Гевара по прозвищу Че

В ожидании новостей об оружии мятежники проводили время, сражаясь с москитами, обучаясь выживанию в ужасных антисанитарных условиях Сьерры, медленно распространяя свое влияние и увеличивая количество сторонников. В это время

«качество нашего обоняния находилось в соответствии с нашим образом жизни. Мы могли различать гамаки партизан по запаху. Злейшими нашими врагами были «макагуэра», разновидность слепня... которые жалили нас в открытые места. Расчесанный укус сразу же воспалялся, настолько мы были грязны».

Слухи об оружии реализовались 18 мая. Когда груз поднялся в горы,

«это было совершенно удивительное зрелище. Перед сияющими глазами бойцов были выставлены орудия смерти. Три станковых пулемета, три автомата «мэдсен», девять винтовок «М-1», десять полуавтоматических карабинов «джонсон» и шесть тысяч патронов. Хотя на каждую винтовку «М-1» было всего лишь по 45 патронов, их и прочее оружие раздали согласно достоинствам каждого бойца и стажу его пребывания в Сьерре. Че вручили один из «мэдсенов». Я до сих пор помню, как взял этот автомат, весь в каплях смазки».

Партизан теперь стало более ста пятидесяти человек, и среди них появилось несколько довольно колоритных фигур. Один из них — симпатичный молодой кампесино по кличке Ковбой Кид, очень походивший на этого легендарного юношу. Парню предстояло пройти по жизненному пути плечом к плечу с Че. Был в отряде и пятнадцатилетний мальчик с фермы, которого звали Хоэль Иглесиас. Первое впечатление Хоэля при виде отряда было не очень-то воодушевляющим: «Мы увидели толпу тощих людей, бледных и бородатых, одетых в очень бедную форму, которая воняла на всю округу». Фидель не принял его в отряд, сказав, что мальчик еще слишком мал. Но Хоэль, как и многие другие кампесинос, пришел не для того, чтобы уйти обратно. Когда другие неудачники отправились по домам, он продолжал крутиться в отряде до тех пор, пока Че не обратил на него внимание.

«— Ты сможешь нести этот мешок?»

Мешок был набит тяжелыми боеприпасами для пулемета. Хоэль поднял его и таким образом вступил в роль адъютанта.

23 мая Фидель распустил тех, кто казался не слишком надежным, и количество людей в отряде «сократилось до ста двадцати семи человек, в основном вооруженных, из них около восьмидесяти были вооружены хорошо». Оружие остальных было почти бесполезным.

25 мая до группы дошло известие о том, что революционеры под предводительством Калихто Санчеса высадились с яхты «Коринтия» на побережье Маяри. Опираясь на эти туманные сведения и не зная, как события развернулись на самом деле (почти вся группа была сразу же захвачена отрядами Батисты), Фидель решил приступить к действиям, которые откладывались уже два месяца. Уцелевшие мореплаватели с «Гранмы» не могли не думать о том, что только что вступившие на берег люди, преследуемые по пятам армейскими подразделениями, борются сейчас за свою жизнь. Они полагали, что активность с их стороны «может оттянуть часть сил врага, и у вновь прибывших революционеров окажется шанс добраться до места, где они смогут собраться с силами и вступить в борьбу».

За этим решением последовал спор. Че предлагал немедленно устроить засаду на армейский грузовик, направляющийся в Сьерру, а Фидель считал, что им следует начать с серьезного нападения на казармы. Это, по мнению Фиделя, должно было стать неопровержимым доказательством присутствия партизан.

«Это явилось бы мощным психологическим ударом и стало бы известно по всей стране. Нападение на грузовик не дало бы такого эффекта. В этом случае армия могла сообщить, что несколько солдат погибло и получило ранения в дорожном происшествии, и, хотя люди и будут подозревать правду, они так и не узнают о нашем эффективном присутствии как боевой силы в Сьерра-Маэстре. Фидель принял решение, но я не был убежден».

Спустя годы Че признает, что Фидель был прав, и скажет в свое оправдание, что «в то время все мы испытывали такое непреодолимое стремление к борьбе, что были готовы на любые, самые решительные действия, но совершенно не обладали терпением или, что тоже вероятно, не были способны заглянуть хоть немного вперед». ^{10}

13. Картинки в пыли.

Крестьянка, которую Че называл тетя Чана, рассказывала о том, что видела: «Фидель и Че рисовали какие-то планы, царапая пыль палками. Казалось, что они спорили о строительстве больничных корпусов, школьных зданий, прокладке шоссе, так как на земле была целая уйма линий». Эта послереволюционная версия событий очень мила, но скорее всего не совсем соответствует действительности. Линии, процарапанные в пыли, были схематическим изображением расположения казарм Эль-Уверо, где размещались войска Батисты.

Фидель приказал восьмидесяти хорошо вооруженным бойцам отряда выйти 27 мая. На десятимильный ночной переход между лагерем и казармами отводилось восемь часов, так как группа должна была соблюдать строжайшие меры предосторожности.

Линии, которые Че и Фидель рисовали прутиками, изображали сторожевые посты и жилые кварталы подле лесопильного завода. Рабочий поселок не должен был подвергнуться обстрелу, «так как там находились женщины и дети, среди которых была и жена менеджера. Она знала о предстоящем нападении, но не захотела уехать, поскольку это могло бы породить подозрения. Когда мы расходились по постам согласно боевому расписанию, гражданское население вызывало у нас самое сильное беспокойство».

Фидель расположился на вершине холма, с которого открывался вид на казармы; напротив разместился взвод Рауля Кастро. Че с автоматом должен был прикрывать разрыв на фланге взвода Камило. Вместе с ним было двое новобранцев, которые были назначены санитарами. Один из них, Оньяте, с гордостью носил прозвище Кантинфлас. Второй, Хоэль Иглесиас, позднее признался, что «ни Кантинфлас, ни я не имели ни малейшего представления о том, что такое бой; никто из нас даже не видел военных кинофильмов».

Занимая позиции, подразделения встретились с определенными трудностями, которые могли бы стать критическими, так как стратегический план Фиделя учитывал мельчайшие детали размещения партизан вокруг казарм. Но начинало вечереть, и в четверть шестого вечера Фидель выстрелом из своей винтовки с оптическим прицелом дал сигнал к атаке. «Когда Фидель открыл огонь, нам сразу стало ясно, в каких зданиях находятся солдаты, так как оттуда чуть ли не в ту же секунду началась ответная пальба». Атакующие группы начали продвигаться вперед.

«Альмейда из своего сектора шел к посту, прикрывавшему вход в казарму. Слева от себя я мог видеть фуражку Камило; она была похожа на кепи солдата Иностранного легио на, так как сзади шею ее хозяина прикрывал кусок материи, но с кокардой Движения. Мы двигались вперед под непрерывным огнем».

Даже Селия Санчес, вооруженная винтовкой «M-l», принимала участие в атаке. К группе Че присоединился товарищ по имени Мануэль Акунья. «Защитники упорно отбивались, а мы достигли открытого пространства, где должны были продвигаться с бесконечной осторожностью, так как вражеский огонь был непрерывным и прицельным».

Но Че не останавливался. Акунья вспоминал: «Мы продолжили продвигаться к казарме, безостановочно стреляя... Но они делали то же самое. Все время слышалось «пинг-пинг-пинг», когда пули свистели над головами; когда они ударялись куда-нибудь — в дерево или скалу, — звук был «так, так».., а мы вместе с Че были там в гуще стрельбы».

Альмейда видел, как Че огнем прокладывал себе путь, «охваченный экстазом доблести, презирая ружейный огонь. А за ним шли оруженосцы — Хоэль и Оньяте — и Мануэль Акунья со своей винтовкой, который, казалось, еще и поощрял Че на дальнейшее движение: «Давай, Че, ты же можешь!»

«Со своей позиции всего в пятидесяти-шестидесяти метрах от вражеских застав я увидел двоих солдат, выскочивших из траншеи впереди. Я выстрелил в них обоих, но они укрылись в жилых кварталах, которые мы не могли трогать. Мы продолжали продвигаться вперед, хотя дороги почти не было, а из прикрытия осталась только трава, и пули свистели в опасной близости к нам. Именно тогда я услышал стон поблизости, какие-то крики, похожие на драку, подумал, что это мог быть какой-нибудь вражеский раненый солдат, и пополз туда. Я потребовал от него сдаться. Оказалось, что это наш товарищ, Марио Леаль, племянник Мануэля Аку-ньи. У него было ранение в голову. Я наскоро осмотрел рану; там было входное отверстие и выходное в теменной кости. У Леаля оказалась парализована одна сторона, не могу вспомнить какая; он потерял сознание. Единственная повязка, которую я смог наложить, была из обрывков бумаги. Я поместил их поверх ран.