Счастье мне улыбалось

Возвращаюсь к рассказу о Николае Осиповиче Рубане. В тот раз, когда я должна была выехать на очередные гастроли с оркестром МГУ, сложилось так, что мои партнеры, с которыми я обычно выступала в концертах, все оказались в отъезде. Было лето, самая гастрольная пора. И тогда мне на помощь пришла Галина Александровна Шаховская. Она посоветовала: «Таня! Пригласите Рубана!» К тому времени Николай Осипович уже давно не работал в театре, и, помню, меня охватило сомнение — все же такой перерыв, да и возраст… Но Галина Александровна меня успокоила: «Возьмите его с собой на гастроли — не пожалеете. Увидите, на сцене он будет так же хорош, как и прежде».

И действительно — произошло чудо. Это всегда бывает с настоящими артистами — на сцене они преображаются. В поездке Николай Осипович покорил всех и своим мастерством, и своим всегдашним обаянием. Сначала покорил музыкантов, а ведь известно, что музыканты — народ особый: они всегда настроены к солистам критически, любят над ними подтрунивать, поговорить о них со всякими подковырочками. И вот эта непростая публика приняла Рубана очень хорошо. А о публике в залах и говорить не приходится. Гастроли наши прошли удачно: мы пели с ним дуэты из оперетт, выступали каждый и со своими сольными номерами. Потом мы ездили на концерты с Николаем Осиповичем и этим оркестром еще несколько раз.

Я смотрела на Рубана, радовалась за него, вспоминала совместные выступления в спектаклях нашего театра — в «Графе Люксембурге» Ф. Легара, в «Баронессе Лили» венгерского композитора И. Хуски, в других спектаклях…

Помню, какая у нас с ним была замечательная сцена в оперетте Д. Шостаковича «Москва — Черемушки». Когда театр возглавлял В. А. Канделаки, он сумел привлечь к сотрудничеству известнейших наших композиторов, работавших до этого в области музыки серьезной, оперной и симфонической: Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, Дмитрия Борисовича Кабалевского, Тихона Николаевича Хренникова. Для многих это было неожиданно — одно дело опера и совсем другое оперетта. Здесь иная драматургия, иной музыкальный язык, иная стилистика. Тем не менее эти мастера крупной формы согласились попробовать себя и в музыкальной комедии. Когда Канделаки сказал в театре, что новую оперетту для нас пишет сам Шостакович, то многие решили, что это шутка — Владимир Аркадьевич был большой любитель розыгрышей. Но все оказалось правдой.

Музыка Шостаковича была необычна для оперетты и потребовала и от режиссера, и от дирижера, и от актеров большого напряжения сил. Премьера спектакля «Москва — Черемушки» состоялась в 1959 году. На сцене происходило то, что зрителям в зале было близко и понятно. Тогда в городе развертывалось широкое жилищное строительство и люди стали получать новые квартиры. Первым жилым районом массовой застройки стали Черемушки, и имя этой московской окраины сделалось известно всей стране.

По ходу действия наши с Николаем Рубаном герои, счастливые молодожены (я играла роль милой москвички Лидочки), на радостях, что они получили новую квартиру, начинали отплясывать. И выдавали не что-нибудь, а самый настоящий рок-н-ролл. Положительные герои — и вдруг такое! Ведь в те годы официальное отношение к нему было отрицательным — советская молодежь не должна была танцевать западные, «буржуазные» танцы. У молодежи, естественно, было свое мнение на этот счет, поэтому буги-вуги, рок-н-ролл она танцевала с особым удовольствием.

Наш номер в спектакле был поставлен Г. А. Шаховской, но мы с Рубаном и от себя позволяли разного рода «импровизации». Николай Осипович швырял меня, крутил, вертел — то есть вытворял от души все, что хотел. Многие в зале замирали — боялись, что я вот-вот грохнусь на сцене. Честно говоря, я и сама боялась этого, потому что ритм, темп были невероятными. После нашего танца публика потребовала повторения: в зале разразилась не просто овация, а началось самое настоящее скандирование. Запыхавшись, еще не успев перевести дыхание, я бросила в зал: «А вы попробуйте сами!». На мои слова зрители отреагировали еще более бурно. Потом такое повторялось и на других спектаклях: мы уже знали, какова будет реакция зала на наш танец, и я обыгрывала ее, повторяя свое «А вы попробуйте сами!».

Но раньше Шостаковича на предложение Канделаки написать для нас оперетту откликнулся Дмитрий Борисович Кабалевский. Конечно, для него, как и для других его коллег, композиторов-симфонистов, это был риск. В музыку оперетты Кабалевский тоже привнес необычные звучания, но специфика музыкальной комедии при этом сохранялась — просто она обогащалась другими элементами.

Спектакль по оперетте Д. Кабалевского «Весна поет», поставленный в 1957 году, получился симпатичным. Хотя литературная основа была не ахти какой, но музыка компенсировала все. В спектакле говорилось о молодых архитекторах-энтузиастах, решивших поехать в Сибирь, чтобы строить в тайге новые города. В те годы начинали разворачиваться большие стройки в неосвоенных районах Сибири, Дальнего Востока, у всех на устах были слова «Братск», «гидроэлектростанция», «Ангара», «Енисей»… Тема молодежи, уезжавшей «за запахом тайги», тогда была очень актуальной.

На таком фоне звучала главная тема спектакля — тема любви моей героини, архитектора Тани, к ее другу по институту Борису, оказавшемуся недостойным этого чувства, и любви к Тане другого персонажа оперетты, положительного Юрия… Роль профессора архитектуры Куприянова в спектакле прекрасно исполнял Канделаки… Как я уже сказала, художественные достоинства либретто явно уступали музыке, но такой мастер, как Кабалевский, своими средствами создал характеристики главных героев. Так, на редкость удачно соответствовали характеру моей героини очень лиричная «Песня о березе», такие же лиричные дуэты Тани с влюбленным в нее Юрием…

С Тихоном Николаевичем Хренниковым Канделаки связывала давняя творческая дружба. Они были знакомы еще по Музыкальному театру имени Станиславского и Немировича-Данченко, где, как я уже упоминала, Владимир Аркадьевич исполнял в опере Хренникова «В бурю» роль Никиты Сторожева.

В 1962 году Тихон Николаевич принес к нам в театр свою оперетту «Сто чертей и одна девушка». Ставил спектакль Канделаки. Он занял в нем наших прекрасных актеров — Татьяну Санину, Зою Белую, Александра Горелика, Александра Ткаченко, Владимира Шишкина… Хотя я тоже репетировала, но премьеру не играла — в это время мне предстояли гастроли в Болгарии, куда мы и поехали с Юрием Богдановым. На премьере играла (и очень хорошо) Аня Котова, которая одновременно со мной готовила главную роль. Как мне показалось, Тихон Николаевич немного обиделся на меня, но потом все уладилось. Мы продолжали дружить. Ходили с Канделаки к ним в гости. Иногда я выступала вместе с Хренниковым, кажется, однажды это было в ЦДРИ, где я исполняла песни из «Гусарской баллады» под аккомпанемент автора. Участвовала я потом и в постановке его «Белой ночи», премьера которой состоялась у нас в театре в 1967 году…

Из актерских работ в спектакле «Сто чертей и одна девушка» одной из самых удачных я считаю роль древней старухи сектантки Титовны, которую потрясающе сыграла Капитолина Кузьмина. Я уже говорила, что Кузьмина в нашем театре — особое явление, актриса, которой все было по плечу. Задорная, с комедийным даром субретка, Капа в этом спектакле была великолепна и в характерной, возрастной роли, хотя сама была тогда еще очень молодой. Забыть не могу ту ее работу. И не только ту — я любила все, что она делала…

Очень активно работал тогда с нашим театром азербайджанский композитор Рауф Гаджиев. В те годы у нас шли две его оперетты — «Ромео — мой сосед» и «Куба — любовь моя». Писал он для нас и впоследствии.

Сейчас мне уже трудно вспомнить в деталях содержание «Ромео», поскольку я не была занята в этом спектакле. Что же касается «Кубы», то в те времена кубинская тематика была весьма актуальной. В начале 60-х годов, после того как на Кубе победили повстанцы во главе с Фиделем Кастро и свергли диктатора Батисту, Советский Союз стал помогать «первому социалистическому государству в Западном полушарии», как тогда было принято говорить. Дружба с «островом Свободы» была невероятно восторженной, так что спектакль на кубинскую тему не мог не вызывать интереса у публики. Да и музыку Гаджиев написал замечательную. Помню, какой прекрасный дуэт был у нас с Сашей Гореликом. Исполняли мы его с особым настроением — и потому, что нам нравилось выступать вместе, и потому, что нам очень нравилась музыка этой оперетты.