Дом солдатской славы

Писали и так. «…Вы переписываетесь с героем Вердена французом Люсьеном Липисье и еще с кем-то из Болгарии, Польши, Германии и Бельгии. Пришлите мне их адреса, и я им напишу, что мы, советские люди, как к братьям, относимся ко всем народам земли. Чтобы они правильно понимали нас и были бы нашими верными друзьями в борьбе за мир и дружбу».

Иногда прямо с работы шел в школу, институт или в цех какого-нибудь завода и рассказывал молодежи о войне, о товарищах. Так прошел год, другой. И все это время жил в гуще своего народа. Ощущал огромное дыхание мирного труда волгоградцев, но не мог видеть всего прекрасного, величественного, о чем сам писал и рассказывал. И все же пришел день, когда мои давно потухшие глаза снова засветились. Случилось это в феврале 1964 года.

Как всегда, не ожидая на ближайшее время чего-нибудь отрадного, я отправился на очередную консультацию к заведующему кафедрой глазных болезней Волгоградского медицинского института профессору Александру Михайловичу Водовозову. На этот раз обследование проводилось с какой-то особой сосредоточенностью. Он попеременно направлял в мои глаза разноцветные лучи то красного, то синего, то желтого света. Подносил близко к лицу какой-то прибор, щелкал им и все время переговаривался с врачами. Наконец, профессор отложил в сторону загадочный аппарат, немного подумал и спокойно сказал:

— Ну что же, будем делать операцию.

Для меня это было настолько неожиданно, что я просто растерялся и как-то смешно спросил:

— Неужели для меня скоро солнце взойдет?

— Гарантий не даю, но прогноз предвещает ясную погоду и хорошую видимость, — ответил профессор.

Тогда Александру Михайловичу было сорок шесть лет. Он уроженец Одессы. Там же окончил медицинский институт, где встречался с профессором Филатовым и слушал его лекции. Во время войны занимал должность начальника Управления эвакогоспиталей Наркомздрава Сумской области. После войны работал заведующим Облздравотдела в городе Черновцы. Жители области избирают его своим депутатом в областной Совет, а коммунисты — членом бюро обкома КПСС. Одновременно работает на кафедре глазных болезней Черновицкого мединститута под руководством профессора Радзиховского. Там же заканчивает кандидатскую и докторскую диссертации.

И вот новое назначение. На этот раз к нам в Волгоград. Здесь Александр Михайлович продолжает работать в области методов исследования глазных болезней, производит сложные опыты, обобщает их. Из-под его пера выходит целый ряд научных трудов и изобретений.

Аппарат для исследования глазного дна профессора Водовозова пользуется сегодня большой популярностью. При помощи этого волшебного фонарика врачи офтальмологи получили возможность исследования дна глаза в свете различного спектрального состава (красном, желтом, синем, желто-зеленом и пурпурном).

Глазное отделение при областной больнице занимает одну половину небольшого здания. Палаты переполнены, но это почти не замечается. Чуткое внимание врачей, медсестер и нянечек, их забота о твоем здоровье, которую ощущаешь с первой же минуты, вселяют надежду и уверенность в твоем исцелении. Здесь каждый день происходят события, которые трудно осмыслить. Среди больных то и дело слышатся восторженные восклицания: «Я вас вижу!», «Я прозрел!», «Я счастлив!».

Как-то перед обедом, возвращаясь с няней от врача, меня кто-то окликнул.

— Шура? — угадывая по голосу, отозвался я.

— Узнали, — радостно воскликнула она и быстро заговорила: — Ведь я теперь зрячая, вижу! Все вижу — и людей, и солнце, а оно сегодня яркое-яркое. Вчера не так светило. Вы тоже все увидите, врачи вылечат. Обязательно вылечат.

Шуру Мелихову я знал по работе в обществе слепых. Знал немного и о ее судьбе. Еще будучи ребенком, в двухмесячном возрасте, она перенесла тяжелую болезнь, приведшую к слепоте. Больше двадцати лет она только и могла отличить день от ночи. Недавно Шура пришла на лечение к профессору Водовозову. Смелость, талант врача вернули ей зрение. Она увидела солнце и людей.

На следующий день снова волнующая встреча. На этот раз счастье обрел участник Великой Отечественной войны майор в отставке Иванов. Всю войну прошел — и ничего, а перед самым концом получил тяжелую контузию. Зрение стало быстро падать. Одиннадцать лет не видел света. Сколько раз врачи пытались помочь, но безуспешно. Больше месяца профессор настойчиво вел борьбу с упорной болезнью, разгадывая ее загадки, а когда разгадал, пошел на решительный штурм. Операция прошла успешно. Иванов увидел свою семью, знакомых и друзей.

Пришел и мой черед. Операционная сестра Серафима Владимировна Зотова помогает мне надеть стерильные чулки, снять верхнюю одежду и ведет в операционную. И вот я на столе. Боязни нет, но ощущение все же не совсем праздничное. Хирургический нож уже ко мне прикасался не один раз. Разрезали бок, извлекали осколки, рассекали раны, делали операцию и на глазу.

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, пока Серафима Владимировна и два врача — Лидия Павловна Карпова и Антонина Степановна Белозерцева — готовят инструменты, я вспоминаю забавный случай. Несколько дней назад одному молодому человеку, ослепшему с детства, сделали операцию, и он прозрел. Ему показывают книгу, спрашивают.

— Что это такое?

— А я откуда знаю? Дайте пощупаю, — просит. Дают.

— Да ведь это же книга, — говорит он, и сам весело хохочет.

Книга для меня не загадка, но за последние двенадцать лет в нашем быту появилось немало новых вещей, которые без ощупывания вряд ли назову. А вот знакомых, так тут и совсем никого в лицо не знаю. Подойдет кто-нибудь из них, молча руку подаст. Попробуй, узнай, кто?

Мысли обрываются. Слышу голос профессора. Он осведомляется о готовности, затем подходит к столу и, обращаясь ко мне, предупреждает:

— Будет укол!

В этот же миг под глазное яблоко впивается игла. Глаз быстро немеет, кажется, его раздуло в хорошую грушу. Слышу перешептывание врачей и студентов. Чувствую, как они пристально следят за каждым движением хирурга. Наступает тревожная тишина.

— Шов на верхнюю прямую, — коротко отдает распоряжение профессор. Затем скальпелем вскрывает глаз. Неприятное ощущение перемешивается с глухой болью. Минуты кажутся часами. В операционной абсолютная тишина. Лишь где-то в стороне слышится легкое побулькивание воды, кипящей в каком-то сосуде, и изредка вполголоса короткие команды профессора: «Ножницы, скальпель, шприц, вату», — но чаще всего повторялось слово «Закапать!»

Сколько еще проходит напряженных минут, не знаю. Но вот Александр Михайлович накладывает на глаза салфетку и, обращаясь к студентам, поясняет.

— Полтора-два месяца назад мы еще не делали так операции, как мы ее будем делать сейчас. Теперь с помощью вот этого инструмента — криоэкстрактора — я надеюсь, что мы возвратим ему и многим другим зрение.

Пока он беседует со студентами, рассказывает им об особенностях данной операции, я слушаю его мягкий, спокойный голос и думаю. Какой же он добрый, хороший человек. Сколько за его плечами таких сложных операций, которые требуют от врача не только профессионального мастерства, но и твердого самообладания, большого риска и самоотверженности. Ошибись на миллиметр, — и все пропало, а он уже сотням, тысячам людей дал свет и радость.

— С этой секунды вы, больной, будете моим ассистентом, больше никто мне так не поможет, кроме вас самих. Лежите спокойно, не шевелитесь, — обращаясь ко мне, говорит профессор.

В операционной снова напряженная тишина. Проходит минута, другая, третья. Чувствую, как Александр Михайлович задерживает дыхание. Несколько секунд длится полное безмолвие, и вдруг рядом облегченный вздох профессора. Он тихо произносит:

— Вот и хрусталик.

И в тот же миг передо мной вспыхивает ослепительный белый свет. Вижу все, как в густом тумане, но вижу. Вокруг меня стоят люди. Они в белых халатах, лиц не рассмотреть. Не было сил, чтобы справиться с волнением, хотелось от радости громко закричать. Этот порыв оказался сильнее моей воли.