Счастье мне улыбалось

И все-таки можно ли музыку лучших советских оперетт вернуть в эфир, а сами оперетты — на театральные подмостки с помощью создания новых либретто? Теоретически все возможно, но я отношусь к этому скептически: мой опыт подсказывает, что ничего путного не получается даже с классикой. По крайней мере пока не получается. Возможно, что этим просто никто серьезно не занимался. Вот если вдруг найдется кто-то из молодых драматургов, режиссеров, понимающий и с хорошим вкусом, кому такое будет под силу…

Коллеги, партнеры, друзья

В предыдущих главах я уже начала рассказывать о некоторых из тех, с кем мне привелось встречаться в жизни, работать в театре. Эту главу я хочу целиком посвятить воспоминаниям о моих коллегах, друзьях и первым в их ряду назвать И. И. Кацафу.

Иосиф Исаакович Кацафа в театральной жизни тогдашней Москвы — личность, без всякого преувеличения, знаменитая. Он был не просто администратором Театра оперетты — он был его душой, даже его олицетворением. Он родился для того, чтобы работать именно в театре. Это был его дом, его мир, смысл его жизни. Кацафа и Театр оперетты были неразделимы. И пока у нас был Кацафа — был и наш дом-театр.

Его у нас обожали, называли Кацафулей, «папой». И было за что. Иосиф Исаакович очень любил актеров, понимал, что это люди особые, порой почти дети. Да мы и были его театральными детьми. С любой просьбой наши работники приходили к нему. Скольким людям он помог! Устроить ли кого-нибудь срочно в больницу, установить ли кому побыстрее телефон (в те годы это было невероятной проблемой), еще что-нибудь сделать — шли к Кацафе. И он все устраивал, все улаживал, все организовывал, причем в основном по телефону. Снимал трубку, и происходил примерно такой разговор: «Саша, здравствуй! Знаешь, нужно помочь одному человеку…» — «Иосинька, милый, ну о чем ты говоришь? Конечно, все сделаем…» Кацафа настолько был популярен в Москве, его знали так много людей, в том числе и театральное начальство, что отказать ему в просьбе не могли, тем более что он и тем, к кому обращался, сделал немало добра.

К нему ходила вся театральная Москва. Не было ни одного настоящего театрала, кто бы, придя к нам на спектакль, сначала не зашел к Кацафе — просто поприветствовать его. Об актерах я и не говорю — ни один из нас не проходил мимо кабинета Иосифа Исааковича, чтобы не заглянуть к нему и не поздороваться. Правда, назвать кабинетом тот маленький закуточек, что был у него в старом театре на площади Маяковского, было бы большим преувеличением. Это уже потом, когда мы переехали в новое (теперешнее) здание, у Кацафы появился кабинет при входе в театр, на 6-м, служебном подъезде (тогда мы входили в театр со стороны Копьевского переулка).

Я называла его в шутку сторожем — создавалось впечатление, что Иосиф Исаакович вообще не уходил из театра: придешь утром на репетицию — он уже здесь, уходишь поздно вечером — он еще здесь. Он бывал на всех наших спектаклях: вставал на свое любимое место в зале и смотрел их в десятый, в двадцатый раз — так он любил актеров. Любил настолько же, насколько сейчас нас не любят руководители театра.

Ко мне И. И. Кацафа относился как-то по-особому тепло, опекал меня с самого первого моего появления в театре. Своих детей у них с Шурочкой, Александрой Филипповной Степановой, нашей актрисой, в прошлом замечательной субреткой с приятным голосом, игравшей и характерные роли, не было. Правда, он воспитывал племянников, детей умершего брата, но то были мальчишки, а я для Кацафы стала почти дочкой. Он и вел себя со мной по-отечески. Сказать, что я благодарна ему за все, — не сказать ничего: я считаю его родным мне человеком.

И такое могли бы повторить за мною многие из тех, кто имел счастье работать с ним, чувствовать на себе его доброту. Стоило произнести среди старых актеров «Кацафа», как все сразу начинали расплываться в улыбке, у всех светлели, теплели глаза… Такой это был человек… Таких теперь, увы, уже не встретишь. Это была особая порода…

Шурочка Степанова была на нашей с Анатолием Львовичем Кремером свадьбе посаженой матерью и очень тепло относилась ко мне до самых последних дней… Умерла она недавно, несколько лет назад, намного пережив своего мужа, моего театрального «папу»… Легендарные люди… Вечная им благодарность и светлая память…

Был в моей жизни еще один замечательный человек, ставший мне родным, — наш концертмейстер Анна Ароновна Левина. Как-то так складывалось в жизни, что у некоторых моих наставников не было своих детей и они «принимали в дочки» меня. Так было с Верой Семеновной Олдуковой в училище, так вышло и с Анной Ароновной. Мы не просто много работали вместе, не просто дружили семьями — у меня с ней и ее милым, тихим, деликатным мужем Сашей были почти родственные отношения.

Мне повезло, что когда я пришла в театр, то попала именно в опытные руки главного концертмейстера А. А. Левиной. Великолепная пианистка, она дала мне очень много, была не просто аккомпаниатором, а настоящим педагогом. Прекрасно зная мир оперетты, ее специфику, она была буквально пропитана духом нашего театра, знала обо всех все. Анна Ароновна много помогала актерам, особенно молодым, участвовала, несмотря на разницу в возрасте, в наших «вылазках», ездила с нами на пикники. И не просто ездила, а была среди главных заводил. Характер у нее был хоть и непростой, но очень живой…

Работать с ней было интересно — это была личность, незаурядный, эрудированный, мудрый человек, наша «Тортилла»… Все свои партии я сдавала нашему главному дирижеру Г. А. Столярову с Анной Ароновной. Она же вводила меня и в московскую театральную среду, знакомила с актерами других театров. Я уже упоминала, что раньше не было ни одного более-менее значительного концерта, в котором бы не участвовали артисты Театра оперетты, — так вот, аккомпанировала им почти всегда Анна Левина. Это имя было известно многим исполнителям, так что знала ее чуть ли не вся театральная Москва, и везде Анна Ароновна была своя.

Хотя в театре я готовила новые партии и с другими концертмейстерами, но на концертах А. А. Левина была моим постоянным аккомпаниатором. Была она со мной и во всех моих гастрольных поездках. И вот после стольких лет совместной работы, после стольких лет дружбы мы с Анной Ароновной расстались. Вспоминаю всю эту историю и по сей день терзаюсь раскаянием, казню себя, потому что расстались мы, наверное, все же по моей вине.

Почему такое произошло, до сих пор не могу понять до конца… Ведь серьезных причин для этого не было… Но боль от случившегося мучает меня по-прежнему… Не должна я была тогда поступать так необдуманно… В одном я чиста, одно утешает меня — что сделала я что-то не то не специально…

Сложилось так, что в театре пошли спектакли, вести которые была назначена Наталья Столярова, один из наших концертмейстеров. Готовя роли в новых постановках, я занималась с ней, а на концертах мне, как всегда, аккомпанировала Анна Ароновна. В этом нет ничего особенного, и не имеет значения, с каким пианистом ты занимаешься, репетируешь в театре, а с каким выступаешь. Но в какой-то момент то ли А. А. Левина не смогла поехать со мной на гастроли, то ли мне стало неудобно, что я занимаюсь с Наташей, а выступаю с другой пианисткой, только я без всякой задней мысли предложила ей поехать со мной в поездку. Съездили мы с Натальей раз, другой…

Такого Анна Ароновна пережить не смогла и перестала со мной работать… Если бы я могла предвидеть ее реакцию… Как говорится, знал бы, где упадешь, подстелил бы соломку… Сколько раз я подходила к Анне Ароновне, извинялась, говорила: «Давайте опять работать вместе». Ответ был один: «Нет! Второй я никогда не буду!» Такой у нее был принципиальный характер: если один раз обошлась без меня — то все…

И до сих пор корю себя за случившееся. Не должна была я просто так перестать сотрудничать со своим многолетним концертмейстером… Не те были у нас отношения… Я должна была что-то предпринять, несмотря на обиду Анны Ароновны, постараться еще и еще раз уговорить ее.