Ной Буачидзе

— Не верьте царю! Сегодня он напуган, выпустил манифест, обещает свободу, завтра соберется с силами и будет свирепствовать еще хуже… Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика! Вступайте в «красные сотни», берите в руки оружие!

Оружия у Буачидзе еще не было Оружие для дружины предстояло добыть. Вскоре представился и подходящий случай.

В горах — страшный ливень. Бешеные потоки воды яростно волочат, швыряют вниз огромные камни. Кажется, все живое забилось под крышу. Но нет, по малоизвестным тропам, напрямик через высокие горы пробираются из Белогор в Боржом несколько человек, только что присягнувших на верность будущей народной власти. На всех — одна берданка, отнятая у лесничего в Парцхнали, родном селении Буачидзе.

А утром на курорте Боржом — сенсация, веселый гомон в духанах и на базаре, смятение в полицейском управлении. Шутка сказать: кто-то связал охрану в имении дяди царя — великого князя Михаила — и забрал все оружие! Все до последнего патрона, вплоть до кинжала самого великого князя.

На той же неделе — нападение на полицейское управление Шорапанского уезда. Еще сотня винтовок и револьверов досталась революционерам. А ручные гранаты, легкие бомбы, заказанные еще ранней осенью 1905 года мастерам Аллавердского медеплавильного завода, доставлял на служебной дрезине двоюродный брат Ноя — Ражден.

Население бойкотировало царскую администрацию, выгоняло чиновников. Крестьяне отказывались платить налоги, отнимали у помещиков землю. «Политическое состояние, — доносил начальник полиции на Кавказе наместнику, — приняло характер не просто «анархии», более или менее всегда поддающейся воздействию военной репрессии, а какого-то особого государства из самоуправляющихся революционных общин, признающих лишь власть революционных комитетов и ныне запасающихся оружием для открытого восстания… Происходящие события настолько поразительны на общем фоне государственного строя империи, что иностранцы специально приезжают на Кавказ с целью ознакомиться на месте с новыми формами русской государственности».

Средь бела дня в квирильское казначейство вошли не то четыре, не то пять дружинников. Именем восставшего народа они объявили, что деньги, несправедливо отнятые под видом царских налогов, сборов, бесконечных штрафов, по приказу Квирильско-Белогорского штаба боевых дружин пойдут на нужды революции. Двести одну тысячу рублей аккуратно уложили в казенные кожаные мешки, запечатали и унесли.

Весть о вывозе денег из казначейства мгновенно разнеслась по всей округе. А много позднее Ной с гордостью узнал, что Ленин в статье «Задачи отрядов революционной армии» писал: «Убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков, освобождение арестованных, отнятие правительственных денежных средств для обращения их на нужды восстания, — такие операции уже ведутся везде, где разгорается восстание, и в Польше и на Кавказе, и каждый отряд революционной армии должен быть немедленно готов к таким операциям» [6].

Связной из Кутаиса доставил Ною сообщение Имеретино-Мингрельского комитета — в уезд едет из Тифлиса опытный пропагандист, гроза меньшевиков Вскоре Буачидзе обнимал… своего самого близкого друга — Серго. Молодые, полные сил, чудесно настроенные, они, конечно, не подозревали, что это их последняя встреча.

Пока что оба друга энергично громили меньшевиков. Орджоникидзе полностью оправдывал свою славу, он действительно был грозой для отступников, для тех, кто в своих речах доказывал, что «не надо готовиться к восстанию, не надо организовывать революцию, может, она будет через пятьдесят, а то и через сто лет». Крестьяне, не говоря о рабочих, отвечали им с усмешкой — «в таком случае приходите после и учите наших детей и внуков, а теперь для нас вы, меньшевики, лишние».

Настал день, когда и винтовки и гранаты понадобились. Тридцатого октября боевая дружина Ноя атаковала одиннадцатую роту Тенгинского пехотного полка. Солдат было намного больше дружинников, они были лучше вооружены и обучены.

Буачидзе не дал противнику воспользоваться этим преимуществом. По обе стороны железнодорожного полотна, у моста, через который обязательно должны были пройти вагонетки с солдатами, повстанцы свалили обломки взорванной скалы и укрылись за ними. Первыми выстрелами был убит начальник сводного отряда капитан Давыдов. После короткой стычки большинство солдат и офицеров предпочло сдаться в плен. Их снова, уже без оружия, посадили в вагонетки и отправили в Чиатуры, под присмотр горняков. Впрочем, так поступили не со всеми пленными.

С одним поручиком Буачидзе обошелся иначе. Из документов Самуил узнал, что это младший брат попечителя Кавказского учебного округа графа Ренненкампфа — того самого, который приказал исключить его, Самуила, из училища.

Буачидзе позвал поручика и объявил:

— Ступайте к своему брату. Передайте ему, что сын мужика Григория Буачидзе снова называет графа Карла Эрнестовича Ренненкампфа лжецом. Каждый раз, когда он будет вас видеть, пусть снова и снова вспоминает, как он лгал школьникам, будто дети крестьян бессердечны и не способны проявить какие-либо светлые чувства.

Поручика отпустили, и очень скоро он показал себя, вновь напомнив о «высоком благородстве» графов Ренненкампфов.

У самого входа в Сурамский тоннель дружинники дали бой еще одной роте Тенгинского полка. Солдат поддерживали казаки, присланные командующим Кавказским военным округом после телеграфного донесения Ренненкампфа-младшего. Пришлось казаков загнать в узкую расселину между скалами. Там они и попросили пощады.

Овладев тоннелем, дружинники столкнули в нем два паровоза. Больше ни один поезд из Тифлиса не мог пройти ни в Кутаис, ни в Батум, ни в Поти. Но было уже слишком поздно. Декабрьское вооруженное восстание в России потерпело поражение. Всеобщая забастовка прекратилась. Всюду — от Балтики до Черного моря, от Владивостока до Варшавы — с неслыханной жестокостью свирепствовали карательные отряды.

Над огромной территорией Российской империи снова воцарилась черная ночь реакции. В полном смятении Плеханов осуждающе бросил: «Не надо было браться за оружие».

Ленин ответил, что, напротив, нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие. И с полной верой в будущее напомнил слова Энгельса: «Разбитые армии превосходно учатся».

А пока что Квирильско-Белогорская республика, одинокая, крохотная точка на карте Российской империи, тогда — в последние дни декабря 1905 года — неизбежно должна была исчезнуть. Не было никакого смысла боевой дружине Буачидзе удерживать Сурамский тоннель и две-три ближайшие станции в ущелье. Имеретино-Мингрельский комитет Российской социал-демократической рабочей партии приказал спрятать оружие до более благоприятного времени, а людям напомнить, что нет силы, способной изменить вечный закон природы: чем темнее ночь, тем ближе рассвет.

Самуил в последний раз обходил своих боевых друзей — с детства знакомых ему имеретинских крестьян, рабочих, железнодорожников, рудокопов из Чиатуры, матросов — участников восстания на Черноморском флоте.

Русские военные моряки приехали из Батума, чтобы выразить свои симпатии повстанцам, потом захотели принять участие в борьбе и остались. И теперь Буачидзе должен был, глядя друзьям в глаза, произнести наполненное горечью слово «прощайте».

Ной мог позаботиться лишь о том, чтобы ни одна винтовка, ни один револьвер не достались карателям В горах нашлись надежные тайники. Чуть приметные тропы вели на запад и север. Только бы заранее знать, за какой скалой притаилась полицейская засада, за каким поворотом ждут казаки?

Буачидзе шел вдвоем с Нико Кикнадзе, земляком и школьным товарищем.

Рискнули спуститься в долину. У самого Кутаиса из придорожного духана вышел жандарм, окликнул их. Хорошо, что как раз в ту минуту к духану на собственном фаэтоне подкатил старик доктор, знакомый Кикнадзе. Полиция иногда приглашала его на вскрытия, прибегала к его услугам для освидетельствования бродяг, и врач пользовался репутацией благонадежного человека.