Ян Гус

Благодаря подробным записям очевидца Петра из Младоневиц можно рассказать и о последнем дне жизни Гуса — 6 июля 1415 года.

В этот день с утра (была суббота) Гуса забрал из тюрьмы архиепископ рижский и под усиленным конвоем отвел его в главный констанцский храм, где собрался весь собор на торжественное заседание в присутствии Римского короля. Сановники церкви были в праздничных облачениях, Сигизмунд — в королевских одеждах; по бокам четверо высших придворных держали знаки его императорской власти: императорскую корону, державу, скипетр и меч.

Гуса оставили за дверью до тех пор, пока в храме не закончилось утреннее богослужение — чтоб «сей еретик» не осквернил его своим присутствием. Только после окончания мессы Гуса ввели и поставили перед собравшимися. После мессы, которой открывалось заседание, один из епископов произнес проповедь, тему для которой выбрали многозначительную: «Да уничтожен будет телесный сосуд греха!» Проповедь закончилась прямым призывом. «А посему уничтожьте всякую ересь и заблуждение и прежде всего сего закоренелого еретика, которого зрите пред Собою, злоба же его поразила мором многие края».

После этого началось заключительное заседание суда над Гусом.

Сначала был дан обзор предшествующих этапов: тяжба с пражским архиепископом; вызов в Рим; разбирательство и расследование, проведенные в Констанце. Затем прочитали выдержки из положений Уиклифа и Гуса, осужденных собором. Несколько раз, когда выдержки из его сочинений искажались, Гус попытался прервать чтение, но ему не давали говорить, заглушая окриками; наконец в бессильном возмущении он воскликнул: «Именем Бога прошу, выслушайте меня, дабы не думали близстоящие, будто я ересь проповедовал, потом делайте со мной, что хотите!»

Но и теперь ему не дали высказаться; кардинал Забарелла грубо отвечал ему: «Молчи, мы уже достаточно тебя слушали!»

Тогда Гус отвел глаза от своих врагов и, возведя их к сводам храма, опустился на колени и стал тихо молиться.

Во время свидетельских показаний все повторилось: те же попытки Гуса восстановить в них истину или вскрыть их лживость, те же злобные окрики, которые заставили обвиняемого замолчать.

И такая же, для Гуса заранее проигранная борьба, поднялась по поводу его апелляции к Христу, по поводу проклятия, которому он не подчинился, по поводу толкования св. Троицы и тому подобное.

Этим завершился перечень грехов Гуса, составленный обвинителями. Затем поднялся один из епископов и огласил приговор: лишить Яна Гуса духовного Сана, предать проклятию и выдать светским властям для наказания.

Гус выслушал приговор спокойно, не переставая молиться. Потом он еще раз повторил, что не считает себя виновным в учении и распространении ересей, и еще раз подчеркнул, что признает любые свои заблуждения, если ему это докажут на текстах писания. Он закончил обращением к Христу, умоляя простить его врагов, которые его «несправедливо осудили, очернили и обвинили, ложных свидетелей призвали, ложные артикулы выдумали».

К лишению священнического сана приступили безотлагательно. Обряд исполняли семь епископов; они надели на Гуса сутану и дали ему в руки чашу. Гус сопровождал эту жестокую церемонию замечаниями, полными горькой иронии: «Когда господина моего Иисуса Христа отправили к Пилату в белом одеянии, его насмешкам подвергли!» Одетого таким образом Гуса возвели на приготовленный помост, где епископы торжественно отобрали у него чашу и сорвали с него сутану. Тут настала заминка — епископы не могли договориться, чем остричь Гуса, чтоб сравнять тонзуру [33], — бритвой или ножницами. И Гус сказал: «О, епископы сии даже в кощунстве к согласию Прийти не умеют!»

Все эти обряды означали, что Гус перестал быть «членом церкви» и «храму и церкви Божьей больше нечего делать с ним и предают его суду и власти светской».

На голову Гуса в знак того, что он еретик, надели бумажную корону с нарисованными фигурами чертей и с надписью: «Ессе heresiarcha!» («Се — ересиарх»!), сопровождая это проклятием: «Вручаем душу твою дьяволам». А Гус ответил: «Я же вручаю ее воплощению добра, Господу Иисусу Христу».

Отлученный от церкви и переданный светским блюстителям порядка, Гус вторично оказался во власти человека, который собственноручной грамотой обещал ему безопасность. Но и на этот раз Сигизмунд не собирался держать слово. Он передал теперь осужденного одному из вельмож своего двора, тому, кто стоял у трона и держал императорскую державу. Петр из Младоневиц отметил его имя: «Клемов сын»; ему выпало на долю сопровождать Гуса в его последний путь. «Сняв с себя одеяние княжеское, в котором он ту державу (императорскую) держал, взял он магистра Яна Гуса и передал его в руки палачей. И приступив к магистру Яну, сказал: «Магистр Ян, отрекись еще — и жизнь сохрани». Тогда магистр Ян сказал ему: «А кто ты есть?» Тот отвечал: «Геркулес молодой». И молвил Ян Гус: «Не гневайся на меня, я-то думал, что ты палач». Тогда тот, покраснев, оглянулся на короля».

О последнем пути Яна Гуса, о пути, на котором он переступил порог, отделяющий жизнь от смерти, послушаем слова очевидца Петра из Младоневиц. Эти слова «простые», как сам он замечает, но они лучше всех изображают кончину Гуса, ибо это слова любви, восхищения и глубокой преданности.

Петр из Младоневиц написал обширную повесть о констанцском периоде жизни Гуса — с момента, когда тот пересек границу Чешского королевства, и до его смерти. Он ежедневно делал заметки о том, что видел и слышал, присовокупляя к своим записям многочисленные копии документального материала. Из последней части этой повести он сделал позднее извлечение, составленное на чешском языке; оно должно было познакомить широкие слои читателей с историей осуждения Гуса и его смертью. Это небольшое произведение, которое ставило своей целью увековечение памяти магистра Гуса для поощрения стойкости его верных, носит название «Страсти магистра Яна Гуса». В нем Петр из Младоневиц следующим образом описывает последний путь Гуса с того момента, когда он вышел из храма:

«Идя на смерть, он говорил тем, кто шел рядом, чтобы они не думали, будто он хочет принять смерть за ереси, в которых его ложно и несправедливо обвинили свидетели по наущению его смертельных врагов: «Ибо все время просил я доказательств из Писания, и того мне до сего времени не дали». Люди же из этого города (Констанца) были в доспехах, провожая его на смерть.

И когда он пришел на место, где должен был умереть, преклонил колени и, руки сложив и очи горе возведя, набожно молился. А паче псалом: «В руки твоя, Господи, вручаю душу свою», неоднократно прочитал громко и радостно, так что стоящие рядом хорошо его слышать могли.

Место, на котором он был сожжен, представляет собой как бы деревенский луг, среди огородов констанцского предместья, на пути из города в крепость Готтлибен, где перед тем магистр Гус пребывал в заточении.

Когда он так молился, некоторые миряне, стоявшие около, сказали: «Мы не знаем, какие вещи он до сих пор говорил или делал, но вот видим и слышим — святые слова говорит он и молится». Иные же сказали: «Поистине хорошо было бы дать ему исповедника». А один священник, сидя на коне в зеленом кафтане, красной тафтою подбитом, с манжетами раструбом, сказал: «Негоже слушать его, и исповедника нельзя ему дать, ибо еретик есть!»

Преклонив колени, Гус продолжал молиться и только усмехнулся, когда с его головы упала позорная бумажная корона. Кто-то из наемников, стоявших около, сказал: «Возложите ее опять ему на голову, да сожгут его вместе с чертями, хозяевами его, которым он служил здесь».

Тогда, восстав от места сего по приказу палачей, высоким и ясным голосом, так что хорошо слышен был, так стал молиться: «Господи Иисусе Христе, готов я с любовью и покорностью принять сию жестокую и ужасную смерть за светлое твое Писание и за то, что проповедовал святое слово твое; прости же, прошу, всем врагам моим!» Тотчас его вокруг стали водить, а он увещевал их и всех просил не думать, будто он проповедовал, учил или придерживался какой-либо из тех ересей, что ему ложно приписывали. Еще просил дать ему говорить с тюремщиками его. И когда они приступили к нему, он благодарил их, говоря: «Спасибо вам, мои милые братья, за все доброе, что вы мне сделали, ибо были вы не только стражами моими, но и милыми братьями. И знайте, уповаю на Спасителя своего, во имя его же святого закона, хочу с любовию смерть сию принять, что с ним буду царствовать». Так по-немецки сказал он им.