Обрученные с севером. По следам «двух капитанов»

Совершенно неожиданно — я всего‑то на полшага не попал в его след — удержав девяносто килограммов Сашиного веса, очередной мостик подломился под моими семьюдесятью. Инстинктивно раскинув руки, я повис на краях трещины. Пальцы медленно начали скользить по твердому фирну. Заглянув туда, где должно было быть дно ледяной пасти, невольно зажмурился: забодай меня комар! Трещина оказалась глубже, чем глаза любимой женщины. Стараясь не делать резких движений, раскорячившись, как Иванушка на лопате у Бабы Яги, я с плохо скрываемой надеждой посмотрел на товарища. Не меняя выражения лица, Саня подошел и одним движением молча выдернул меня за руку. Многозначительно переглянулись, и тут в наши головы пришла замечательная мысль, что пора уже доставать веревку и обвязываться. Весь ледник штурмовали больше пяти часов. Наконец мы выходим в ранклюфт [76]и подбираемся к голым скалам, спускающимся к побережью. Еще через полтора километра оказываемся на ледяном склоне около 45°, который постепенно становится все круче, да еще и заворачивает за угол так, что окончания его нам совершенно не видно. Останавливаемся посовещаться, еще раз просматриваем фотографии и видеосъемку вертолетной разведки: за поворотом градиент подъема вообще нереальный. Сличив видео с тем, что было перед нами, мы понимаем: пройти здесь без кошек все равно, что пробовать высморкаться ушами. Откос спускается метров на триста вниз, и здесь дельта ледяной реки отвесно обрывается в море с высоты десятиэтажного дома. Если сорваться, не удержит никакая связка. Что уж говорить о неподготовленных людях в чрезвычайно скользких меховых пимах [77]. Остаткам группы Максимова благополучно обойти это место можно было только по припаю, если он тогда здесь был. Второй вариант: проделать весь маршрут назад до мыса Ниля и только там забраться на купол ледника. Но в этом случае пешая группа лишалась своего единственного надежного ориентира — берега моря! Такой вот небогатый выбор.

В лагерь мы вернулись только 24–го к пяти часам утра. Ветер стих, и все небо опять заключило туманом

24 июля 2011 года.

Работа в лагере. Сегодня появились первые находки на прошлогоднем месте. Нашли еще одну таранную кость, принадлежавшую человеку. Метрах в пятнадцати от нее обнаружился средний фрагмент правой лучевой кости, а также мелкие полуистлевшие обрывки одежды и клапан от вещевого мешка, на изнаночной стороне которого есть нечитаемый штамп. Возможно, экспертиза сможет его расшифровать. Пока все, конечно, расстроились: мы откровенно ожидали большею. Правда, профессор Звягин говорит, что это только лишний раз доказывает, насколько тщательно всё было исследовано в прошлом году. Думаю, что он нас просто успокаивает. Что ж, придется отрабатывать прошлогодний аванс удачи.

Второго дня с ледника возвращались в густой туман. Сегодняшний день ничуть не лучше. К обеду добавилась мелкая морось. Море разыгрывается. «Объект № 21», который мы демонтировали из нашего прошлогоднего лагеря, выставили очень романтично, но не практично: всего лишь в семи метрах от уреза воды. Поэтому волна начинает подходить к нему все ближе. К тому же единственный узкий проход с запада, где к лагерю может подойти белый медведь (ну не пойдет он через живую морену!), закрыт от глаз посетителя этого заведения огромным валуном. Случись его визит в интересный момент, мы могли бы стать очевидцами неоднозначной картины: бегство от белого медведя со спущенными, пардон, штанами комичен только со стороны. Кстати после событий, которые будут описаны ниже, люди действительно стали ходить в туалет не иначе, как с ракетницей. Я, правда, больше доверял карабину.

25 июля 2011 года.

Четыре часа утра. Наша вахта с Сашей Унтилой. На завтрак вспомнился прошлогодний кулинарный рецепт от Владимира Мельника: какао, сдобренное сгущенкой и острым стручковым перцем чили. Бесподобно греет и бодрит одновременно. Натаскали воды, собрали оставшийся с вечера мусор, приготовили компот и макарон ребятам на утро. Время дежурства пролетело очень быстро. В начале десятого прилетел вертолет для заброски группы «Поиск» на мыс Гранта. Скорая погрузка, и вот мы уже над морем. Залив Грея, так же как и в прошлом году, был полностью свободен ото льдов. Лишь единичные стамухи, покрытые следами жизнедеятельности моржей, сиротливо ютились у побережья. А ведь в 1914 году весь залив был забит тяжелыми паковыми льдами!

К нашему великому сожалению, высаживаться пришлось на вершине скалы, под работающими винтами вертолета, так как садиться на самом мысу может только самоубийца. Еще при подлете мириады испуганных ревом моторов птиц срываются со скал птичьего базара, черным стонущим роем заволакивая все небо, — для машины это неизбежная катастрофа.

Выходим на открытое всем северным ветрам плато. Попытка спуститься отсюда вниз к морю по западному склону так и не увенчалась успехом — как только улетел вертолет, свалился туман. Молочно–белая муть создает фантастическое ощущение, что воздух можно потрогать руками. В практически нулевой видимости четыре черные точки на снегу мельтешат, суетятся, изо всех сил упираясь порывам встречного ветра. Да, мы всего лишь эти четыре маленькие точки, настырно продолжающие свой дерзновенный натиск смертных, а окрест нас — твердь под ногами, небо, даже обжигающий грудь холодный воздух с безудержно несущимся по нему снегом — все это единая монолитная белая бесконечность. Но такие условия только подстегивают наш порыв. С удвоенным азартом подставляются лица навстречу колючему ветру, упруже становится шаг, настырней движенья!

12: 30. Сидим на плато над мысом Гранта, аккурат под нами то самое место, которое описывал в своих дневниках штурман Альбанов: два ледника, между ними большой каменный пляж. Где‑то за ним бушующее море остервенело вгрызается в изрезанный стихиями берег. Тяжелые волны студеного рассола размалывают прибрежные камни в мельчайшую пыль и, помутневшие, с шумом уносятся прочь. Внезапно, как здесь и принято, плотной завесой посыпал снег. Правда, слово «посыпал» не совсем отражает суть происходящего: пуржит так, что при нарастающем свирепом ветре снег в панике проносится параллельно земле, в горизонтальном направлении. Он летит со столь стремительной скоростью, что, пытаясь зацепиться хоть за что‑нибудь, едва лишь припудривает камни с наветренной стороны.

— Вот черт! Откуда снег‑то в июле? — невольно досадую на задерживающую нас непогоду.

— Действительно, откуда вообще в Арктике взяться снегу? — передразнивает меня Андрей Скоров.

И всем нам становится весело, хотя этот снег нам сейчас нужен, как лом в зефире. Отчаянно прозябшие, мы укрылись между двумя каменными холмами. Это единственное место на плато, где ветер не столь агрессивен. Лагерь будем ставить здесь, чтобы спускаться вниз налегке: рельеф склона довольно неприятный, отвесный во многих местах, да и погода многого не обещала. Вещи бросили у холма, придавили камнями, чтобы не унесло ветром. Установку лагеря решили оставить на потом Как назло, в ближайших окрестностях нет ни одного мало–мальского ручейка. Для чая приходится топить лед.

Через полтора часа ветер упал, и так же внезапно, как и начался, почти тут же перестал лететь снег. После того как перекусили и сделали рекогносцировку, нам удалось найти дорогу вниз. Сначала по скалам, а потом и по леднику медленно начинаем спускаться к побережью. Скатившиеся с утесов мелкие камни черной угревой сыпью лежали на леднике, нагреваясь под летними солнечными лучами и прожигая в нем разнокалиберные дыры. Теперь над нами колоссальнейший птичий базар, пожалуй, самый крупный из тех, что нам довелось видеть на Земле Франца–Иосифа. Кого здесь только нет: чайки, люрики, кайры, чистики. Им несть числа. Гвалт стоит такой, что приходится кричать. Мы едва могли слышать собственные голоса. Ближе к скалам воздух густо насыщен характерным запахом птицефабрики. Полярное лето уже достигло своего апогея, поэтому птенцы в большинстве своем уже вылупились из яиц и отчаянно призывали родителей накормить молодое поколение. Вокруг множество следов песцов и медведей. Еще бы, такая щедрая кормушка: периодически со скал выпадают птенцы, становясь легкой добычей для подкарауливающих их хищников. Везде, где есть хоть малейший кусочек почвы, весело и буйно зеленеет густая трава. Настоящая, привычная для наших глаз зеленая трава, а не какой‑то там закорюченный мох. Столь бурная растительность встречается в этих местах не так часто. Ветра нет совсем: с севера и запада мы надежно прикрыты огромными скалами. По показаниям альтиметра, их высота 270 — 290 метров над уровнем моря. Это северо–восточная оконечность мыса. Собираемся идти по узкой кромке прибоя на южный край мыса, насколько это будет возможно. Пробираясь между скользких, загаженных птичьим пометом огромных валунов, я наткнулся на закрученную свитком бересту. Сердце дернула ностальгия: