Юность уходит в бой

Третий парень, пришедший с Николаем Садовниковым, был невысокого роста, с рябоватым лицом. Держался он степенно и все время пристально наблюдал за командиром и начальником разведки. Когда очередь дошла [153] до него, он встал по стоике «смирно» и по-военному отчеканил:

— Лейтенант Красной Армии Григорий Харитонович Софонов. Оставлен разведкой десятой армии для работы в тылу врага. В последнее время связь нарушилась, и я пришел сюда, чтобы восстановить ее.

Николай Садовников удивленно уставился на него и еще менее разборчиво, чем обычно, пробормотал:

— Вот те раз! А я-то думал, что ты к моей сеструхе Таисье в блиноеды пристраиваешься, значит, ко мне в зятья... Как будущего родственника я и привел тебя к командиру.

Но Шестакову и Рыкину после доклада лейтенанта стало не до шуток. Отправив Садовникова вместе с его «брательниками» в подразделение, они попросили Софонова подробнее рассказать о себе и о своих делах. Григорий Харитонович обо всем доложил кратко, но обстоятельно. Этим он и понравился командиру.

— Моим последним заданием, — заключил Софонов, — было организовать разведку аэродромов: в первую очередь Сещенского, как основного, а затем запасного — в Олсуфьево.

Василий Васильевич метнул быстрый взгляд на Шестакова и, с любопытством разглядывая лейтенанта, спросил:

— И что вы успели сделать?

— Устроился жить у кохановского старосты Никшова. Как родственник...

— Вы его родственник?

— Нет. Просто договорились так. После он как своего родственника устроил меня работать на аэродроме...

— И что же?

Софонов едва заметно передернул плечами:

— Толку в этом оказалось мало!

— Почему?

— Сведения я добывал хорошие, иногда удавалось узнавать, когда прибывают новые самолеты... А вот передавать данные было трудно: немцы не разрешали отлучаться с аэродрома, следили за каждым шагом.

— Так ничего и не придумали?

— Нет, почему же — кое-что придумал: сказался больным. Отпустили на несколько дней в Сещу. Там, на явке, передал сведения в штаб 10-й армии. Потом еще [154] несколько раз передавал. Теперь познакомился в полиции со своим человеком. Сведения через него пойдут. Парень толковый. А я пришел сюда, чтобы установить связь с каким-нибудь военным отрядом.

Василий Васильевич Рыкин удовлетворенно кивал головой, и его светлые глаза лучились. Я понял, что для начальника разведки Григорий Софонов оказался дорогой находкой. Одним из заданий, полученных нашим отрядом, был сбор данных об аэродромах Брянска и Сещи, с которых вражеские самолеты вылетали бомбить Москву.

Командир сразу проникся доверием к Софонову. У него было какое-то природное чутье на хороших и плохих людей. А вот Василий Васильевич решил было проверить лейтенанта, чтобы убедиться в нем до конца. Но капитан Шестаков сказал Софонову:

— Ты вот что, Харитоныч... Отдохни получше и отправляйся назад... А для помощи тебе подключим наших разведчиков Ерофеева и Садовникова. Так, пожалуй, Василь Васильевич?

Начальник разведки кивнул в знак согласия. Затем они уточнили перечень данных, которые нужно собирать, явки, даты, код. Словом, обговорили все, что необходимо для постоянной и прочной связи. Утром лейтенант Софонов выехал в Сещу.

В то время радиосвязи не было не только между отрядами. Многие из них не могли связаться даже с Большой землей. Поэтому Шестаков направил своих людей сразу в несколько районов — в Жирятинский, Клетнянский, Жуковский, Дубровский, Любохинский. Нужно было хорошенько познакомиться со всеми партизанами и договориться о совместных действиях.

Станция узкоколейной дороги Волынь находилась в нескольких километрах от рабочего поселка Ивот, где мы базировались раньше. Севернее, в десяти километрах от нее, в поселке Бытошь, стоял отряд Деда. Западнее, в небольшой лесной деревушке Волынь, располагался Людиновский отряд. В этом лесу и мы соорудили свой лагерь.

Бойцы по-разному воспринимали переход отряда сначала из поселка на станцию, а потом в лесной лагерь. Что и говорить: в населенном пункте есть хоть какие-то бытовые удобства. А ведь большинство наших добровольцев составляли москвичи, которые были почти не знакомы с [155] сельской, а тем более с «лесной» жизнью. Жители тоже чувствовали себя увереннее под прикрытием хорошо вооруженного отряда.

Надо заметить, что и некоторые командиры партизанских отрядов недолюбливали лес. Они считали, что размещение партизан в населенных пунктах придает советскому району в тылу врага внушительный, воинственный вид.

Капитан Шестаков держался иного мнения.

— Создание советского района в тылу врага — хорошее дело, — говорил он, — но держать отряды в населенных пунктах не следует.

Однажды, когда мы ходили по лесу, выбирая место для базы, сопровождавший нас партизанский командир заспорил с Шестаковым.

— Ты посмотри, — убеждал он, — как жители радуются, если мы у них останавливаемся! Они видят своих защитников. И отряду в селе легче, особенно с питанием.

Анатолий Петрович заметил:

— Верно, рады, тут ничего не скажешь. Вечером по улице не пройдешь — сплошные танцы... И откуда у них столько гармошек взялось?! А поближе к весне, гляди, и свадьбы начнут играть...

Помолчав немного, Шестаков уже серьезно сказал:

— В населённом пункте отряд как на ладони! А когда потребуется, немцы, располагая авиацией и артиллерией, без особых усилий вышибут нас из населенных пунктов... В лесу — наоборот: отряд что игла в сене!

Начальник разведки Рыкин полностью разделял мнение Шестакова. Он тоже хотел что-то сказать, но молчаливый командир на этот раз разошелся.

— Вот ты говоришь: в селе отряду с питанием легче, — продолжал он, возражая собеседнику. — Конечно, население может кое-что оторвать от себя для партизан, но ему самому живется не сытно... Главным источником партизанского снабжения должны стать вражеские склады, обозы и эти, как называют их немцы, «показательные хозяйства». Не просить у населения, а помогать ему надо!

Позже я убедился, что Шестаков даже в самые трудные для отряда дни не отступал от этого правила. Да и тогда, несмотря на то что в тылу врага мы находились мало, он уже имел основание так заявить. Буквально [156] через три дня после перехода линии фронта взвод пол командованием Рыкина и Медведченко совершил дерзкий налет на вражеские склады, расположенные в Желтовичах, Яблоне и Гатькове. Разогнав охрану, наши бойцы захватили богатые трофеи — сотни мешков зерна и муки, много другого продовольствия. Большую часть этих продуктов капитан Шестаков передал жителям поселка Ивот.

...Станцию Волынь отряд покидал днем.

Василий Васильевич досадовал на это решение командира.

— Вся конспирация к чертям полетела! — ворчал Рыкин. — Чтобы уйти тихо и незаметно!

— А куда ты спрячешься от народа? — отшучивался Шестаков. — Вот возьмем сейчас вещевые мешки, и, что ты думаешь, наша хозяйка не выйдет за нами на крыльцо?

— Беспременно выйду, — отозвалась хозяйка. — Я и сухариков вам насушила. Берите, не стесняйтесь. Если немец нас не порежет, как-нибудь не помрем. А потоньше станем — ходить будет легче.

Я взглянул на нее, и мое сердце сжалось от боли: худеть было некуда. В поселке доедали последний картофель.

Когда мы вышли на крыльцо, нас ожидал сюрприз. Комиссар Василий Сергеевич Пегов уже организовал... митинг. Даже речь произнес, как всегда, энергичную и немного высокопарную. Надо сказать, что люди любили его слушать.

Потом жители с песнями под гармонику проводили нас далеко по узкоколейной железной дороге. Теперь это может показаться странным, даже притуплением бдительности, но такова правда жизни: от людской заботы и внимания тогда просто невозможно было уйти.

С первых же дней пребывания за линией фронта отряд развернул активную боевую деятельность. Он вел разведку, производил диверсии, осуществлял налеты на полицейские гарнизоны. В марте «Славный» провел несколько боевых операций, которые не на шутку всполошили гитлеровских оккупантов.