Политическая и военная жизнь Наполеона

Однако же кратковременное занятие этой деревни дало моему правому флангу опорный пункт и восстановило дела мои на этом крыле. Зато на левом фланге они шли хуже. Виктор, несколько часов сопротивлявшийся усиленным атакам неприятеля, не мог долее держаться; левый фланг его отступил и потерял опору Бормиды; центр был прорван и весь корпус его опрокинут в беспорядке на Сан-Джульяно. Поражение левого крыла моего, открыв фланг Ланна, заставило его также начать отступление, которое он и произвел в большом порядке по направлению на Гилину.

Уже победные клики раздавались в рядах австрийцев. Все мои генералы, и в особенности Бертье, считали сражение проигранным. Но Дезе и я думали иначе. Быстрыми шагами приближался Дезе к Сан-Джульяно; 6 000 свежего войска, которые он мне вел, должны были сделать чудеса под предводительством такого начальника. Я употребил все возможные усилия для замедления отступления моего левого фланга, чтобы дать Дезе время прибыть на поле сражения. После кратковременного отдыха неприятель снова начал сильно наступать; но ошибка, которую сделал Мелас, лишив свой правый фланг кавалерии и отрядив ее против Сюше и Массены, лишила его возможности преследовать нас с должного стремительностью и собрать трофеи победы; если бы эта кавалерия могла быть употреблена для преследования Виктора, она привела бы всю армию мою в величайшее расстройство и доставила бы австрийцам неотъемлемую победу.

Наконец, к 5-ти часам вечера Дезе дебушировал из Сан-Джульяно и выстроился впереди этой деревни; Ланн занял позицию косвенною линией между правым флангом Дезе и Виллановой; каре моей гвардии связывало оконечность линии Ланна с Кастель-Чериоло. Кавалерия Шампо построилась за Дезе, а Келлермана — за интервалом между Дезе и Ланном. Виктор старался собрать свои батальоны сзади и левее Дезе. Наступающий неприятель растягивался более и более с обоих флангов. Левое крыло его под командой Отта уже достигло Виллановы; центр его, остановившись на короткое время на высотах Гуаско, готовился наступать к Сан-Джульяно, а правый фланг дебушировал из Кассина-Гроссы. Мелас так был уверен в победе, что поспешил в Алессандрию для отправления известия в Вену и Геную об одержанном им успехе, приказав своему начальнику штаба Цаху (16) продолжать наступление походными колоннами по большой дороге в Тортону и собирать плоды победы. Нисколько не сомневаясь в успехе, Цах двинулся уступами весьма отдаленными один от другого. За первым уступом, состоявшим из 5 000 отборнейших войск под личным его начальством, следовали на четверть льё расстояния другие три, под командой Кайма, Белльгарда и Эльсница. Как только голова колонны достигла Сан-Джульяно, моя замаскированная резервная артиллерия открыла сильный огонь и распространила смерть в рядах неприятельских; в то же время Дезе произвел стремительную атаку; к несчастью, одна из первых пуль поразила в грудь этого храброго генерала и лишила Францию одного из преданнейших сынов ее, а меня — одного из любимейших сподвижников. Солдаты наши, озлобленные смертью своего знаменитого начальника, удвоили усилия; неприятель, спешивший навстречу верной победе, остановился в изумлении. Келлерман воспользовался этим мгновением и атаковал его с фланга четырьмя эскадронами. Приведенная в беспорядок неприятельская колонна смялась в кучу и передняя часть ее, отрезанная и окруженная, положила наконец оружие. Войска наши, пользуясь этим успехом, двинулись вперед. Келлерман, предоставив пехоте собирать пленных, поспешил на встречу отряда Кайма, следовавшего за Цахом на четверть льё расстояния; блистательная кавалерийская атака, выполненная своевременно и неожиданно, произвела здесь тот же беспорядок. Австрийцы в смятении обратились в бегство. Резерв их старался удерживаться в Маренго, но без успеха: ничто не могло остановить стремительного напора наших войск. Неприятель был принужден перейти Бормиду в величайшем беспорядке, оставив нам 8 знамен, 20 орудий и 10 000 пленных.

Генерал Отт, дошедший между тем до Гилины, мог почесть за счастье, что успел возвратиться к Кастель-Чериоло, уже занятому нашими застрельщиками, и не без затруднения отступил к мостовому укреплению на Бормиде.

Эта победа была блистательна; последствия ее неисчислимы. Хотя армия Меласа и была еще также многочисленна, как и наши дивизии, стоявшие под Маренго, и он на следующий день мог возобновить сражение; но если бы я и тут разбил его, то он попался бы в каудинские фуркулы, и был бы должен отдаться на мой произвол. Так как у него оставался мост через По в Казале, то многие полагали, что ему, по крайней мере, надлежало воспользоваться этой выгодой и броситься к Мантуе через Милан и Брешию. Конечно, это было бы весьма хорошо, если бы ему удалось опрокинуть Шабрана и Монсея; но, если бы наши войска успели удержать австрийцев только два дня в пересеченных полях Ломбардии, где можно сражаться только на дорогах и плотинах, то не мог ли я подоспеть и заставить Меласа положить оружие? Он не мог также надеяться пробраться в Геную, потому что Сюше, находившийся уже в Акви, мог предупредить его. И так австрийскому полководцу оставались на выбор только два способа: или снова атаковать меня под Маренго, или спасти своему государю 60 000 рассеянного войска, согласившись сдать мне крепости в Италии; первое было славнее, второе благоразумнее и вернее: он уступал крепости, вовсе не принадлежавшие Австрии, и зато спасал прекрасную армию.

На другой день после сражения, он прислал ко мне парламентера, чтобы вступить в переговоры. Я с радостью принял предложение, возвращавшее мне одним росчерком пера обладание большею частью Италии, и дозволил Меласу удалиться с армией на Минчио с тем, чтобы он сдал мне крепости Кони, Алессандрию и Геную, крепостцу Урбино, цитадели Тортоны, Милана, Турина, Пидзигетоне, Пиаченцы, Чевы и Савоны, и наконец, Аронский замок.

Алессандрийское перемирие вскоре распространилось и на войска в Германии. Моро, принужденный отрядить ко мне значительную часть своей армии под командою Монсея, сделался осторожнее, и провел целый месяц около Ульма и укрепленного лагеря в незначительных стычках; но, уверившись наконец, что превосходит в силах генерала Края, он начал в середине июня маневрировать, стараясь лишить австрийцев выгод этого лагеря. Он произвел обширное движение правым флангом вперед, перешел Лех, занял Аугсбург и довершил свое захождение, заняв на правом берегу Дуная позицию, с которой угрожал отрезать Края от Вены. Этот маневр был искусен и увенчался полным успехом. Не довольствуясь этим, французская армия перешла Дунай под Гохштедтом и отмстила за посрамление, нанесенное в этих равнинах французскому оружию, разбив левый фланг и резерв генерала Края, которому ничего более не оставалось делать, как поспешно отступить к Изеру [аббат Монгальяр (17), низкий клеветник, очернявший гнусным пером своим всех, о ком ни писал, говорил, что я таил перед французами успехи Моро; а между тем, все листы монитера IX года наполнены прекрасно написанными донесениями Дессолля, начальника штаба Моро. Вот как позволяли себе судить обо всех моих делах].

Моро предупредил его в Мюнхене и оттеснил к Инну, когда заключенное в Парсдорфе перемирие остановило военные действия и с этой стороны. Я имел право надеяться, что эти неудачи Австрии склонят ее к миру, и поручил австрийскому генералу Сен-Жульену (18), отправиться еще с поля сражения при Маренго к венскому кабинету с предложениями мира, дав ему почувствовать, что я готов заключить его на условиях Кампо-Формийского договора.

Правда, что как ни блистательна была моя победа, но она не довела меня до Норических Альп, как в 1797 году; зато Рейнская армия находилась в положении гораздо лучшем, нежели в то время.

Венский кабинет прислал ко мне обратно генерала Сен-Жульена с доверительным письмом самого императора, позволявшим мне полагаться на слова посланного. Намерение двора его было договариваться вместе с Англией, с которою Австрия за два дня до получения известия о Маренгском поражении заключила договор о вспоможении деньгами. Положение было критическое, и договариваться отдельно, спустя неделю после подобного трактата, значило изменять своему слову.