак не желателен для противника. Летая на больших высотах он сам практически, с земли не виден, выдает звук. Звук нашего работающего мотора — плавный, непрерывный, приблизительно как «У-у-у». У немцев — резкий, прерывистый — «Уу-уу-уу». Изучив эти различные звуки — в таких одиночных полетах их называют «свободной охотой», я приноровился подделывать звук своего мотора под фашистский. Двигал ручкой подачи газа и мотор выл, ухал совершенно точно, как фашистский. Этот фокус совершенно определенно вводил в заблуждение противника, в какой-то мере оберегал меня от огня зениток.

Группой летать на задание лучше. Особенно, если будут атаковать истребители противника. Это во-первых. Во-вторых, меньше находимся над территорией противника. В-третьих, уже много знаешь о цели, то есть, что и где находится, зенитное прикрытие, вероятность встречи с «Мессерами». И, наконец, как говорится, «на миру и смерть красна».

В одиночку, на разведку идешь, как правило, не зная, что тебя ждет: ты должен сам увидеть, запомнить, доложить. Записей делать не будешь, надо управлять самолетом и внимательно следить за землей. Летишь парой. Прикрывают четыре истребителя. Над территорией же противника находишься от двадцати минут до часа. Приходится залетать на 100–150 километров в тыл. Вроде, подумаешь 20 минут, а при скорости 300 километров в час покрываешь расстояние 100 километров.

Летали с полной нагрузкой, поэтому цель выбирали самостоятельно. Рано отбомбишься, а вдруг впереди более нужная, более уязвимая цель. Побережешь на потом и пожалеешь, что не атаковал цель, оставшуюся позади, тут же, как назло, нет ничего подходящего. Пленку израсходовал, а тут попалось более значимое, которое надо было сфотографировать, а чем? Поэтому при проработке задания особенно тщательно изучалась по карте местность, над которой предстоит лететь. Весь маршрут держишь в памяти: характерные ориентиры, курс, расстояние и время полета на каждом отрезке маршрута. Потом уже, когда летишь к цели, все увиденное привязываешь в соответствии с проложенным маршрутом. При этом надо уметь отличать истинное от ложного. Немцы были неплохие мастера по созданию ложных целей, а истинные умели замаскировать хорошо.

Летчик-разведчик обязан хорошо знать наземное вооружение и боевую технику противника. Нельзя же путать танки с бронетранспортерами, бронетранспортеры с автомашинами, минометные позиции с артиллерийскими и так далее. У него должны быть: повышенная острота зрения, тренированная память, более быстрая реакция, умение в короткие секунды принимать решение в связи с меняющейся обстановкой, не боясь ответственности за него, ну и безусловная же правдивость и еще раз правдивость при докладе о полученных данных.

Высота полета на разведку в зависимости от метеоусловий. В хорошую погоду она колебалась от 700 до 1200 метров. Приходилось спускаться до 200 и ниже. Все зависело от того, что надо разведать.

Разведочные полеты продолжались, в них случалось разное.

Именно так, с ревущим по-немецки мотором, летал я над станциями, над линией фронта отступавших немцев уже в Польше, в районе села Опатува.

Наземная разведка доставила сведения о том, что в районе села и особенно на железнодорожной станции концентрируются воинские части — живая сила и техника — верный признак готовящейся контратаки, а то и солидного контрудара для выправления линии фронта.

Донесение исключительной важности. Командование армии придало ему существенное значение и призывает на помощь авиацию. Получаю задание. Уточнить донесение наземной разведки. В случае обнаружения скопления живой силы и техники, штурмовать, разгромить и уничтожить скопление всеми средствами вооружения. Я слетал в указанный район, убедился в верности донесения пехотной разведки. Тут же была подготовлена группа штурмовиков.

Вылетаем в назначенное время эскадрильей под моей командой — четыре звена — двенадцать машин. Ведущим я со своим звеном в составе трех машин: лейтенанты Любушкин Николай, Валентин Кочергин и старший лейтенант Коптев; стрелки — Таванов, Соболев и Фридман. Идем боевым порядком — слева звено Шишкина, замыкающим — звено Иванова. Идем правым пеленгом, скорость триста пятьдесят километров. До цели тридцать пять километров — десять минут лета.

Оглядываюсь — строй, как надо, плотный, четкий. Каждая машина на своем месте. Это хорошо и очень важно для боевых действий и вообще, при выходе на штурмовку особенно.

Смотрю вниз. Подо мной — поселок, вытянувшийся вдоль какой-то речушки или пруда. В поселке подозрительная беготня. По дворам мечутся фигуры в зеленых шинелях — фашисты. Между домами, во дворах, у сараев — машины, танки, самоходки, транспортеры. А вот и станция. Зенитки не стреляют, значит, ничего существенного для атаки тут нету. Не вижу ни одного цельного состава. На путях — разрозненные вагоны. Только вот разрозненны они странно: просто отделены друг от друга, как будто специально, на одной линии. А вот он, на самой окраине станции, за постройками, целый состав. Он втиснут между складами. А за ними, далеко за станцией, у какого-то тупика — и основная цель — танки. Выгружали их в спешке, валили чуть ли не один на другой, некоторые завалились в кювет.