Джон Леннон в моей жизни

В те дни частные владения Джона представляли собой крепость, окруженную высоким забором и колючей проволокой. Кенвуд, как таковой — равно как и Уэйбридж — мало интересовали его. Они были для него просто крышей над головой и убежищем от Битломании.

Переехав в Кенвуд, Джон сразу истратил еще 40.000 фунтов — сколько стоил и сам особняк — чтобы построить в нем плавательный бассейн, привести в порядок лужайки и лесонасаждения, и отремонтировать, обставить и украсить 20 комнат особняка, из которых он пользовался только тремя. Остальные содержались домохозяйкой Джона, Дороти Джарлет, в первозданной чистоте и были отведены его любимым котам, которые бродили по дому и размножались по своему усмотрению.

Сохранив многолетнюю привычку, Джон встречал утренние часы в маленькой прямоугольной комнатке, расположенной возле кухни в задней части дома. Здесь он проводил многие часы, играя на пианино и валяясь на старом крохотном канапе, которое неизменно предпочитал дорогим и витиеватым диванам и софам, которые понаставил по всему дому. Цветной телевизор непрерывно работал целый день (часто с отключенным звуком) даже если Джон читал, писал или просто сидел и смотрел в окно.

Вторая его любимая комната, домашняя студия звукозаписи, находилась на верхнем этаже. Там он хранил свои гитары и орган «Vox», около дюжины магнитофонов и множество прочих технических устройств. В ней Джон и создал многие демонстрационные записи своих песен, а также экспериментировал с «пленочными петлями» и другими «не от мира сего» звуками.

И наконец, третьей была огромная спальня хозяина дома с 8-футовой кроватью (2,40 м — прим. пер.), которую он разделял со своей женой, хотя часы, проводимые ими там редко перекрывались, поскольку Синтия любила рано ложиться спать, а Джон предпочитал не спать всю ночь.

К 1965 году между Джоном и Синтией установились отношения точнее всего определяемые как «мирное сосуществование». У них не было ничего общего — и оба хорошо это знали — и все же их семейную жизнь нельзя было назвать несчастливой. Единственное памятное разногласие произошло из-за желания Син купить «Порше». Джон категорически возражал против ее стремления водить такую убийственно скоростную машину, но в конце концов уступил.

Сам я за «кенвудские годы» стал гораздо ближе к Син и часто проводил с ней те часы, когда Джон где-то задерживался. Всегда чуткая и вежливая, она не считала за труд приготовить мне что-нибудь поесть в любое время дня и ночи, и делала все для того, чтобы я почувствовал себя членом их семьи.

Стремящаяся как можно меньше попадать под внимание общественности, Син редко интересовалась работой и карьерой мужа. Но она по-прежнему обожала Джона и в безуспешной попытке возродить его энтузиазм, даже «выпрямила» свой римский нос. В Кенвуде Син занималась кухней и уходом за ребенком и придавала хозяйству Леннона рациональный, аккуратный и почти буржуазный характер, который Джон, нонкомформист и бунтарь, втайне находил вполне уютным. Свободное время она проводила за чтением, вышивкой и в компании жен остальных БИТЛЗ. Почти все это происходило в другом конце дома, в просторной библиотеке — эквиваленте любимой утренней комнате Джона.

Кроме того, Джон утратил свой первоначальный интерес к сыну по мере того, как Джулиан взрослел. И хоть он и получал удовольствие, балуя мальчика самыми восхитительными и дорогостоящими игрушками, он быстро раздражался, если ребенок путался под ногами и часто выставлял Джулиана за дверь по малейшему поводу, заявляя, что он «очень занят» или «разговаривает с Питом». (Несмотря на то, что сам Джон получал от своего отца еще меньше внимания, через несколько лет он вспомнил игнорирование Джулиана с глубоким раскаяньем, что и послужило одной из причин самозабвенной отеческой любви к его второму сыну — Шону).

Домохозяйка Дот считалась почти полноправным членом семьи. Необычайно приятная, заботливая и добродушная женщина примерно сорока лет, Дот нежно любила Джулиана, содержала дом в безупречном порядке, постоянно следила за содержимым кошачьих мисочек и отменностью любимых завтраков Джона, помогала Син по кухне и зачастую даже разделяла свою трапезу с хозяином, который требовал, чтобы она звала его просто по имени.

Муж Дот, м-р Джарлет, обычно каждый вечер заходил за ней. Имя этого джентльмена — Бернард — настолько забавляло Джона, что он в конце концов нарек им одного из своих котят. И Дот, не подозревавшая о смысле этого явно сардонического жеста, была глубоко тронута.

У Джона также в полном распоряжении находился здоровенный шофер, ранее служивший в Уэлше и беспрестанно жаловавшийся на тяготы нынешней работы. В свете того, что Джон редко куда-либо ездил, если не находился в турне или студии, за исключением домов Ринго и Джорджа, это казалось непостижимым: поездкам на выходные можно было только радоваться.

«Этот парень, — сказал я однажды, — настоящий м…к. Он только и делает, что заё…т всех жалобами на тебя.»

«Ну и х… с ним, — заявил Джон. Он всего-навсего водитель. Какое мне дело до того, что он думает?»

«Я с тобой согласен, — сказал я. — Но будь я на твоем месте, я не стал бы платить столько ради содержания такого говна.»

Третьим работающим у Джона полный день был садовник, которого он никогда не замечал, пока однажды ранним утром, через год после переезда в Кенвуд, мы с Джоном не досидели до рассвета. Мы накурились очень крепкого гашиша и решили перед сном побродить немного по холму Св. Георгия. По дороге нам попался садовник, возившийся на цветочной клумбе, и мы остановились поболтать с ним.

Он оказался вовсе не деревенщиной, которая могла бы вызвать у Джона антипатию, напротив, это был необычайно эрудированный джентльмен, потрясший нас обоих своими энциклопедическими знаниями об экзотической флоре, процветавшей в Кенвуде, о чем Леннон и не догадывался. Удивление Джона еще больше возросло, когда этот садовник поведал, что имеет ученую степень физических наук, но отказался от крысиных гонок и избрал своей профессией «первую любовь» за мизерную плату несколько фунтов в неделю.

«Вот те на, — изумился Джон. — Этот парень постоянно перекапывал мой сад — человек вне общества и мира сего занимался своим делом, и никто даже не сказал мне об этом!»

Еще одним персонажем жизни Джона в Кенвуде стала его теща. Несмотря на плохо скрываемую неприязнь Лилиан Пауэл к Джону, он никогда не высказывал вслух недовольства ее постоянным присутствием. Напротив, он организовал для нее щедрое ежемесячное содержание, которое обеспечил также тетушке Мими и нескольким другим близким родственникам, и даже купил ей поблизости персональный дом.

И тут выяснилось, что у Джулиана появился еще один прародитель, скрывавшийся в радиусе нескольких миль от Кенвуда. Это произошло, когда в один из отелей в Эшере устроился работать посудомойщиком Фредди Леннон.

Джон впервые узнал о местонахождении отца из статьи в газете, в которой Фредди рассказал о своей жизни и выразил горячее желание встретиться со своим знаменитым сыном. Это известие привело Джона в замешательство: он испытывал понятную злость за то, что Фредди бросил его, но, с другой стороны, испытывал глубокое волнение от возможности снова увидеть отца через двадцать лет.

В конце концов, Джон все же согласился на встречу, устроенную при помощи доброжелательного офиса «Дейли Экспресс». На следующий день я застал Джона в состоянии восторга. «Это просто здорово! — сообщил он. — Это забавнейший старик — такой же шизик, как и я!»

Но хотя Фредди Леннон и разделял с Джоном наплевательское отношение ко всему и начал с гордостью называть его «мой сын Джон», но был он все-таки всего-навсего спившимся бродягой.

Несмотря на их поразительное внешнее сходство, Фредди не мог похвастаться остальными подкупающими чертами Джона. Лично мне казалось, что старику эти частые поездки в Кенвуд стоили многих нервов, которыми он добивался явной выгоды от своих вновь возобновленных семейных отношений. Не удовлетворенный ежемесячным содержанием, заполученным у Джона, Фредди попытался начать карьеру звукозаписывающегося артиста и записал собственную песню, названную «That's My Life». Он даже дошел до того, что женился на молодой поклоннице БИТЛЗ.