Подруги Высоцкого

Дальше предлагаю так:

«…Это трудно только, так же трудно, как идти по песку. Заниматься спортом – это все равно что ходить по песку. Рядом шоссе, но на него никто не смотрит. Это как у альпинистов – рядом легкая дорога, но им нужны головокружительные по трудности маршруты. А ведь цель одна – вершина. Не все ли равно, как добраться? И в спорте – это всегда путь к вершине! Только зачем так трудно?..»

– Нормально, в десятку! – хлопнул в ладони Герман, и звук получился, как выстрел стартера. – Молоток! Это как раз то, что нужно… Кстати, «два двенадцать» – уже пройденный этап.

– Учту, – кивнул Высоцкий и что-то черкнул на салфетке.

– Ну, а дальше? Стихи получаются?

– Будут вам и стихи. Когда нужно-то?

– Позавчера, – нахмурился Герман.

– Белла, кстати, уже столько успела наваять, – подхватила Лариса.

– Покажи! – тут же встрепенулся Высоцкий.

– Может, именинницу подождем? Пусть она лучше прочтет.

– Да ей сейчас не до того, там уже в двери звонят, слышите?.. Потом попросим, почитает…

Шепитько достала из папки аккуратно сколотые листочки с текстами Ахмадулиной.

– А теперь прислушайтесь еще к этим ее строкам. Особенно ты, Володя, – сказала Лариса и продекламировала: – «Вот человек, который начал бег// Давно, когда светало во Вселенной…» Нет, вот это: «Не вычислить, какой по счету век// Бежит он вверх и вдаль// К благословенной и заветной цели. // Но что за торжество манит его превозмогать пространство?..» — Она сделала паузу и, улыбнувшись, сказала: – Хотя, признаюсь честно, мне все-таки ближе твой, Володя, гениальный тезис: «Бег на месте общепримиряющий!» Вот почему ты должен здесь Беллино небесное парение заземлить, приблизить к тому, что происходит с этим ее бегуном…

Высоцкий был доволен:

– Спасибо. Но сначала будет проза: «Извечное стремление к гармонии! Считается, что в спорте человек достигает этого или стремится достичь. Но вы видели когда-нибудь бегуна в конце дистанции? Он почти в обмороке! Зачем? Чтобы прибежать первым. Может быть, это простое тщеславие?..» А песню я уже почти придумал, но она тоже будет почти прозаическая. Хотите, я покажу? «Марафон» называется…

Дослушав до конца, Элем Климов кивнул: «Ну да, все верно. А потом рухнуть прямо на дорожку, как этот наш Пярнакиви, как тогда, на Олимпиаде, когда все подумали, что он уже никогда не встанет и прямо там сдохнет… Так, Гера?

– Примерно, – подтвердил Климов-младший. – Только это не Олимпиада была, а матч СССР – США по легкой атлетике. Мы с ребятами в архиве уже нашли кадры той кинохроники. С ума можно сойти, у Хуберта тогда было измождение организма, полное обезвоживание, солнечный удар! Но он добежал до финиша – и только тогда уже рухнул… Не могут у нормального человека возникать вопросы типа: «Что за торжество влечет его превозмогать пространство…»

– Спасибо, что не помер, да?

– Вот именно.

– Или – спасибо, что живой…

– Все-таки предлагаю выпить за здоровье именинницы, – сказал кто-то.

– Я – за, – поддержала Лариса, хотя практически не пила из-за перенесенной на ногах в молодые годы желтухи. Но компанию, тем не менее, никогда не портила.

В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату заглянул улыбающийся Володя Васильев, за спиной которого подпрыгивала его жена Катя Максимова: «Привет! Что тут за заговор?! Ну-ка, колитесь! Там именинница уже мается, переживает… А ты тут за нее пьете?.. Нехорошо».

– И впрямь нехорошо. Все, заканчиваем, ребята, мы увлеклись, – Элем, вспомнив о своей режиссерской закваске, в один момент превратился в «хозяина площадки». – Большой театр уже пожаловал! Подъем! Вперед! К главному столу!

…Попозже, во время которого уже по счету перекура, Климов-старший вновь зацепил Высоцкого:

– Володя, так когда будут готовы стихи?

– Да я могу хоть сейчас, прямо отсюда поехать домой, к маме, где я ныне обретаю, и привезти все тексты, – тотчас предложил Высоцкий. – Хочешь?

Вмешалась Лариса:

– Да нет, сейчас неудобно. Можно позже. Белла просила еще попеть. Не разрушай компанию. Потом с Германом поедешь и все привезете. Мы вас будем ждать.

Когда соавторы все-таки собрались и умчались, Ахмадулина, вернувшись к оставшимся гостям, тихо сказала: «Знаете, у меня возникает какое-то неопределенное предчувствие. А хороших предчувствий, как известно, не бывает…»

«Но ведущим в той поездке был Высоцкий, который чрезмерно выпил в честь Беллы, – каялся позже Герман Климов, – и мы в итоге оказались совсем не у его мамы. А утром он исчез. На несколько дней. Отправился, как сам потом говорил, в пике, в очередной полет, который в тот раз начал с посещения бани вместе с хоккеистами ЦСКА. В итоге мы отказались от его услуг в фильме, но дружить не перестали…»

Кстати, в «Спорте…» Лариса все-таки изменила данному когда-то себе слову и снялась в сюжете о купце Калашникове, где изображала роскошную царицу, изнывающую от неутоленной страсти. Сыграла гротескно, озорно, закусывая губы и закатывая глаза, стонала – получилось очень эффектно и смешно. Элем с братом хохотали.

«Мать киргизского кино»

– Девушка, а вы не ошиблись? Документы на актерское отделение принимают во-о-он за тем столом… А здесь – режиссерское. – По-хозяйски расположившись за столом, над которым торчала табличка «Приемная комиссия», парень в легкомысленной рубашке-разлетайке снисходительно и, как казалось ему, профессионально оценивал внешние данные стоявшей перед ним статной, красивой зеленоглазой девушки с фантастической талией и тонко вылепленным, почти иконописным, евангельским лицом.

– Нет, я не ошиблась, мне именно сюда. Я хочу стать режиссером. – Она отвечала спокойно, уверенно и даже как-то безмятежно, словно чувствуя, что все, что ею задумано, непременно сбудется.

– Ну, хорошо. Давайте ваши документы: аттестат, медицинскую справку… Фотографии принесли?..

– Конечно.

– Собеседование завтра в десять, не опаздывайте.

– Ни за что!

Слава богу, опытным преподавателям ВГИКа сразу удалось обнаружить в провинциальной абитуриентке властную «биологию» таланта будущего режиссера-постановщика.

Еще школьницей, случайно оказавшись рядом с площадкой, где проходили съемки фильма «Овод», она заболела кино. В свои неполные семнадцать Лариса неплохо рисовала, сочиняла стихи, увлекалась классической музыкой, любила слушать и рассказывать забавные истории, прекрасно танцевала, пела – всего понемногу. А голос у нее был такого огромного диапазона, что на одном дыхании она могла спеть «Аве Мария».