Не плачь, казачка

Я кивнула, едва удержавшись от возражений против слов «у нас». У кого — у вас? Разве копны, и мельница, и запахи — это все ваше? Это же все ничье, а значит, общее… Когда массовка какого-нибудь завода вываливается из автобуса, чтоб подышать и отдохнуть, люди не думают, чей это праздник — видеть природу. Это общая красота, общая радость. Так и я восприняла комфортную дорогу, нескончаемый пейзаж — как общую радость сегодняшнего дня. Это и Элино счастье, и Зоино, и мое. Сегодня такой день!

— Погуляем и закусим, — выложила свою программу Эля.

Закусим? Это здорово.

Сбежались наши дети, стали кувыркаться в сене. Отлично! Сказка! Мы плюхнулись на теплую землю. Как хорошо, что Зоя помогала мне терпеть хозяйку. Погуляли, попереливали из пустого в порожнее — и к даче. Смотрю — сидя на корточках, подпирает дерево спиной мужчина, похожий на рабочего.

— Пришел, Николай?

Какой же он ей Николай? Пожилой мужик.

— Киномеханик, — пояснила Зоя. — Пообедаем и фильмы посмотрим.

Вот это да! Фильмы!

Сестра Эли, пухлая от жира, улыбнулась, поздоровалась. Господи, сестра какая-то несчастная… Чего ж они такие несчастные? Вроде поджидают чего-то. Некрасивые…

— Мойте руки, — не поднимая головы, пригласила женщина в фартуке, с белой косынкой на голове.

— Спасибо, Катя, — как старой знакомой, кивнула Зоя.

— Кто это? — шепчу.

— Повар.

— Повар! А мать есть?

— В Москве. Завтра к вечеру приедут с отцом.

— С замминистра?

— Чудачка! Конечно, — засмеялась Зоя.

Ну, думаю, мы-то к вечеру ссыплемся отсюда…

Руки помыли, идем в столовую. Стол большущий, а нам приготовлено с одного краю. Занавески гуляют от ветерка. Паркет блестит, кругом диваны и маленькие столики.

Эля, так долго охотившаяся за мной, не проявляет никакой радости. Будто я захлопнута ею в капкан — остальное неважно.

Стали угощать. Прибавилась еще одна женщина в фартуке и с белой косынкой на голове.

— Тоже повар?

— Нет. Это хозяйка дома.

— Хозяйка над кем?

— Дома.

— Расскажите лучше что-нибудь о кино. Вот и Лиля послушает, — кивнула Эля на свою дородную сестру. Улыбающаяся Лиля промокнула салфеткой рот.

На черта вы мне сдались, думаю, не портите мою радость… У меня пока не укладывалось в голове, что первый в жизни такой «выезд» — не общий. И разве можно дергать человека, отвлекая от любования столом, мебелью, паркетом, игрой занавесок? Какое кино?! Закуски разные, вкусные. Уплетаем с сыном, как за себя кидаем.

— Оставляйте, ребята, место, — тактично упреждает Эля. — Обед только начинается.

До моего сознания с трудом доходит сказанное шепотом:

— Суп из форели, борщ куриный, бульон с клецками.

— Борщ!

— Хорошо.

Стали носить тарелочки небольшие. Я выросла на рыбе, но в наших краях форель не водилась.

— Я хочу фоель, — захныкал сын.

Смех меня взял:

— Да ты знаешь, что такое форель? Ты ее ел?

— Форель так форель, — улыбнулась Эля.

Поменяли сыну борщ на суп из форели. Девочка, видно, пропустила через себя тысячи соображений — изумилась свободе гостей. Наверное, тут бывают люди повежливее нас.

— А правду говорят, что в кино снимаются только жены режиссеров? — замахнулась Лиля на светскую беседу о кино.

— Не знаю. Мой муж такой же артист, как и я… Да, сынок? — Куда угодно я ныряла лицом, чтоб только не видеть этих нарушителей блаженства — Элю и ее сестру Лилю.

Дальше обед прошел почти без слов. Сын побежал в кинозал, девочка за ним.

— А что, и правда, — допивая компот, завершила я, — пошли в кино.

Встала, вышла. Оглядела дом. Здоровенный. И вверху окна. Хорошо! Ноги чуть подкашиваются от воздуха и сытного обеда. Вот и кинозал. Тесно. Пахнет табаком. Стулья кое-где прорваны, и видна вата. Сели. Пошли кадры цветного шедевра Диснея…

Еще во время обеда Эля дважды подбегала к телефону с кратким «да, да, я так и сделаю». Чуялось: она обещает что-то такое, в чем мы тоже должны участвовать. Так не хотелось трогаться с дачи. Однако после кино Эля, опираясь игриво на кий, повела нас через скошенную полянку.

— Генерал один важный… — шепнула Зоя.

— Ой, зачем? Сейчас опять притеснять начнут насчет съемок в кино…

Звонок у калитки. Открывает пожилая женщина с водянистым лицом и вытаращенными бесцветными глазами. Она испуганная, простоволосая. Миг замешательства. Потом Эля ладонью отстраняет служку и зовет нас войти на территорию, усеянную цветами.

— Что с тобой? — властно спросила Эля.

Женщина промолчала, провела ладонью по волосам.

Зоя спокойно рассчитывала ситуацию. Слышим — в даче возня: стук, сопенье, удары. Стоим молча.

Наконец вылетает мужчина лет пятидесяти в голубой крахмальной рубашке и тренировочных штанах, красный. На шее царапины с сукровицей, пуговицы почти все оторваны с мясом. Сел на скамейку, не обращая внимания на гостей, запрокинул голову. Следом выпрыгнул парень в тельняшке и шортах.

— Валера! Ты опять?! — жестко упрекнула Эля.

Валера подошел к бочке с водой и окунул голову; отдышавшись, ответил:

— Скотина! Я ему покажу!

— Не обращай внимания — сынок с папой выясняют отношения, — шепнула мне Зоя.

— С генералом?

— Да. Генераленыш с генералом.

«Генераленыш» привел в порядок волосы и протянул мне мокрую руку:

— Располагайся, артистка! Будь как дома.

На его тельняшке виднелись кровавые разводы… Скорей отсюда, скорей!

Придерживая ворот платья, с крыльца спускалась немолодая блондинка, кучерявая. Взгляд ее был жалок. Во дворе еще витала атмосфера недавней схватки между сыном и отцом. Невиданной, уму непостижимой схватки. «Скотина» — отец. Генерал — «скотина»!

— Садитесь, — пригласила жена генерала.

Я не шелохнулась, а Зоя по-свойски подмигнула и стала подталкивать меня к столу под деревом.

— Вот, ты просил… Я привела, — начала Эля, обращаясь к «генераленышу». Тот еще злился.

— Пошел вон отсюда! — крикнул отцу.

— Замолчи! — вырвалось у меня.

— Ах вот как? — повеселел парень.

Сидим молча.

— Сейчас все наладится, — шепотом успокаивает меня Зоя. А мне-то что! Зачем мне эти чужие люди?.. Надо мотать отсюда.

Выжидаю удобный момент, чтобы попрощаться. Глядь — через забор лезет майор, каблуком сапога чертит по забору. Не поздоровавшись, пробирается к ульям. Надевает намордник и начинает трусить мед.

— Ну куда же вы? — слабо останавливает нас женщина.

Какое счастье, Эля возглавила уход с территории. Мы за нею.

— Чего это они?

— Мелочи жизни… Видишь ли, Кириленкам завезли розовый кирпич для собственной дачи, а этим — рыжий. Уже несколько дней грызутся…

— А этот морячок что ж такой несознательный?

— Морячок! Сейчас морячок, а вечером будет солдатом ООН.

— Меняет форму?

— Меняет.

— А где берет?

— Отец привозит для коллекции всякую военную форму. Сын любит.

— Это ж форма военная!

— Без знаков отличия форма становится просто одеждой, поняла?

Я не ответила, потому что навалилась на меня путаница событий. Бежать, бежать к Эле! Там тихо! А эти — пусть их…

Как же хорошо стало мне у камина на Элиной даче. Красота! Трещат дровишки… Вижу — телефон, решила позвонить домой.

— Мам! Ну как вы там?

— Чего кричишь? Я не глухая. Как у вас?

— У нас? У нас чинно-благородно, едим, беседуем.

— Паняйте (погоняйте домой!), — чем-то недовольна мама…

— Зоя, поехали домой!

— Не дури, ополоснемся в озере.

— В озере? Это хорошо. Пойдем.

Пошли к озеру. Эля уже плавает. Разделись и мы.

— А чего она косынку не сняла?

— Лысая она, с рождения. Пушок только.

— Ой, боже!

— У нее парики из Парижа какие хочешь.

— В Париж ездила?

— Разве только в Париж! Мы за границей с нею и познакомились. Я на соревнованиях была, а она с родителями.

Поесть бы… Как тут едят вкусно… На ужин карп в сметане, салаты, блинчики с мясом, печенка жареная с картошкой, печево сдобное. Теперь уже не предлагали. Все стояло, бери что хочешь. Мы хотели всё и всё ели. И тут до неприличия захотелось спать, спать, спать… Никто нас не останавливал. Мы легли с сыном на широкую кровать и с наслаждением растянулись кто как хотел. Я лежала на спине и следила, как на потолке шевелятся тени ветвей, освещенных фонарями.