История штурмана дальнего плавания

Следует отметить, что буквально в текущем рейсе с экипажем был проработан приказ по АМП об ужесточении пропускного режима на суда пароходства при стоянках в портах. Были заведены специальные журналы, в которые надо было заносить данные о приходящих на борт судна посетителях — их время прибытия, убытия и цель визита. При остановке мной у трапа той самой женщины из банно-прачечного комбината оказалось, что удостоверение личности она забыла у себя на работе — из её слов. С учётом просьбы нашей буфетчицы, спешившей со сдачей белья за период этой короткой стоянки, обратился к той женщине:

— Скажите хотя бы свою фамилию, для записи в журнал посещений…

Она с независимым видом «фыркнула» мне:

— Запупыркина! — и отвернулась, с готовностью проследовать дальше на судно.

Такой ответ меня крайне возмутил — пиши, дескать, в свой журнал, что захочешь. Так надо понимать? Пришлось, как говорится, тогда и власть употребить:

— Вон с борта судна! Вахтенный, удалите эту женщину, «Запупыркину», на причал…

Через некоторое время позже на наше судно прибыл диспетчер порта и пояснил, что к нему со слезами обратилась с жалобой женщина из баннопрачечного комбината, которая хотела пересчитать бельё у нас на борту, что её, бедную, из-за необычной фамилии по мужу выгнали с борта судна. Более того, оказывается, позже, когда она сообщила об этом случае своему мужу, то и у них произошёл следующий нелицеприятный диалог:

— Из-за твоей дурацкой фамилии меня с парохода выгнали…

— Правильно сделали — нечего тебе шляться по судам!

Вот так и случается, что весьма необычные украинские фамилии, оказывается, иногда могут и до греха довести. Надо быть мне более осторожным — во всём необходима, видимо, даже такая собственная практика. Учтём на будущее!

В один из первых месяцев моей работы с судовой кассой необходимо было получить очередную заработную плату для экипажа, заказанную по радио через представительство агентства Трансфлот в порту Керчь. На служебной машине к борту судна подкатил шустрый средних лет представитель агентства, который в каюте выложил на стол пачки денег, перетянутые накрест маркированной бумажной лентой:

— Принимайте вашу зарплату. Упаковка банковская, надёжная…

Несмотря на его настоятельную просьбу подсчёт денег провести по пачкам, так как водитель, доставивший представителя агентства не мог долго ожидать у борта — спешил для выполнения других имеемых заданий, пришлось мне достаточно твёрдо отстаивать своё условие подсчёта денег: вскрывать все пачки и выполнять пересчёт только покупюрно. Для убедительности своего условия, что банковская упаковка всё-таки не надёжна, я показал представителю Трансфлота вариант, как можно вытащить деньги из пачки, не нарушая ленточной упаковки. Одну из этих пачек поставил вертикально на стол и слегка её сжал. Появилась слабина между купюрами. Взяв другой рукой со стола пинцет (из комплекта ключей гирокомпаса), вставил его в пачку, зажал две или три купюры губками пинцета. Далее поворачивая пинцет, свернул захваченные купюры в трубочку, которая легко потом вынималась из общей пачки, не нарушив накрест склеенную и отштампованную банком контрольную ленту. Проведённый очевидный пример возможного априори хищения удивил представителя Трансфлота, но, к сожалению, не убедил:

— Однако же ты — «ловкач». Неужели и этому вас научили в мореходке?

Собрав все пачки денег снова в свою брезентовую «инкассаторскую» сумку, он категорически отказался передавать их на судно. Вероятно, у него возникли свои опасения, поэтому лучше вернуть деньги в банк в том виде, в каком их он получил. В результате заработную плату нам пришлось выдавать уже в очередном порту, благо, что наше судно из Керчи в тот же день снялось под загрузку в порт Мариуполь. Поэтому экипаж судна неудобств с получением заработной платы не почувствовал. Несправедливый упрёк со стороны представителя Трансфлота в «ловкачестве» несколько обидел меня, но ненадолго. Я «списал» этот казусный случай на их трансфлотовское непонимание, что и на флоте «не лыком шиты…».

Невезучим оказался тот день нашего пребывания в порту Керчь. Парность негативных событий снова как будто подтвердилась. Теперь уже действующим лицом в этом плане оказался наш второй помощник Рафик.

Перед отходом судна на борт прибыла пароходская делегация во главе с госпожой Красюковой. Они возвращались в Мариуполь после проведения в порту Керчь годичной отчётной конференции. На нашем судне в кормовой надстройке для них было выделено две каюты. Судовая буфетчица Любаша, дородная украинская женщина (по словам Рафика — «баба-гром»), навела в этих каютах должный порядок, застелила по койкам свежее бельё. Делегация достойна уважения — пароходское начальство! Прямо с трапа они направились к кормовой надстройке. В районе трюмов им встретился наш Рафик (у него в этот день был очередной срыв в употреблении спиртного). Не выдавая своего состояния, он почти по-военному прошёл как по ниточке мимо делегации к «белому дому» — так именовалась средняя надстройка, где размещался штурманский состав. Председатель профкома г-жа Красюкова, проходя мимо, удивлённо состроила гримасу, но ничего никому не сказала. А уходя с судна, уже в порту Мариуполь, капитану Писаренко заметила:

— А что это ваш второй помощник прогуливается по стальной палубе в одной туфле?

Капитан смущенно молча пожал плечами. Не стал он, конечно, пояснять какой ещё более серьёзный факт произошёл позже с этим Рафиком на ходовом мостике.

Тогда отход из порта Керчь состоялся на моей вахте. После стояночной вахты сразу пришлось заступать на ходовую вахту, которая у меня заканчивалась как обычно в 24–00. По своей инициативе, в скорости после прибытия на п/х «Никитовка», мной были составлены «правила» стыкования ходовых и стояночных вахт. Подписались под этим соглашением все штурманы, одобрив эти условия. Хранился этот листок на мостике под ящиком хронометра для напоминания любому при необходимости. Недоразумений, имевших место ранее, теперь уже не возникало. Все были довольны.

Второй помощник Р. Назаров поднялся на ходовой мостик вовремя, без задержек. У карты пролива Кек, по которому мы двигались, он при пересмене задержался ненадолго. От него изрядно исходил запах спиртного. Вероятно, после встречи с делегацией АМП Рафик продолжил всё-таки дальше свою дружбу с «бутылочкой». Поэтому на ходовом мостике, не задерживаясь в рулевой, сразу поспешил на крыло левого борта, где «повис» на планшире рядом с вперёдсмотрящим матросом. Капитан находился у открытого центрального окна, следил за створами и изредка подавал рулевому корректирующие команды, удерживая судно на канале. По носу хорошо просматривались створы Еникальского колена, впереди предстоит последний поворот на Пушкинские створы для выхода в Азовское море. Я, заполнив судовой журнал, доложил капитану:

— Вахту сдал. Можно быть свободным?

Получив подтверждение, спустился, наконец, для отдыха в свою каюту. За время стояночной вахты, отходной суеты и ходовой вахты прилично устал. Прилёг на диванчик, ожидая внутренне возможного вызова на ходовой мостик в связи с известным состоянием второго помощника. Вызова не последовало, но через некоторое время донеслись громкие голоса и топот ног. Оказывается, не доходя значительно к месту поворота на Пушкинские створы, наш Рафик решил, очнувшись, вдруг самостоятельно начать этот последний поворот:

— Руль лево на борт! — скомандовал он рулевому через открытую дверь, находясь по-прежнему на крыле ходового мостика. Капитан с крайним удивлением прокричал:

— Отставить! Так держать!

Далее события на ходовом мостике развивались, как стало потом известно, с привлечением старпома и старшего матроса (боцман находился в этот момент на баке у якорей). Они с трудом удалили с ходового мостика упирающегося Рафика для отдыха в каюту. Вместо второго помощника вахту его продолжил нести теперь сам капитан. Вероятно, от такой дикой встряски нервов успокоение он находил только при личном пребывании на ходовом мостике — не зря называемого часто «капитанским». Действительно, от посадки на мель п/х «Никитовка» был, как говорится, в двух шагах. Об этом пароходской делегации капитан Писаренко не стал сообщать. Чего уж там давать комментарии по поводу прогулки в одной туфле — обыденная «мелочь»!