Рыцари пятого океана

Утром мы получили газету "Правда". В ней была опубликована передовая статья "Фашизм будет уничтожен", которая раскрывала сущность навязанной нам войны, истоки нашего могущества, выражала несокрушимую уверенность в победе. Работникам политорганов армии и флота вменялось в обязанность разъяснить воинам смысл этой статьи, провести в частях собрания.

Едва я успел сообщить об этом комиссарам частей, как снова раздался сигнал боевой тревоги. Посты воздушного наблюдения сообщили, что курсом на Ригу идет большая группа фашистских бомбардировщиков. Истребители 21-ю авиационного полка поднялись им навстречу. В боевых документах этой части записано: "В 13.55 двадцать "юнкерсов" бомбили рижский аэродром, а другая группа самолетов нанесла удар по мосту через реку Западная Двина".

Запись лаконичная, но за ней кроются очень напряженные события. Истребителям было приказано не только прикрывать свой аэродром, но и сопровождать эшелоны по маршруту Рига - Двинск - Псков. В первые же минуты боя наши летчики на подходе к городу сбили три "лаптежника" - так авиаторы окрестили "юнкерсов" за неубирающиеся шасси. Небольшой группе бомбардировщиков все же удалось прорваться к аэродрому, но существенного ущерба они не нанесли. Целым остался и мост через Западную Двину.

24 июня немцы снова предприняли налет на рижский аэродром. Им удалось поджечь две цистерны с горючим. В единоборстве с пожаром погибли два красноармейца. Они получили настолько сильные ожоги, что врачи уже не могли их спасти.

Огненная колесница войны набирала разбег.

* * *

В двери моего кабинета кто-то торопливо постучал.

- Пожалуйста, входите, - пригласил я нежданного визитера.

Вошел запыхавшийся радист с сияющим лицом:

- Товарищ полковой комиссар, пойдемте скорее в радиорубку! - выпалил он скороговоркой.

- Что случилось?

- Там узнаете, - торопил он меня. - Пойдемте. Иногда я слушал там важные сообщения, чтобы тотчас же, не ожидая, когда придут газеты, рассказать о них сотрудникам политотдела и штаба дивизии, а если нужно, то и полковым политработникам. "Наверно, Совинформбюро передает сводку с фронтов", - подумал я, направляясь вслед за радистом.

Радиоаппаратуру, смонтированную в специальной автомашине, облепили человек десять. Нет, это были не последние известия. Люди слушали песню, суровую и торжественную:

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна,

Идет война народная,

Священная война.

Песня гудела призывно, звала на борьбу с врагом, дышала силой и уверенностью в победе. Казалось, тысячи, миллионы сердец жили сейчас единым дыханием, отбивали могучий такт, который способен рушить скалы. Новая песня произвела на всех огромное впечатление. Когда затих последний аккорд, мы долго еще стояли как завороженные. Затем кто-то восхищенно сказал:

- Здорово! Душу зажигает огнем.

Песня и в самом деле брала за сердце. Ни один человек, стоявший у аппаратуры, не остался безучастным к священному гневу, к призывному голосу боевого гимна, который только что услышал.

Я позвонил Юрову, замполиту истребительного полка:

- Слышал песню, что сейчас передавали по радио?

- Нет, - удивился тот неожиданному вопросу. - А что?

- Настрой приемник и жди. Может, еще будут сегодня передавать. Сделай так, чтобы записать ее и размножить.

Потом позвонил в другие полки и попросил политработников, чтобы они непременно разучили песню с красноармейцами и командирами. Оказалось, что кое-где смекалистые радисты уже записали текст песни и ее слова были крупно выведены в боевых листках. "Священная война" облетела всю дивизию за несколько часов.

А когда по радио начали снова передавать эту песню, неожиданно прозвучала команда: "Воздух!" В небо взвилась сигнальная ракета, и дежурное подразделение, взвихрив пыль на аэродроме, поднялось в воздух. Наводчики зенитных установок прильнули к прицелам, готовясь встретить врага огнем. Техники и механики бросились в щели. Из динамиков, словно вечевой колокол, гремел призывный клич:

Вставай, страна огромная...

Вставай на смертный бой...

Этот клич удесятерял силы бойцов, наливал их сердца отвагой, заставлял крепче сжимать в руках оружие, рождал испепеляющую ненависть к врагу. Немецким бомбардировщикам не удалось дойти до аэродрома. Истребители встретили их на дальних подступах. Два самолета были сбиты, остальные повернули обратно.

Песню сразу же приняли на вооружение во всех частях и подразделениях, и она долго сопровождала нас по трудным дорогам войны. Ее пели в тесных землянках, мотив ее раздавался с импровизированных сцен на лесных полянах.

Даже Иван Логинович Федоров, не любивший на людях показывать свои чувства, не удержался однажды и после какого-то разбора полетов поднял руку, призывая к тишине:

- А ну, давайте "Священную войну", - и сам громким голосом вывел первый куплет.

Было и после "Священной войны" создано поэтами и композиторами немало хороших песен: шутливых и лирических, боевых и с грустинкой. Их горячо приняли, они стали спутниками бойцов. Но такой, как "Священная война", что родилась в самый трудный для Родины час, по-моему, не было,

На одном из совещаний политработников я особо остановился на роли песни в патриотическом воспитании воинов. Кто-то из присутствующих иронически улыбнулся: тут, мол, война идет, а он о песнях говорит. Этим ли сейчас заниматься?

Товарищ, очевидно, не понимал, что добрая песня в бою не помеха. Когда человеку особенно тяжело, без нее обойтись трудно.

Горькие дни

27 июня из Румболо через Ригу шла колонна грузовых автомашин. Возглавлял ее капитан Сазонов. Прибыв к нам в штаб, он доложил, что на Московской улице и при выезде из города их обстреляли из винтовок.

- Удалось привести только четырнадцать машин, - сетовал капитан. Остальные где-то растерялись под огнем.

- Нельзя оставлять их в городе, - предупредил я Сазонова. - Каждая машина сейчас на вес золота. Придется разыскать отставший транспорт и только потом двигаться дальше.

Капитан оказался расторопным человеком. Он нашел все до единой машины и в целости привел их в пункт назначения.

Вскоре я снова уехал на аэродром Митава, к Федору Ивановичу Добышу. Он по-прежнему держал свой полк в кулаке. Каждый день организовывал вылеты на боевые задания. Несмотря на вражеские бомбардировки, ему удалось сохранить самолеты почти полностью. Сказывался опыт, полученный им в Китае и в боях с финнами. Сейчас Добыта беспокоила судьба семей однополчан, оставленных на прежнем месте дислокации части.

- Надо принимать меры, Андрей Герасимович, - тревожился командир.

- За чем же дело, Федор Иванович? Организуйте из солдат команду, выделите машины и сегодня отправьте туда, - распорядился я. - Старшим назначаю замполита 116-й авиабазы Полищука.

- Вот это деловой разговор, - удовлетворенно произнес подполковник.

Связавшись с управлением военных перевозок Рижского узла, я договорился, когда и в каком пункте будет посадка семей военнослужащих в эшелон. Потом объявил об этом летчикам и техникам. Надо было видеть, какой радостью озарились их лица. Теперь они знали, что их семьи не будут брошены на произвол судьбы, и могли с полной отдачей заниматься своими служебными делами.

С Добышем у меня давнее знакомство. Небольшого роста, подвижной, он как шарик катался по аэродрому и успевал делать все, что необходимо. В полку его уважали за твердость характера. Уж если что пообещал - слово сдержит. За усердие вознаградит, а за провинность никому спуску не даст.

После китайских событий я на время потерял его из виду. Встретились мы снова незадолго до Отечественной войны, кажется, на партийной конференции. Меня тогда избрали членом окружной партийной комиссии, и Федор Иванович подошел поздравить. С того времени Добыт мало изменился, только на лбу его залегла глубокая морщинка.

- Долбят нас немецкие истребители, а мы им сдачи дать не можем, - сказал он мне, когда люди разошлись по самолетам.