Мертвый сезон. Конец легенды

В начале ноября 1962 года Конон прочитал в газетах сообщение, которое сыграло определенную роль в его дальнейшей судьбе. Это была в общем-то небольшая заметка об аресте по обвинению в шпионаже Гревилла Винна, который часто ездил в Советский Союз и другие социалистические страны под видом коммерсанта, одновременно занимаясь шпионажем. Он был, скорее всего, не профессиональным разведчиком, а агентом британской секретной службы. Английские газеты печатали очень невразумительные сообщения об этом случае. Ясность внесла газета «Правда», которая все разложила по полочкам. Колону удалось достать родную газету, и тогда-то у него впервые мелькнула мысль о возможности обмена. Кстати, английский журналист Марк Блум в своих статьях о Молодом уверял, что тот якобы говорил, что стоит трех Виннов и что ему, «мастеру советского шпионажа», неудобно быть обмененным на такую мелкую сошку… Кстати, обсуждая позже возможность подобного обмена, английские газеты писали, что не в интересах Англии отдавать акулу за кильку или кита за пескаря. Ну а Конон Молодый думал иначе. Любой человек, побывавший с тюрьме, знает, что каждый заключенный дорого бы дал, чтобы выйти оттуда любыми средствами. Поэтому реноме совершенно не волновало Конона. Он считал, что речь идет об обмене двух людей, которые в отличие от скота не имеют рыночной цены. Важно было, чтобы процесс пошел…

В какой-то момент Конону стало ясно, что английские власти вскоре предпримут, по крайней мере, еще одну попытку хоть что-нибудь выжать из него. На этот раз в их руках находилась весьма привлекательная приманка в виде действительной возможности обмена, при условии что советский разведчик «расколется». Молодый думал об этом, но решил вообще отказаться обсуждать какие-либо условия с кем бы то ни было. В конечном итоге вопрос обмена был прерогативой Центра, а Конону было ясно, что если английская внешняя разведка сумеет убедить свое правительство в необходимости выручить Винна, то обмен произойдет независимо от желания контрразведки «поработать» с Молодым еще какое-то время.

Где-то в середине января 1963 года Молодого вызвал начальник тюрьмы, и между ними состоялся короткий разговор.

— Лонсдейл, мне только что звонили из Лондона. С вами хотят увидеться некие высокопоставленные джентльмены. Мне поручили узнать ваше мнение о встрече. Что мне им передать?

— Благодарю вас. Но у меня нет никакого желания видеть джентльменов…

Диалог, таким образом, закончился, едва успев начаться. Однако ровно через день Конона вновь вызвали к начальнику тюрьмы. Действо происходило утром. На этот раз его не ввели в кабинет, начальник сам вышел в коридор.

— Джентльмены прибыли. Они просят передать, что в ваших же интересах увидеться с ними.

— Я уже сказал, что не хочу видеть никаких джентльменов…

— Подождите меня здесь, я еще раз поговорю с ними.

Начальник тюрьмы вернулся в свой кабинет. Все двери были заперты, на почтительном расстоянии стояли два тюремщика. Видимо, им заранее приказали стоять подальше, чтобы они не могли слышать, что именно говорит своему арестанту начальник тюрьмы. Прошло минут десять. Вероятно, по мнению джентльменов, этого времени было достаточно, чтобы Молодый успел одуматься. Начальник тюрьмы снова вышел к нему.

— Лонсдейл, это очень важные люди. Они приехали сюда из Лондона специально, чтобы поговорить с вами. Они просили передать, что хотят сказать вам нечто крайне важное для вас.

— Они могут ездить, куда им заблагорассудится.

Им за это платят. Я же не намерен видеться с ними.

Начальник тюрьмы вновь принялся убеждать Молодого изменить свое решение. Несколько раз он говорил, что разговор может иметь для него решающее значение. В ответ он слышал его однообразное «нет». Наконец тюремщику надоел бесполезный диалог и он приказал отвести своего подопечного в камеру.

В полдень его повели за обедом. После войны в английских тюрьмах ввели систему самообслуживания. Заключенные идут на кухню, где получают обед, разливаемый в глубокие металлические подносы, разделенные переборками на три части. Обед забирают в камеры. После обеда камеры отпираются и подносы выставляются прямо на пол за дверью.

По дороге в камеру Молодого перехватил главный надзиратель.

— Вас срочно хочет видеть губернатор.

— А куда мне девать поднос с обедом?

— Отдайте его тюремщику. Потом получите новый.

На этот раз Конона провели в другую комнату, где его поджидал начальник тюрьмы.

— Джентльмены все еще надеются увидеться с вами… Вы не передумали?

— Нет, не передумал.

— Тогда они просят вас принять письмо. Его содержание мне неизвестно. Вы возьмете его?

— Давайте.

Письмо было кратким и конкретным:

«Уважаемый мистер Лонсдейл! Мы хотели обсудить с Вами:

а) Возможность Вашего освобождения в будущем году.

б) Ваш возможный обмен на британского подданного.

Заинтересованы ли в том, чтобы обсудить с нами эти вопросы?»

Подпись была неразборчивой, видимо, не без умысла… Утверждают, что первая ласточка не делает весны. Но Молодый воспринял эту ласточку как предвестницу возможного освобождения. Посему он попросил губернатора передать джентльменам, что готов обсудить упомянутые ими вопросы, но только в присутствии адвоката, господина Харда, чтобы иметь свидетеля разговора… Однако джентльмены не захотели разговаривать при свидетеле. Видимо, характер предложений джентльмен нов был таков, что они не захотели говорить в присутствии кого бы ни было. Было ясно, что это — последняя попытка контрразведчиков любыми правдами и неправдами выудить у советского шпиона интересующие их сведения. У них оставался один-единственный козырь. Это его свобода. Но Молодый был полон решимости не идти ни на какую сделку…

А несколько месяцев спустя жена Конона Молодого, Галина, сообщила ему, что направила советскому правительству просьбу обменять Гревилла Винна на мужа. Она была почему-то уверена, что советское правительство удовлетворит эту просьбу. Ее надежды неожиданно оправдались. Галина сразу же написала об этом госпоже Винн. Сообщив ей о благоприятном ходе дела, она попросила ее со своей стороны обратиться по этому вопросу к английскому правительству, поскольку была убеждена, что и английское правительство захочет помочь Винну в его беде.

Осталось тайной, что именно предприняла госпожа Винн. Возможно, решающую роль сыграли советы, которые ей дал муж, когда она посетила его в Москве в марте 1964 года. Во всяком случае, 9 апреля 1964 года Конону Молодому стало понятно, что английское правительство приняло решение об обмене. В тот день, вскоре после обеда, его неожиданно отвели к начальнику медицинской службы тюрьмы. Заключенный в принципе ни на что не жаловался и не мог сначала понять, почему начальник решил лично осмотреть его. Тем более что тот никогда не занимался этим и, по существу, был в общем-то не врачом, а администратором. Медицинский осмотр был первым с момента ареста Молодого в январе 1961 года, продолжался более часа и велся с предельной тщательностью. В конце осмотра начальник медчасти довольно долго беседовал с заключенным. По характеру беседы тот понял, что он пытается определить состояние его психики… Прежде чем уйти, Конон спросил, почему его вдруг решили подвергнуть столь тщательному медицинскому осмотру. Немного смутившись, врач после минутного колебания ответил, что решил осмотреть всех осужденных на длительный срок. Таких заключенных в бирмингемской тюрьме было менее десятка, и советский разведчик знал их всех. Поэтому до конца дня ему удалось установить, что, кроме него, никого к врачу не вызывали. Вот тогда-то он и понял, что, по всей вероятности, пришла пора складывать вещи и готовиться в путь…

А теперь несколько замечаний о работе английской контрразведки, так сказать, со стороны. Когда Конона арестовали, газеты были полны самыми фантастическими версиями о том, как знаменитой МИ-5 удалось напасть на след советского разведчика и захватить его. Даже верховный судья в конце процесса, как известно, особо поздравил службу безопасности с «блестящей работой». Все это было, конечно же, лишь дымовой завесой, чтобы прикрыть естественные промахи в работе английской контрразведывательной службы. Кстати, она сама сообщила прессе о том, что первым, мол, сигналом к началу операции послужило беспробудное пьянство Хаутона, показавшее, что он живет не по средствам. Будто бы местная полиция заинтересовалась им случайно, в ходе расследования анонимных писем, которые Хаутон якобы от кого-то получал. Газеты даже печатали интервью с каким-то придурковатым полицейским из провинции, который первым заподозрил неладное в поведении Хаутона и дал сигнал контрразведчикам. А эти бравые ребята за несколько месяцев обнаружили «осиное гнездо» и распутали все дело. Так все выглядело в газетах, и служба контрразведки была представлена в наилучшем свете.