Чаплыгин

— Как так вышло, что отвечали самые неуспешные в классе? — поинтересовался Куломзин.

— Я еще не знаю фамилий всех учениц в классе…

Инспектор неодобрительно покачал головой и порекомендовал:

— Запомните фамилии лучших учениц и вызывайте в таких случаях только их!

В ожидании нового, такого же неприятного разговора Сергей Алексеевич последовал за инспектором в зал. Там шли последние приготовления к балу. Служители выравнивали ряды стульев, расставляли цветы в простенке, где висел второе столетие портрет Екатерины II в старинной овальной раме. Люстра под потолком уже пылала огнями свечей. Служитель в красном фраке неторопливо поджигал пороховые нитки у канделябров. Огневая змейка поднималась вверх, обегала тесный ряд свечей, и в зале становилось все светлее, наряднее и праздничнее.

Сергей Алексеевич терпеливо оглянулся на инспектора. Тот, как бы вспомнив с досадой о заботившем его деле, повторил приглашение:

— Так, пожалуйста, профессор, пройдемте ко мне!

Утонченная вежливость, принятая в институте, недолго развлекала нового преподавателя. Он скоро перестал ее замечать. Следуя за гостем, инспектор говорил какие-то любезности. Сергей Алексеевич не слушал. Он думал: немедленно ли, в случае неприятности, заявить об отставке или объясниться с начальницей, кавалерственной дамой, княгиней Щербатовой?

Усадив гостя в кресло, стоявшее перед большим старинным столом, инспектор достал из книжного шкафа два небольших томика с английским обозначением на корешках и подал их гостю с любезной и обещающей улыбкой:

— Вот ваш Максвелл прежде всего. Мы получили это перед праздниками.

Жадно схватив книги, Сергей Алексеевич, кажется, даже забыл поблагодарить.

Усевшись за столом напротив, инспектор заговорил о деле:

— Что касается приборов, которыми вы считаете необходимым пополнить наш физический кабинет, то мы пошли вам навстречу. Приборы приходят, все, что вы заказывали, закупается… А вот выписанные для библиотеки высокоученые труды… Зачем они вам? Нашим воспитанницам об электричестве достаточно знать, что гром и молнию производит не огненная колесница пророка Ильи! Вам совсем не надо вдаваться в теоретические исследования, удивлять новизной идей. Девицам не надо учености, им нужны хорошие манеры, благовоспитанность, французский язык, танцевание. Вы согласны с этим?

— Нет, — довольно резко отвечал молодой учитель физики, закрывая английские томики «Научных статей Д. К. Максвелла», пришедшие из далекого Кембриджа. Он перелистывал их, слушая наставление. — Но я буду меньше вдаваться в теорию. Вы совершенно правы в необходимости держаться практических приложений…

— Я очень рад, что мы так быстро находим общий язык… А теперь, профессор, пора в зал!

Сергей Алексеевич не знал, как быть с книгами: расстаться с ними было трудно, но и не вернуть их нельзя. Инспектор понял состояние молодого ученого. Он выручил его из трудного положения, не показывая из утонченной вежливости своего намерения.

— Прошу покорно, профессор, забирайте вашего Максвелла, вам он нужнее! Не поместятся ли они в карманах вашего сюртука?

Тут уже молодой ученый не забыл поблагодарить. Правда, сделал он это до неприличия искренно, засовывая томики в задние карманы своего парадного сюртука.

Комнаты, приготовленные для игр, зал, коридоры мало-помалу заполнялись гостями. Блеск огней, праздничное возбуждение, наряды и драгоценности делали привлекательными даже и некрасивые$7

И только один Чаплыгин с заветными томиками в фалдах сюртука беспокойно ждал удобного момента, чтобы покинуть шумный зал.

Все-таки ему пришлось прослушать выступления воспитанниц, посмотреть «живые картины», дождаться начала бала и даже сделать тур вальса с одной из своих учениц. Кажется, она шла на пари с подругами, что будет танцевать с «физиком», и выиграла.

После того как все увлеклись танцами, Сергей Алексеевич покинул осторожно зал, оделся в безлюдном вестибюле и с легким сердцем зашагал но праздничной Москве.

По Садовой с бубенцами, гиканьем и хохотом носились тройки, по сторонам улицы топтались зрители, похлопывая рукавицами, толкая друг друга в сугроб. Вслед разгульным тройкам летели снежки. По тротуарам пробирались ряженые. Карнавальное веселье разгоралось как костер.

Сергей Алексеевич свернул в сонную тишину своей улицы. Он приготовился долго стучать и ждать, когда проснутся в доме и отопрут. Обычно ему открывал сводный брат, Миша Давыдов, студент медицинского факультета, с которым он вместе снимал комнату. На каникулы Михаил уехал на родину, в Воронеж, а молодая хозяйка квартиры, должно быть, уже спала.

«Ну что ж, подождем!» — вооружаясь терпением, думал Чаплыгин.

Но ждать не пришлось. Дверь открылась тотчас. С большой светлой лампой в руках запоздавшего квартиранта встретила сама хозяйка.

— Вы, верно, откуда-нибудь только что пришли, Екатерина Владимировна? — удивленно спросил он.

— Нет, ждала вас, Сергей Алексеевич.

— Помилуйте, зачем же…

— Хочу гадать с вами. Одной страшно… — отвечала она с веселым смехом.

Француженка по отцу, уроженка Петербурга, хозяйка Сергея Алексеевича в свои 27 лет уже перенесла бездну несчастий. Родителей она потеряла ребенком, воспитывалась у дяди, инженера. Девочку отдали в Ксениинский институт. Окончив его еще до совершеннолетия, в 16 лет, она вышла замуж за молодого инженера и стала носить фамилию Арно.

Через два года он умер от туберкулеза, оставив ей сына.

Восемнадцатилетняя вдова стала давать уроки французского языка и растить сына. Но мальчик через год последовал за отцом.

Екатерина Владимировна сбежала в Москву из холодной, сумрачной столицы, волей судьбы обратившейся в сплошной некрополь для молодой женщины.

В Москве она сняла большую квартиру. Чтобы не жить в ней одной, она сдавала комнаты студентам, не переставая давать уроки.

Потоки несчастий ожесточают только слабые сердца. Сильных людей они примиряют с жизнью. Сергей Алексеевич не мог надивиться неугасающей приветливости, радостности, доброте своей хозяйки.

Пока он раздевался, Екатерина Владимировна стояла с лампой в руках, держа ее перед собой. И Сергей Алексеевич видел, как она еще молода и очаровательна в своем милом простодушии. Повесив на вешалку пальто и шапку, он отобрал у женщины лампу и пошел впереди, освещая путь.

В столовой действительно все было приготовлено для гадания: зеркало, свечи, воск, таз с водой, игральные карты. Тут же стоял пузатый графинчик с наливкой собственного приготовления, и половинка жареного гуся, и моченые яблоки, и огурцы, и капуста.

— Да вы совсем-таки русская! — воскликнул Сергей Алексеевич, оглянув стол.

— Да, и сейчас будет настоящий русский пирог!

Екатерина Владимировна ушла на кухню и через минуту вошла с пирогом; пирог напомнил Сергею Алексеевичу дом, мать, отчима, сводных братьев и сестер. Рассказывая о своем детстве, он нечаянно спросил Екатерину Владимировну:

— А сколько вам лет?

Она немножко сконфузилась, стала похожа на висевшую на стене фотографию, изображавшую ее в институтском форменном платье, и сказала с притворным ужасом, сквозь смех:

— У… у… у… я совсем старуха!

— Старше меня?

— На два года!

— Ужасно! — в тон ей ответил Сергей Алексеевич и весь вечер дразнил ее старушкой. Схватив гитару, он даже спел два куплета из старинного романса:

Убрав со стола, Екатерина Владимировна расставила зеркала одно против другого с тем, чтобы видеть в них суженого, и, подождав до двенадцати, прогнала гостя в его комнату. Он подчинился, зажег у себя лампу, взял «Научные статьи Д. К. Максвелла» и стал читать «О соотношении между физикой и математикой».

Великий английский ученый писал: