Мёртвая зыбь

Однажды в Центральном доме литераторов Званцев увидел входящую в вестибюль известную поэтессу Веру Инбер. Он поспешил ей навстречу. Они были в дружеских отношениях, вместе состояли в бюро секции астронавтики Аэроклуба им. Чкалова. Задолго до запуска первого искусственного спутника Земли вместе прогнозировали грядущие успехи космонавтики. И вот теперь, когда он сделал это в очередной повести, она вдруг яростно набросилась на него.

— Как вы могли, Саша, допустить в “Лунной дороге” заимствование из американского рассказа Томаса Вуда? — негодовала она. — У вас, как у него космонавт безжалостно выбрасывает в космос девушку, тайком проникшую на корабль!

— Это вовсе не заимствование, Верочка. Это полемика. Недаром у меня космонавт носит имя автора рассказа. Я сам включил этот рассказ в первый сборник американских фантастов и в своем предисловии указывал на неправомерность такого античеловеческого сюжета. И намеренно повторил в “Лунной дороге” эту ситуацию, но дал концовку, противоположную по звучанию. Выброшенная в космос американка стала поводом для подвига советского космонавта, с риском для себя спасшего ее. Так заложена была у меня общность в освоении космоса наших космонавтов и американских астронавтов, в чем я не сомневаюсь.

— Вы хотите доказать, что я глупа. Но я вам скажу, что вы переоцениваете своих читателей. Не все разгадают заданный вами литературный ребус. Вы спутали литературную повесть с шахматной задачей, смысл которой в разгадывании авторского замысла. В литературном произведении это едва ли уместно. Так что давайте не доказывать друг другу кто из нас глупее, и по прежнему дружить.

Конфликт с соратницей по секции астронавтики аэроклуба им. Чкалова на этом закончился, но скрытую правоту Веры Инбер Званцев усвоил. Однако переделывать “Лунную дорогу” не стал.

Нашла свое выражение и “Планета бурь”. Эту повесть из номера в номер, подобно “Пылающему острову” в “Пионерской правде”, а потом в “Юманите”, печатала газета “Комсомольская правда”, а вслед за ней многие издания.

Но Званцев для кино больше не работал.

конец второй части

Часть третья. ЕВРОПА

Культуры давней Старый свет

Рождался тысячами лет

В борьбе кровавой многих наций

И чехарде цивилизаций. Весна Закатова

Глава первая. Круиз

Культурны западные страны,

Посмотришь как со стороны:

Здесь деньги затянули раны

Недавней яростной войны. Весна Закатова

Одесса — родина многих русских талантов: Леонид Утесов и Константин Паустовский, Ильф и Петров, Валентин Катаев…

Красивый портовый город с собственным диалектом, где говорят: “Так можно сказать за всю Одессу”. Город острот и поговорок, памятных для всей страны мест: много раз обыгранная кинематографистами лестница и Приморский бульвар с бюстом “своего герцога”, много сделавшего для этой красы Черноморья.

Все это приходило Званцеву на ум, когда он приехал сюда вечером, чтобы утром сесть на теплоход “Победа”, совершающий круиз вокруг Европы.

Перед отъездом из Москвы ему назначил тайное свидание в гостинице “Балчуг” работник КГБ. Там Званцев узнал, что его нагрузили быть старостой группы туристов и Комитет, доверяя ему, рассчитывает на его мудрость и опыт в случае враждебных провокаций за рубежом и на помощь туристам, если кто-либо из них попадет впросак. Званцев поморщился, но отказаться от заботы о своих спутниках не решился.

Он еще в поезде познакомился с некоторыми из будущих своих подопечных: со знаменитым карикатуристом Борисом Ефимовым и его женой, известной эстрадной артисткой Саввой, выступающей в редком жанре мелодического свиста. Саша попытался заговорить с ней в коридоре у открытого окна вагона, спросив:

— Скажите, в вашем репертуаре есть колоратурные арии? Вы мне представляетесь живой флейтой.

— Если вы хотите подъехать ко мне, чтобы поразвлечься с дамой в пути, то я вам советую отыскать такой духовой инструмент, как геликон.

Званцев был обескуражен таким отпором:

— Прошу простить, что я не представился вам. Званцев, писатель, староста вашей туристской группы.

— Боря, Боря! — позвала Савва мужа через открытую дверь купе. — Познакомься с писателем Званцевым, он будет нашим старостой, а я успела нахамить ему. Думала, он полезет мне под юбку. Скажи, что я прошу у него прощения. Что он Александр, я, конечно, помню, а отчества он не сказал. И я не знаю, как к нему обратиться.

— Лучше всего, просто Саша.

— Тогда будем дружить, — предложил Борис Ефимов.

И супруги Ефимовы обменялись со Званцевым рукопожатием.

Савва, желая загладить неловкость первого общения, расспрашивала его.

— Вы играете на рояле и учились пению? У кого? Где?

— У тенора Большого театра Петра Ивановича Словцова с условием, что я не пойду петь в оперу. А я и не собирался. Он ставил мне голос, и я научился петь не горлом, а в маску. По итальянской школе.

— Тогда вы поймете меня, Саша. Мелодичный свист требует не меньшей постановки, чем колоратура, о которой вы вспомнили.

Савва выпытала у Званцева, что он учился композиции у профессора консерватории Дубовского и заручилась обещанием сыграть ей на теплоходе фрагмент своего фортепьянного концерта.

Ефимов нарисовал на Сашу карикатуру: он тащит сани, нагруженные роялем, искусственным спутником Земли и духовой трубой-геликоном.

Высокий борт теплохода “Победа” неприступной белой стеной поднимался над причалом, к которому он пришвартовался вплотную. На дебаркадер спускался парадный трап для пассажиров, удобная лестница с перилами.

На первых ее ступеньках стоял нарядный морской офицер, помощник капитана корабля, проверяя у туристов билеты и желая каждому счастливого плавания.

В двухместной каюте туристского (второго) класса Званцев оказался вместе с поэтом Владимиром Александровичем Лифшицом, с которым сразу установил дружеские отношения.

Первая остановка ожидалась в Турции, в Стамбуле, бывшем Константинополе на берегу Босфорского пролива.

— Вот он, Царьград, на воротах которого русский князь Олег прибил свой щит, — сказал Лифшиц, стоя на палубе рядом со Званцевым.

— Здесь закончила существование Византийская империя, второй Рим, соперничавший с первым. Интриги ее двора сделали слово “Византия” символом лукавства и коварных заговоров, — отозвался Саша.

— Надеюсь, мы посмотрим знаменитый Софийский собор, гордость православной церкви, превращенный турецкими завоевателями в мечеть, сам город переименовав в Стамбул.

— Да, Турецкая империя стремилась захватить восток Европы, но столкнулась с Русской империей и в результате нескольких войн вынуждена была уйти из Румынии, Болгарии, Сербии, оставив там “отуреченную” часть населения, принявшую ислам, потомки которых станут причиной будущих внутренних распрей в освобожденных русскими государствах, — закончил Званцев.

Их с Лифшицем интересовало, как теперь рядовые турки относятся к русским. Ответ они получили: на волнах под бортом качалась рыбачья лодка с одиноким рыбаком, очевидно, турком.

Восторженные туристы махали ему руками или платочками, он же в ответ погрозил кулаком. Должно быть, здесь крепко засела вековая ненависть к русским, подогретая еще неприязнью к коммунистической стране.

Стамбул оказался тесным городом с узкими кривыми улицами с ишаками и автомобилями, отвоевывающими друг у друга неезжее пространство, с торговцами в фесках и с доступными проститутками под паранджами, высматривающими среди прохожих добычу, приоткрывая покрывало.

Званцев с Лифшицем побывали в мечети Айя-Софья, куда допускались посетители подивиться на удивительное даже для современности перекрытие центрального купола, воспроизводящего небосвод.

К ним присоединилась переводчица Калашникова, владевшая английским и французским языками, будучи в чужой стране неоценимой спутницей. Кто-нибудь из прохожих обычно понимал ее, и гости Стамбула смогли добраться до порта и родного корабля, побывав и в лавчонках, и в магазинах с ошеломляющим изобилием товаров, недоступных туристским кошелькам.