Огненный щит Москвы

[145]

после открытия огня вражеские бомбардировщики резко меняли курс и стремительно уходили из зоны обстрела. Значит, разрывы ложились достаточно близко к цели. Конечно, это был еще далеко не тот результат, которого мы ожидали, но, несомненно, — некоторый успех. Теперь с помощью локатора мы могли получать довольно точные данные о высоте полета целей в этом секторе и, следовательно, более эффективно вести заградительный огонь.

С 3 ноября к станции орудийной паводки подключили три батареи отечественных 85-мм зенитных орудий с приборами управления артиллерийским зенитным огнем. За двенадцать дней (вернее, ночей) они обстреляли 77 целей. Из них 63 бомбардировщика (более 80 процентов) под воздействием огня отказались от попыток прорваться к Москве. Четыре из этих самолетов после обстрела резко развернулись и со снижением до 2—3 тыс. метров вышли из зоны сопровождения станции. Нельзя утверждать, что они были сбиты, но явно получили повреждения.

Характерно, что на отражение одной цели при стрельбе с СОН в среднем расходовалось 96 снарядов. Если бы на пути этих самолетов мы ставили заградительный огонь, то снарядов пришлось бы израсходовать во много раз больше. Словом, первый опыт убедил нас, что СОН дает возможность вести прицельный огонь целым дивизионом ночью, а также в условиях облачности и в тумане, заградительный же — всеми батареями полка.

Специалисты подсчитали, что при ведении заградительного огня по докладам наблюдательных пунктов, которые, как известно, ночью определяли данные о целях только на слух и, естественно, допускали значительные неточности, нам приходилось обстреливать воздушное пространство на пути вражеских самолетов, равное 3 — 4 тыс. кубических гектометров. Располагая же данными станции орудийной наводки, зенитчики могли ограничиться обстрелом воздушного пространства в 60—70 кубических гектометров. Нетрудно понять, насколько меньше боеприпасов при этом приходилось расходовать.

Однако первая ласточка не делает весны. Единственная станция удовлетворить нас, конечно, не могла. Да и работала она еще далеко не с такой точностью, как бы нам хотелось. Наши специалисты немало потрудились над ее освоением. Особенно много для повышения эффективности работы новой техники сделал инженер-полков-

[146]

ник Евстигней Андреевич Панченко. Высокообразованный специалист, он глубоко вникал во все тонкости устройства станции. Вместе с ним не покладая рук трудился и расчет СОН, состоявший из подлинных энтузиастов этой новой тогда отрасли техники. Они без устали занимались калибровкой и настройкой аппаратуры, несмотря на то что сложная боевая обстановка требовала от них в ту пору, как и от всех наших воинов, полного напряжения сил. Постоянно бывал на позиции СОН Семен Ильич Макеев, нередко и я выбирал время, чтобы познакомиться с деятельностью локаторщиков.

Результатами работы первой станции орудийной наводки интересовались и члены правительства. Однажды заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров В. А. Малышев выразил желание познакомиться со станцией. Он подробно расспрашивал о ее возможностях, достоинствах и недостатках. Мы поняли, что решается вопрос об обеспечении войск ПВО такой техникой.

В боевом отношении первая станция орудийной наводки, конечно, не сыграла сколько-нибудь заметной роли в обороне Москвы. Однако благодаря ей сложилось ядро специалистов, которые сумели быстро подготовить кадры локаторщиков для обслуживания СОН. А локаторов впоследствии мы стали получать все больше. За второй год войны в наши части поступило уже 29 станций. Специалисты Московской противовоздушной обороны стали пионерами освоения зенитной артиллерийской радиолокационной техники. Их опыт затем широко распространялся во всех соединениях и частях Войск ПВО страны.

Следует сказать, что наши воины-умельцы внесли много нового в конструкцию и методы боевого применения станций орудийной наводки. Они, например, добились, чтобы СОН могла пеленговать целя по углу места до 72 градусов вместо максимального в 48 градусов, как это предусматривалось заводом-изготовителем. Калибруя аппаратуру по аэростату, локаторщики достигали весьма высокой точности и стабильности ее работы.

Однажды Панченко пригласил меня познакомиться с результатом работы СОН после калибровки. Мы поехали в окрестности деревни Черемушки, где ныне вырос огромный новый район Москвы. Был поднят аэростат. Аппаратуру настроили и по ее данным дали залп средне-

[147]

калиберной зенитной батареей. Аэростат был изрешечен осколками снарядов.

Особенно ценным оказалось предложение группы специалистов-практиков. Лейтенант Шилов, техник-лейтенант Розенштейн, старшие сержанты Астахов и Гамрад-Курек предложили внести некоторые изменения в конструкцию прибора управления артиллерийским зенитным огнем. Это позволило подключать к СОН батареи, расположенные на расстоянии до шести километров от станции, иначе говоря — втрое увеличить базу батарея — СОН. Новшество имело большое значение. Ведь прежняя конструкция прибора предусматривала использование данных локатора батареями, удаленными от него не более чем на два километра. Изменять же сложившуюся дислокацию батарей было сложно. Вскоре многие из них стали получать данные станций орудийной наводки, и точность их стрельбы заметно повысилась.

Так в дни войны мы впервые в истории отечественной противовоздушной обороны осваивали радиолокационные методы обнаружения воздушных целей и определения их координат.

* * *

Каждый вечер, как только начинало темнеть, с командного пункта отдавалось распоряжение:

— Поднять в воздух аэростаты заграждения!

За период налетов вражеской авиации на Москву эта команда подавалась 268 раз. Иногда я поднимался на наблюдательную вышку и проверял, как аэростатчики выполняют свою задачу. Работали они отлично. Уже через несколько минут там и тут над крышами домов показывались огромные серебристые баллоны. Словно какие-то фантастические рыбы, они всплывали все выше и выше, вытягивая за собой в поднебесье сотни метров тонкого, но крепчайшего стального троса. На высоте 4,5 — 5 километров над городом всю ночь плавали аэростаты, тросы которых создавали непроходимую для самолетов сеть.

Части аэростатов воздушного заграждения не относятся к категории активных родов войск противовоздушной обороны. Но при взаимодействии с другими средствами ПВО они сыграли свою роль в обороне столицы, препятствуя снижению вражеских самолетов над городом

[148]

для прицельного бомбометания точечных целей. И если фашистские летчики вначале пытались летать над Москвой на сравнительно малых высотах, то очень скоро они отказались от этой затеи.

За время войны мы зарегистрировали семь аварий неприятельских самолетов, столкнувшихся с тросами аэростатов воздушного заграждения. В семнадцати случаях бомбардировщики, получив повреждения при встрече с тросами, отказывались от попытки продолжать полет на малых высотах.

В августе 1941 года один из «хейнкелей», прорвавшись через зону зенитного огня, пошел вдоль Москвы-реки к центру города. Его экипаж, видимо, считал, что добьется успеха, если будет вести машину на бреющем полете. Но тут на пути «хейнкеля» встретился трос аэростата, расчетом которого командовал сержант И. С. Губа. Трос срезал крыло бомбардировщика, и он камнем рухнул в реку. Водолазы достали из-под воды обломки машины и останки летчиков. Оказалось, что экипаж состоял из гитлеровских асов.

Для того чтобы создать над Москвой непроходимую для вражеских самолетов сеть тросов, необходимо было развернуть большое количество постов. На 1 июля 1943 года их было 440. Организационно все они входили в три полка аэростатов воздушного заграждения — 1, 9 и 13-й. Первым полком командовал полковник П. И. Иванов — один из ветеранов этого рода войск, большой энтузиаст и знаток своего дела.