Слишком большие крылья (Скандальная история любви Джона и Йоко)

Вечерний звонок

Тело Звонок сына совершенно случайно застал ее дома: обычно это время дня она проводила в своей студии на Пятой авеню — работая, как и прежде, много и увлеченно в разных видах искусства, она писала картины и музыку, фантазировала и думала, время от времени готовила очередную выставку. Но почему-то именно сегодня, в этот жаркий июльский день ее внутренний голос, который она уже успела позабыть, вдруг зашептал едва слышно: «Останься!». И она неожиданно повиновалась, как много лет назад, когда еще не разучилась слышать голоса, когда голоса были частью ее жизни, когда расслышать их ей помогал он.

— Мама, выручай! — голос сына звучал тепло. — Мы с Бижу приглашены на ужин, а детей нужно отвезти к дантисту. Хоть один вечер побудешь обыкновенной бабушкой?

Она рассмеялась. Бабушка! Столько лет, а все никак не привыкнуть. Взглянула мельком на себя в зеркало: коротко стриженные черные волосы почти не тронуты сединой, подтянутая миниатюрная фигурка с возрастом нисколько не раздалась, разве что стала суше, жилистее. Ей даже нравится ее новое положение, с удовольствием подумала она. Какая свобода для фантазии! Черный брючный костюмчик и семидесятидвухлетняя пожилая дама легко сойдет за мальчишку. Бросив быстрый взгляд на фото внуков, она вдруг хитро прищурилась.

Внуки

— Бабуля! — улыбающиеся мордашки внуков появились в окне второго этажа, когда она остановила машину у сыновнего дома на Гринвич-Виллидж. Она приглашающе помахала рукой, и спустя несколько минут дети с шумом хлопали дверцами авто и наперебой обнимали бабушку. Она с любовью и непонятной болью посмотрела на них. Лили была вылитая бабушка: жена Шона, Бижу Филипс, не сумела передать дочери европейские черты лица и девчонка родилась настоящей азиаткой, ни за что не скажешь, что она японка лишь на четверть — желтоватая кожа, волевые скулы и черные раскосые глаза, смотрящие, казалось, в самую глубину человеческого существа. Но младший внук не был похож ни на отца, ни на мать, ни на одного из многочисленных родственников семьи. Эдди, восьмилетний Эдди с его вечными непослушными вихрами и круглыми очками с толстыми стеклами так напоминал… Она подернула плечами, словно стряхивая непрошеные воспоминания.

— Ну, хулиганы, едем скорее спасать ваши зубки! — сказала она, нажав педаль газа.

Идея получше

Она едва сдержалась, чтобы не расхохотаться, когда увидела моментально скисшие физиономии детей: ее собственную нелюбовь к зубным врачам, видимо, унаследовал не только сын. И решила подразнить их:

— Да бросьте вы, это же так весело! Бормашина, плевательница, доктор в маске!..

Отражающиеся в зеркале заднего вида побледневшие лица медленно вытягивались, а глаза увеличивались. Лили нервно грызла ноготь, а судя по виду малыша Эдди, он готов был разразиться оглушительным ревом. Она лукаво улыбнулась и заговорщически подмигнула зеркалу.

— У меня есть идея получше.

И, с гибкостью кошки нагнувшись к бардачку, открыла его и достала три билета.

— Гарри Поттер и Кубок огня. Нью-Йорк Синема. Через пятнадцать минут.

Основы киднеппинга

Мысль «украсть» внуков пришла внезапно — как, впрочем, все гениальные мысли, когда бы то ни было приходившие ей в голову, — одного взгляда на погрустневшие детские лица хватило, чтобы кардинально изменить планы. Она всегда делала так: слушала свое сердце, которое часто заглушало голос рационального сознания, вот и сейчас настойчиво стучало в поддержку безумной идеи. Конечно, ей влетит от сына за «безответственность» и «мама, я не ожидал от тебя», но… Внуки светились от счастья: перспектива провести вечер в кресле кинозала, а не дантиста, вселяла оптимизм. И ей было этого достаточно, чтобы признать свое спонтанное решение единственно верным.

Последний сеанс

Душный летний вечер рвался в открытые окна автомобиля, гудел сотней тысяч голосов и машин и убеждал в неоспоримой сиюминутности бытия. Лавируя по запруженным улицам, она с удовольствием вела машину навстречу бьющему в лобовое стекло ветру. Очень давно она решила, что каждый следующий день, каждая следующая минута существования — это новая жизнь, которую ни в коем случае нельзя упустить. И много лет следовала этой философии. Так было правильнее и так было легче.

На заднем сидении дети визжали от восторга в предвкушении развлечения. Ей и самой было любопытно посмотреть, что на этот получилось у создателей саги о мальчике, который свел с ума весь мир. Молодой актер в главной роли был чудо как хорош, и более точного попадания в образ невозможно было себе представить. Но ее не покидало неотвязное дежа вю, преследовавшее ее еще долгое время после просмотра каждого следующего фильма. Но откуда оно брало свои истоки, она объяснить не могла.

Радостные детские лица заставили улыбнуться. Все-таки она любит их больше всего на свете, этих маленьких непосед. Больше всех на свете. Теперь.

Полутемный зал был переполнен: премьера состоялась пару дней назад, но поток жаждущих увидеть продолжение фильма зрителей еще не схлынул. С трудом протиснувшись на свои места, они приготовились наслаждаться.

Вспомни

На мерцающем в темноте экране целовались двое красивых подростков — черноволосый мальчик в круглых очках и девочка-азиатка. Вокруг них, казалось, не было ничего, существовали только они двое в прекрасном проявлении первой любви, и они целовались упоенно, впервые в жизни, две невинности, два девственника в изящно придуманном волшебном мире, таком далеком от настоящей жизни. От настоящей, сегодняшней — да, но о совсем иной, будто безвозвратно утерянной реальности говорили эти два молодых лица, постепенно теряющие свои очертания и приобретающие какие-то другие, до боли знакомые черты.

Сидя между внуками в кромешной тьме зрительного зала, она изо всех сил старалась держаться, но чувствовала, что еще чуть-чуть, и не сможет сопротивляться нахлынувшим внезапно эмоциям. Растущее беспокойство становилось все более ощутимым: оно поднималось откуда-то снизу, из груди, где заволновавшееся вдруг сердце настойчиво выстукивало: «Вспомни, вспомни, вспомни, что было в начале». Она закрыла глаза.

В начале

В потяжелевшей внезапно голове вихрем проносились бесчисленные картинки ее прошлого: удивительно яркие, цветные, почти реальные, но — прошедшие, безвозвратные, недосягаемые. Вот их с родителями большой дом в пригороде Токио. Она думала, ничто не заставит ее уехать оттуда, даже те страшные бомбардировки, прячась от которых в бункере, она дрожала от страха и теснее прижималась к материнской груди. Но жизнь переменчива, как весенний ветер в ветвях сакуры, и вот она, семнадцатилетняя студентка Гарварда, старательно изучает музыку, тайно лелея мечту о карьере оперной певицы.

— Поразительное отсутствие вокальных данных, — старый профессор качает головой. — Абсолютное.

— Вы еще услышите меня! — с вызовом кричит она и хлопает дверью, еще не зная, насколько она права. Старый профессор смотрит ей вслед.

Ее уже тогда настойчивая, напористая натура изо всех молодых сил рвалась наружу. Ей всегда казалось, что главное в достижении любых целей — это упорство и вера в победу, несмотря на ошибки, несмотря ни на что. Вот ее первый муж, не сумевший понять ее увлечения концептуальным искусством, как раз когда она начала делать первые успехи. Вот второй, чудный Тони Кокс, подаривший ей дочь, Киоко. Воспоминания роились, словно рассерженные пчелы в тесном улье, мелькали лица, всплывали события, даты, дни…