Комкор М. В. Калмыков

Успешно развивались боевые действия и на других направлениях. Привлекая на свою сторону беднейшее крестьянство и трудовых казаков, красные отряды очищали от мятежников станицу за станицей. Вслед за удачами военными завоевывались и победы в борьбе за советизацию тех, кто десятилетиями были верной опорой и строя, и войска царева. На исходе первой недели широких наступательных действий В. К. Блюхер, возглавивший штаб восточных отрядов, действующих против Дутова, информировал Екатеринбург:

Это сообщение 19 апреля 1918 года было опубликовано в «Известиях Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и армейских депутатов и Екатеринбургского Совета рабочих и армейских депутатов», а неделю спустя в той же газете появилась и оперативная сводка от 22 апреля за подписью В. К. Блюхера об окружении и разгроме советскими войсками дутовских банд. В ней говорилось, что Дутов отступил из главной своей базы станицы Краснинской с отрядом, в рядах которого насчитывалось 250 офицеров. Командиры четырех советских рабочих дружин, установив связь с Верхнеуральскими красноказачьими отрядами братьев Кашириных, преградили пути отхода мятежному атаману.

В конце месяца Калмыков из станицы Полтавской с большим трудом дозвонился до главного штаба и что есть мочи прокричал в трубку:

— Продовольствия нет. Фуража тоже. Передвижение из-за распутицы невозможно. Как быть?

— Тише, оглушите, — донеслось в ответ. — Преследование прекращайте. Оно уже бесполезно. Дутов с горсткой телохранителей позорно бежал в степи Тургая. Екатеринбург посчитал наши задачи выполненными и приказал отрядам возвращаться по местам. Направляйтесь и вы на свой завод…

— Вас понял, — сбавил тон Калмыков и, спохватившись, вновь выкрикнул. — Но с кем я говорил?..

— С Блюхером, — подсказал телефонист.

Возвращение в родные города и поселки боевиков совпало с праздничными торжествами в связи с Первомаем. Шумно было на Главном проспекте Екатеринбурга. Ликовал Челябинск. Алые стяги реяли над красноказачьим Верхнеуральском. На улицах была вся трудовая Уфа.

Радостно встречали земляков и в поселке Богоявленского завода. Веселье выплескивалось из домов на улицу. Но еще острее чувствовали свое горе семьи, в чьи дома не вернулись отцы, мужья или братья. Тяжесть первых потерь не миновала и дом Калмыковых.

Едва отзвучали приветственные речи на митинге, посвященном 1 Мая, Михаил Васильевич Калмыков как-то сразу поник, ссутулился. Так и не найдя слов для утешения сильно сдавшему брату Ивану, Михаил Васильевич без провожатых направился к бывшему директорскому саду. За его оградой поднялся свежий могильный холмик. Под ним теперь покоится любимый братанок командира, шестнадцатилетний Петр Калмыков.

Петр погиб под Верхнеуральском. За станицей Кассельской белоказаки окружили группу Никиты Опарина. «Кольт» на правом фланге строчил долго, а когда смолк, никто из его расчета к своим не пробился. На другой день товарищи отбили позицию пулеметчиков. Отыскали припорошенные снегом тела командира и наводчика. Отыскали и «кольт». Все ленты его пусты, замок снят. Но где же подносчик?

Встретились с Петром Калмыковым лишь после того, как прогнали дутовцев и из самой Кассельской. Встретились уже с мертвым. Все тело в рваных штыковых ранах, глаза выколоты. За молчанье на допросах белоказаки вырезали подростку язык и в довершение всего повесили за ноги, вниз головой…

Дружинники привезли тело героя в родной поселок. Похоронили Петра Калмыкова с революционными почестями. Мать Петра — Дарья Ивановна не вынесла горя — в день похорон сына не стало и ее.

Михаил Васильевич тогда добивал в южных степях последних дутовцев.

В тот же день Михаил Васильевич познакомился в окружкоме с новыми активистами заводской партийной организации. В Богоявленск они прибыли из Петрограда. Их было трое: Леонид Вейншток, Матля Эйльвовна Шойхет (Дуня — подпольная кличка) и Софья Гончарская. Партийцы опытные, давнишние. Гончарская и Вейншток стали большевиками в 1914, Шойхет — в 1911 году. Февральская революция освободила Вейнштока из петроградских Крестов, а Шойхет вернула из ссылки.

— Освоились на новом месте, товарищи? — поинтересовался Калмыков.

— Когда ехали, думали, глушь, — призналась Шойхет. — Но в первый же день все сомнения рассеялись. На заводе крепкий пролетарский коллектив. Интернационал настоящий: русские, башкиры, латыши, финны и даже французы, кажется, есть.

— Это так, — согласился Калмыков. — Стеклодувы — народ артельный. Всем, кто с душой к нам, рады. Хорошо, значит, приняли?

— Как самых близких друзей, — подчеркнула Гончарская. — А Леониду огромное доверие оказали.

— Ходоком меня избрали рабочие, — пояснил Вейншток. — С Петром Степановичем Опариным к Ленину посылают. Человек ты бывалый, сказали, до Совнаркома быстрей дойдешь. Хотят люди Ильича порадовать своими первыми победами и его слово к ним услышать.

— Задание почетное. Желаю доброго пути.

Не знал еще в тот час Михаил Васильевич, что и его уже ждут новые дальние пути-дороги.

Начались они опять с поездки в Уфу. Вызвал Эразм Кадомцев. Докладывать о минувших боях долго не пришлось. Начальник Уфимского губернского штаба сообщил, что недобитый Дутов оброс новыми приспешниками, вырвался из Тургая и блокировал Оренбург. Гарнизон его малочислен и против четырех тысяч белоказаков долго не продержится.

— Возвращайтесь на завод, — приказал Кадомцев. — Сколачивайте вновь отряд боевиков человек в двести пятьдесят и немедленно выступайте на Стерлитамак. Пароходами туда прибудут златоустовцы, симцы и аша-балашовцы. Подчините их всех себе и — на Оренбург!

Марш этот затянулся. Из Стерлитамака Сводно-Уфимский отряд выступил только 19 мая, а в район боевых действий вступил, когда Уральский отряд В. К. Блюхера, созданный из екатеринбуржцев, челябинцев и копейчан, уже разорвал кольцо белоказачьей блокады и соединился с бойцами оренбургского гарнизона.

На северо-восточной окраине города калмыковцев остановили часовые сторожевой заставы. Старший ее, осведомленный о подходе свежих сил со стороны Уфы, без проволочек дал разрешение следовать далее, в Оренбург.

— А где там Блюхера отыскать? — спросил Калмыков.

— На станции. Его эшелоны там каждый покажет.

Оставив боевиков на привокзальной площади, Михаил Васильевич направился на поиски. Только вышел на перрон, из-за спины окликнули:

— Постой, товарищ. Давай знакомиться.

Калмыков обернулся. К нему подходил крепко сбитый военный в выцветшем добела обмундировании. Остановившись, снял фуражку, обтер платком чисто выбритую голову, прищурился от яркого солнца.

— Ну и жарища! В мае никогда еще не знавал такой, — и в упор спросил: — Калмыков? Не ошибся?..

— Он самый. А как угадали? — пробасил Михаил Васильевич.

— Сперва по усам, а теперь и по голосу. Не раз ведь глушил своим громобоем.

— Василий Константинович!..

— Я, а кто же еще?

— Ну! Считал, куда старше должны быть.

— А сам-то с какого? — полюбопытствовал Блюхер.

— С восемьдесят восьмого, но с конца самого…