Вечник. Исповедь на перевале духа

Я и сам начал отсеивать в этой завирухе золотую пыльцу от пустой трухи. Все можно одеть в заманчивую национальную идею (даже жиды начали записывать своих детей в украинские школы). Однако внедрить ее можно только с умом и знаниями. Одной отваги тут мало. Ведь недаром и наши враги мадьяры в самые худшие для них времена призывали прежде всего молодежь: «Учитесь, учитесь и будьте отважны».

Да разве знали наши удалые хлопцы о духовных ценностях, веками создававшихся украинским народом на пограничье Востока и Запада? А без этого могла овладеть ими только высокомерная гордость.

Вскипали волны национального развития, однако не имела наша державность национального лица. Не было спаянного единства и однородности в труде. Старшие рассудительно оглядывались на задние колеса. Молодые насмехались над ними, рвались вперед и выше - поверх голов действующих правителей. Разные поколения и разные слои соревновались между собой, ослабляя себе без внешних врагов. И это была серьезная ошибка серьезного деяния.

Мир составляют не старые и молодые, не добрые и злые, а умные и дураки. Легко может толпа высмеять мудреца, и легко любого дурака одеть в белые ризы. Опытный борец и светлая голова Бирчак выравнивал мои мысли:

«Не раз я удивлялся живучести украинцев, не раз склонял голову перед их трудолюбием, а сколько раз плакал над беспомощностью их вождей и поводырей!»

Молодые головы на это не оглядывались. Они неуклонно продолжали свою триумфальную поступь. До смерти не забуду те праздничные демонстрации людей, над которыми реяли наши флаги и звучала украинская песня. В феврале, накануне выборов в сойм Карпатской Украины, повсюду горели «огни свободы». И на горных верховинах, и на городских площадях, и в сельских усадьбах.

Ни мадьярская пропаганда, ни чешские тормоза, ни польские провокации в пограничье не сбили народного подъема. Такого не ожидали даже свои: 93,4 процента голосов отдали за Украинское Народное Объединение. То есть - за Украину. В 187 селениях гордо белели флаги - знак 98-процентной победы.

То был зов любви, выбор сердца, то был светлый луч, пронзающий тьму истории.

Новая правда, новая вера трепетали в праздничных когортах. Новая надежда светилась в очах. Прижатый горячими телами к студеной стене, трепетно слушал я слова первого сойма:

«На нас снова идет враг, который снова на наши шеи хочет надеть ярмо, но пусть этот враг знает, что мы уже не те самые, какими были раньше. Мы стали сознательными украинцами, и мы вкусили великого Божьего дара - воли. Поэтому пусть наш враг знает, что мы тут! Наши души всегда будут свободными - украинскими!».

Ночью против 14 марта прозвучали в Хусте первые выстрелы. Наутро кто-то тайно вывесил мадьярские флаги. Из Севлюша наступала регулярная мадьярская армия. Едва спеленатую Карпатскую Украину было отдано ей на растерзание Германия отреклась от нее так же легко, как и подала ей надежду. Угрюмо брели в сторону Румынии чешские вояки. Они удирали. Сечевики бросились отбивать у них оружие, чтобы самим защищать свою землю.

Не оглядываясь на растерянное правительство, сами формировались чоты-взводы и сотни. Добровольно пришли кадровые офицеры, которым раньше не доверяли. А скороспелые полковники переодевались в штатское и выбрасывали револьверы. Такие необходимые теперь детям, чтоб могли хоть с чем-то идти на оборону.

Старый сотник с отвислым усом, в изношенных сапогах земледельца строил ряды. Его опытный глаз выбирал стрелков для передового отряда.

«Ты, ты, ты, - втыкал желтый палец нам в грудь. - Пойдешь ко мне вестовым?» - спросил меня.

«Нет, я пойду в строй со всеми».

«Тогда возьмешь машинглер. Четарь по дороге научит, как с ним обращаться. У нас нет времени на маневры. Там будем учиться».

Каждому третьему выдавали ружье. И каждому - по десять патронов. Люди с тротуаров протягивали нам стволы - кто охотничью фузею, кто, пожалуй, еще турецкий мушкет, а кто ржавый гвер - винтовку времен Первой мировой войны, кто завернутый в жирную тряпку пистолет.

Радио над нашими головами передавало речь делегатов сойма:

«Уже сочтены дни, а возможно, и часы нашей самостоятельной Карпатской Украины. Уже сочтены дни, а возможно, и часы, когда на наши шеи снова захочет сесть наш лютый враг. Но не сочтены ни дни, ни часы жизни великого украинского народа! Мы здесь сложим головы, но не падет великий украинский народ! Он жив! Он пережил татарщину, пережил неволю разных соседей, но на наших глазах он пробудился и встал на кровавый бой за свою самостоятельность - за право на свою жизнь!»

«Слава Украине!» - воскликнул сотник.

«Героям слава!» - отозвались мы и зашагали по мокрой брусчатке.

Взвилась песня:

Там скачут карие кони, Там свистят острые стрелы, Рубят саблями - направо, налево, Чтобы сердце не болело, Да гей!

Из Чиряти и Бартуш доносились песни других чет: Народы, встаньте! Грядет ваш судный день, Сыны земли, мечи в руки берите!

Звоните: тревога - наступает огень!

Звоните, гей, звоните!

Изянская сотня тянула свою:

Мы - рассвет Подкарпатья,

Мы - пролог великих дней!

Оттисянского парома торопились в наши ряды кривичи: «А наш батько Волошин созывает всех старшин...»

Это звенело в песнях, а премьер действительно мудро призывал к иному:

«Против нас идет регулярная мадьярская армия, перед которой не устоять добровольческой, наспех организованной Сечи. Не сражайтесь, а берегите ваш наиценнейший дар — жизнь. Ваша жизнь и ваш труд нужны Украине больше, чем ваша смерть».

Но этого не слышали. Не хотели слышать. Мы, дети земледельцев, впервые шли в поле не пахать и сеять - шли умирать. Мартовское поле тогда едва пробуждалось для сева - и мы засеяли его собой.

А дальше было то, о чем знают все. И о чем не будут знать никогда, нагому что тайну ту забрали с собой навечно те три тысячи мучеников, что шли против железного ветра с флажками.

«Те вояки, которые имеют патроны, должны быть начеку и рядом с теми, у кого ружье, - поучал пан сотник, когда мы увязли коленями в мокром щебне. - Только он упадет, берите его оружие и неистраченные патроны!»

«Какие же мы вояки, если у нас не из чего стрелять?» - спросил кто-то робко.

«Вы больше, чем вояки. Вы - рыцари».

«А что это такое?» - спросил другой.

«Рыцарь - это человек со львиным сердцем и с помыслами ангела, - сурово молвил сотник. Подошел к парню и положил руку ему на чело. - Ты - рыцарь, встань с колен!»

И так подходил к каждому. И мы вставали, не боясь свиста пуль. И сражались мы, точно львы. Ногтями, зубами, искрами ненависти из очей. И умирали, как рыцари, ибо не успели набраться страха. Земля нас отпускала с трудом, зато легко принимали небеса.

Та война не была войной, и мы не были героями - я не знаю, что это было. Однако я знаю твердо, что жертва та была не напрасной. Не для мертвых - для живых. Для тех, кто впопыхах отправлялся в эмиграцию (писать мемуары и учить борьбе издалека). Для тех, кто считал тела на Тисе и, оцепенев, провожал их перстовыми крестами. И даже для тех, кто палил из танков и пушек в растегнутые студенческие куртки.

...Его, молодого растерзанного семинариста, подняли из груды тел и прислонили к вербе:

«Отрекись, хлопец, от этой дурости! Ты уж сполна хлебнул из своей чаши. Отрекись по-мадьярски. Будешь хлеб белый есть, будешь вино токайское пить».

Он отрицательно мотнул отяжелевшей головой.

Пышноусый егерский капитан шагнул к нему и пристально взглянул в глаза, как сыну:

«Что есть Карпатская Украина?»

«Ничто», - разомкнул юноша окровавленные губы.

«Так почему же ты за нее умираешь, дурак?»

«Потому что она для меня - все!»

«Тогда и получай все!» - заскрежетал зубами капитан и махнул гонведам-солдатам перчаткой.

Что было, то было. Как было, так было. Того не сотрет из нашей памяти ничто. Я об ином думаю, оглядываясь в март 1939-го. Было такое племя - ханцы, они мастерили самые лучшие бритвы из сбитых конских копыт. Те, биясь о камни, твердели, как сталь. Так твердели и мы.