Китайский Бонапарт, или жизненные вехи Чан Кайши

Чан Кайши, обращаясь к своим соотечественникам, вновь и вновь приводил пример возрождения ослабленной первой мировой войной Германии. Он отмечал энергию руководителей этой страны, их способность в короткие сроки ослабить бремя репараций, возложенное на них победителями.

«Но только ли Германия с ее спартанской дисциплиной является примером для Китая?» — следовал вопрос. Да, и Япония! Чан приводил в качестве эталона для Китая и эту страну, когда китайская земля стонала от японской агрессии. За внешними проявлениями милитаризации общественной жизни — чистота, простота, скромность и т. п.— скрывалось твердое желание привести к единообразию и поведение, и мышление людей.

Родоначальник движения пропагандировал идеал поведения гражданина его государства, который регулярно чистит зубы, моет тело, содержит в чистоте одежду, воздерживается от алкоголя, употребления опиума, табака, занимается физическими упражнениями. Если в «старой жизни, — рассуждал Чан Кайши, обращаясь к слушателям,— вы могли где попало харкать, мочиться, разводить невероятную грязь и никогда не мести под кроватями, то в новой жизни с такими варварскими привычками следует покончить». Чан обращался к примерам из собственной жизни: «Каждый из вас должен понимать, что невозможно от рождения быть революционным вождем. Надо упорно трудиться, и каждый сможет быть таким, как я, жить такой жизнью, как я».

ХОЛОДНЫЙ И ЖЕСТОКИЙ ЧЕЛОВЕК

Внедряемые сверху «движение за новую жизнь», «движение за спасение нации» не могли компенсировать отсутствия объективных, цементирующих общество факторов гражданской жизни. Чан Кайши, спекулируя на интересах различных социальных сил в китайском обществе, пытался, как это нередко делали и другие лидеры на Востоке, решить политическими и идеологическими методами проблемы объединения страны. Военно-политические и идеологические методы могли вести к упрочению диктатуры, но в то же время и обостряли существующие в обществе противоречия.

В это время Чан Кайши все больше опирался на советскую помощь. Постепенно увеличивались ряды легиона советских добровольцев; советские пилоты прибывали из различных районов своей страны; в трудных условиях, сталкиваясь порой с непреодолимыми препятствиями, они перегоняли самолеты и необходимую технику через безлюдные монгольские степи. Для многих советских людей — советников в китайской авиации — подвиги в схватках с воздушным агрессором стали логическим продолжением их суровой борьбы с фашизмом и милитаризмом, которую они начали в Испании.

Чан Кайши, хотя и говорил публично о большой роли советских советников, на деле ограничивал их деятельность. Генералы, окружавшие генералиссимуса, были обеспокоены прежде всего своей личной судьбой, их заботили привилегии, которые они стремились во что бы то ни стало сохранить. Влияние же людей, приехавших из Советского Союза и воспитанных в духе иных человеческих ценностей, вызывало в их среде лишь подозрительность и недоверие. Но среди советских советников нашелся и такой, кому бонапартизм Чан Кайши пришелся по вкусу. Полковник Власов благословил издание плаката, на котором были запечатлены его собственное изображение и образ милитариста Ян Сишаня — вожди вели за собой войска в сражениях с японцами.

Претендент в полководцы был отозван. Да, это тот Власов, который, будучи уже генералом, перешел на службу к фашистскому рейху.

К 40-летию разгрома милитаристской Японии политическая академия ВМС Китая опубликовала материалы о советской помощи Китаю во время антияпонской войны. Согласно этим материалам, СССР с 1938 года по 1940 год предоставил Китаю кредиты на сумму 450 млн. долларов в виде оружия; с октября 1937 года по сентябрь 1939 года из СССР было поставлено в Китай 980 самолетов, более 80 танков и 1300 орудий. В Китай для подготовки китайских офицеров прибыло 3600 советских военных специалистов.

У генералиссимуса складывалась своя собственная система управления в партии и государстве. Он пользовался неограниченным правом диктовать свою волю. В верхах процветала братская порука, виднейшие представители режима не тонули, а оставались на поверхности, какие бы преступления ни числились за ними.

Американский генерал Стилуэлл, находившийся в Китае в годы войны на Тихом океане, признавал невозможность состязаться со сворой паразитов и подхалимов из окружения Чан Кайши. Генералиссимус не имел представления о том, что происходит. Он подписывал тысячи приказов, в ответ слышал лишь «есть», «есть» и никогда не ведал, что все же сделано.

В мрачных тонах описывал генерал политику гоминьдановцев, ведь это «банда головорезов» с одной лишь идеей обеспечить себя и своих приближенных вечной рентой. Деньги, влияние, накопление чинов, должностей — единственная забота лидеров, интриги, двойная игра, отчаянное желание урвать от других то; что плывет к ним в руки, главное желание — позволить другим сражаться на фронтах. В то же время повсюду фальшивая пропаганда их «героической борьбы», индифферентность «лидеров» к своему народу. Генералы проявляли, казалось, не превзойденные никем способности, когда исполняли перед начальством трусливую стойку на задних лапах, важно надувались перед подчиненными. Стоящие на вершине правительственной пирамиды вожаки говорили о долге, но своими практическими действиями демонстрировали примеры изощренного мошенничества, способствовали процветанию шарлатанов, скользких приспособленцев. И в низшем звене в партии и в администрации — молодая поросль — считали для себя более привлекательным следовать примерам, а не абстрактным призывам к долгу и справедливости. И все это имело место в условиях торжества колоссального невежества, неприкрытой глупости кадрового состава, полной неспособности сверху контролировать фракции и клики, обирающие народ.

Чан Кайши никогда не одобрял право на существование оппозиции, хотя бы в рамках, определяемых законом. Если он встречал сопротивление со стороны провинциальных правителей — будь то Ли Цзунжэнь, Фэн Юйсян, Ян Сишань или кто-либо другой,— то сразу же объявлял своих противников милитаристами, мыслящими феодальными категориями. Генералиссимус доверял лишь своим родственникам и находящимся в большой зависимости от них высокопоставленным коррумпированным бюрократам. На парламент он смотрел как на инструмент в своих руках, годный для манипуляций во внутренней и внешней политике. Правительство становилось «личным» органом, конституция служила прежде всего обеспечению его, Чан Кайши, личной власти.

КРАХ

Со смешанным чувством встречал Чан Кайши приближающийся финал войны на Тихом океане, конец многолетней оккупации Японией значительной части территории Китая. Присутствовать в роли победителя в величайшей в истории битве с японским милитаризмом казалось весьма соблазнительным. Но как поведет себя Сталин после Ялтинской конференции, где были обозначены условия вступления Советского Союза в войну против Японии? Не будет ли это угрожать и без того ослабевшим за годы изнурительных схваток с внутренними и внешними врагами устоям гоминьдановской диктатуры? Настораживали рост авторитета КПК и, главное, сотрудничество между Сталиным и Мао Цзэдуном.

Генералиссимус спешил. Летом 1945 года он включает своего сына — Цзян Цзинго — в состав правительственной делегации, направлявшейся во главе с министром иностранных дел гоминьдановского правительства Сун Цзывэнем в Москву. Цзян Цзинго, казалось, недавно вернулся из Советской России, куда его отправил еще в 20-х годах на учебу отец с надеждой использовать имя сына в своих политических играх. В прошлом комсомолец, член РКП(б) Цзян Цзинго, или Николай Владимирович Елизаров — псевдоним сына Чан Кайши в Советском Союзе, — заново проходил курс политической учебы, вспоминал азы этико-политического учения Конфуция, лежавшего в основе его воспитания в раннем детстве. Цзян Цзинго побывал в роли лидера молодежных организаций Гоминьдана, попробовал свои силы в административном аппарате на провинциальном уровне.