Рыцари пятого океана

- Слышь, комиссар, - "слышь" было его любимым присловием, - что будем делать дальше? Ну, выступлю я перед коммунистами, расскажу им о последних установках и директивах: не поддаваться, мол, на провокации, нам нужно выиграть время, а оно, как известно, работает на нас, и так далее. А потом? Немецкие самолеты все чаще нарушают государственную границу, ведут воздушную разведку, а катера, как тебе известно, заходят в наши территориальные воды. Открывать огонь по нарушителям запрещено. Единственное, что нам разрешается подавать крылышками сигналы: пожалуйста, приземлитесь, господа фашистские летчики. Но ведь ни один экипаж еще не подчинился этим вежливым командам...

Иван Логинович говорил горькую правду, и на его вопрос ответить было очень трудно. Собственно, такой вопрос - а что же дальше? - возникал у многих. Как-то я был на одном из аэродромов. Летчик, только что ходивший на перехват немецкого самолета, страшно негодовал:

- Фашисту надо не условные сигналы подавать, товарищ комиссар. Плевал он на эти сигналы. Огнем бы его, сволоту, приучить!

В душе я был согласен с летчиком. А что ему сказать, чем утешить? Вот и теперь вместо ответа командиру дивизии сочувственно говорю:

- Да, что-то неладное творится, Иван Логинович. Над Либавским и Виндавским аэродромами снова кружились немецкие разведчики.

- Верно, неладное. Что же дальше будем делать? - отозвался он. - Слышь, Андрей Герасимович, я сегодня кое-кому намекнул: на договор с немцем надейся, а сам в случае чего - не плошай. Как думаешь, правильно?

- Да, оружие надо держать наготове. Я тоже как следует потолкую об этом с комиссарами полков.

О том, что фашистская Германия готовится к нападению на СССР, не скрывала и зарубежная пресса. Сообщения на этот счет появлялись в заграничных газетах одно за другим.

...Вскоре в округе состоялись большие учения. Мы играли в войну: шуршали в штабах картами, наносили на них условные знаки, писали легенды и политические донесения. А немецкие самолеты тем временем все нахальнее залетали на нашу территорию и, зная, что они все равно останутся безнаказанными, фотографировали аэродромы, железнодорожные узлы и порты, будто свои учебные полигоны.

Все ожидали: вот-вот поступит распоряжение о том, какие необходимо принять меры в сложившейся ситуации. Но вышестоящие штабы молчали. И только накануне 22 июня получаем наконец указание рассредоточить самолеты по полевым аэродромам и тщательно замаскировать их. Но было уже слишком поздно...

На рассвете я зашел к Федорову. Весь штаб не спал в эту ночь. Иван Логинович разговаривал по телефону с командиром 148-го истребительного полка майором Зайцевым. Я понял, что там произошло что-то серьезное. Положив трубку, Федоров тревожно посмотрел на меня и сказал:

- Аэродром и порт в Либаве подверглись бомбежке. Сожжено несколько самолетов.

- Когда это произошло?

- В 3 часа 57 минут. И еще, слышь, Зайцев доложил, что немцы выбросили десант.

На какое-то время в штабе установилась мертвая тишина. Каждый, вероятно, думал: "Что же делать?" Потом Федоров снова схватился за ручку телефонного аппарата и начал безжалостно крутить ее. Не скрывая тревоги, он попросил телефонистку срочно соединить ею с Виндавой. Минуты две спустя в трубке послышался голос начальника штаба 40-го полка скоростных бомбардировщиков. Слушая его, комдив кивал головой и барабанил по столу пальцами.

- Понятно, товарищ Чолок, - заключил Федоров, - Теперь слушайте меня. Во-первых, не допускайте паники, немедленно уточните нанесенный ущерб и доложите мне. Во-вторых, передайте командиру полка, чтобы он послал экипаж на разведку. Да предупредите, пусть далеко не заходит.

- Есть! - донеслось со второго конца провода. О результатах разведки доложил майор Могилевский:

- В районах Кенигсберга, Тоурагена и по дорогам, ведущим к нашей границе, обнаружено скопление танков и пехоты.

- У Зайцева дела, видать, плохи. Полечу туда, - сказал я комдиву. - Надо на месте посмотреть, что делать.

- Что делать? - вскинулся Федоров. - Бить фашистскую сволочь - вот что надо делать!

Вошел офицер оперативного отдела с только что полученной радиограммой. Мы буквально впились в нее глазами, однако нового в ней ничего не было: на провокации пс поддаваться, одиночные немецкие самолеты не сбивать.

- Нас лупцуют, а мы помалкивай. Ничего не понимаю, - раздраженно произнес командир и бросил шифровку на стол.

- Все же полечу в 148-й полк, - еще раз напомнил я Ивану Логиновичу.

- Хорошо. Он у нас на отшибе, надо людей поддержать. Лети.

Когда я уже взялся за скобку двери, чтобы выйти, Федоров жестом остановил меня:

- Слышь, если Зайцеву будет очень туго, пусть всем полком перелетает сюда.

В Либаве я застал невеселую картину. Аэродром рябил воронками, некоторые самолеты еще продолжали тлеть. Над ангарами стлался дым, а языки пламени дожирали остатки склада горюче-смазочных материалов.

- Плохо дело, товарищ комиссар, - доложил майор Зайцев. - Подняли мы самолеты по тревоге, но стоял туман, и вскоре пришлось садиться. Тут-то нас и накрыли...

- Головачев где?

- Где же комиссару быть? С народом конечно. Моральный дух поднимает, горько усмехнулся командир. - Летчики у машин. В случае чего - по газам и в воздух.

Сигнал воздушной тревоги прервал наш разговор. Истребители пошли на взлет.

- Идемте в щель. Сейчас будет второй налет, - сказал майор.

- А что с немецкими парашютистами? - спросил я Зайцева, провожая взглядом самолеты, улетавшие не на перехват бомбардировщиков, а в сторону от них: приказ есть приказ - не сбивать.

- Как сквозь землю провалились, - ответил майор. - К месту выброски десанта мы сразу же послали на машине команду. Она прочесала окрестности никого. Видимо, пригрел кто-то из местных жителей...

- Сколько же будем играть в кошки-мышки? - спросил Зайцев, когда мы вылезли из щели. - Смотрите, что они, гады, наделали, - обвел он рукой дымящееся поле аэродрома. - Пас бомбят, мы кровью умываемся, а их не тронь.

- Потерпи, Зайцев, приказа нет, - уговаривал я командира полка, хотя у самого все кипело внутри от негодования.

"Юнкерсы" начали сбрасывать фугасные и зажигательные бомбы. Нет, это не провокация, а самая настоящая война! Прав Федоров: бить фашистов надо, беспощадно бить!

К нам подошел комиссар Головачев. Глаза его были воспалены.

- До каких пор нам руки связанными будут держать? - Он зло пнул подвернувшийся под ногу камень. - В общем, докладываю: летчики решили драться, не ожидая разрешения сверху. За последствия буду отвечать вместе с ними.

Я связался по телефону с членом Военного совета округа и доложил обстановку в Либаве, надеясь получить совет или приказ. Но он ничего вразумительного не сказал. Напомнил только об одном:

- Что будет нового - докладывайте.

Стало ясно, что в этой труднейшей и запутанной ситуации приходится рассчитывать только на свой боевой опыт и поступать так, как подсказывает партийная совесть.

Из Либавы я возвратился на Рижский аэродром. У КП меня встретил командир 21-го истребительного полка майор Мирошниченко.

- Как обстановка? - спрашиваю. - Бомбежка была. Правда, не сильная. Самолеты рассредоточили, летчики в кабинах. Ждут команды.

Заметив меня, подошел батальонный комиссар Юров:

- Настроение у людей боевое. Я сам летчик и отлично понимаю негодование ребят: когда разрешат бить фашистскую сволочь? Летчики ждут честного ответа.

Я взял Юрова за руку и благодарно стиснул ее:

- Идемте на стоянку, поговорим с народом. Нас окружили летчики и техники. В глазах нетерпеливое ожидание: что скажет полковой комиссар, представитель партии в дивизии?

- Кто наблюдает за воздухом?

- Наблюдающий на посту.

- Все ли готовы к вылету?

- Все!

- Расскажите порядок взлета по тревоге и действий в бою, - обратился я к одному из командиров эскадрилий.