Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины

Колдовство командирского голоса вмиг развеялось. Засмеялись все, даже чины в форме. Люди уже не могли стоять на ногах от хохота. А ведь то, над чем смеешься, уже перестает пугать. Адмирал сперва покраснел, как вареный рак, затем так же стремительно побледнел, после чего лицо его в буквальном смысле позеленело.

– Вы… я… крамола… – бессвязно выдал он несколько слов, втянул голову в плечи, развернулся и выбежал из буфета.

Вслед за ним бросились и чины, на ходу прикрывая ладонями улыбки.

– Я что-то не так сказал? – удивленно пожал плечами Дуров. – Правда, смеяться над фамилией человека не принято. Но эта шутка просто висела в воздухе, и мне пришлось ее произнести. Он сам напросился.

– А я-то, как дурак, встал, – сокрушался Иван.

– Ничего страшного, – поспешил успокоить его Анатолий.

По поводу бегства адмирала решили выпить еще. А решив, сделали. Вскоре прибежал перепуганный управляющий цирка, бросился к Дурову:

– Я же просил вас помягче сегодня, без дерзостей. Вы меня обнадежили, а сами, коварно…

– Ничего я вас не обнадеживал, – заявил Дуров. – Я сказал, что «постараюсь». Вот и постарался, как мог. Публике понравилось. Лучше выпейте с нами, знаете, нервы успокаиваются. Все равно уже ничего не исправишь.

Управляющий кивнул, мол, налейте и мне, глотнул одним махом и вздохнул:

– Вы, господин Дуров, уникальный артист. Для любого цирка вы настоящий клад. На вас публика валом валит. Но вы сами себя губите. И меня подставляете. С властями ссориться нельзя. На то они и власти. Боюсь, что нам с вами придется расстаться, хоть мне и жаль.

– А как же контракт? Он еще не истек.

– Я вам заплачу сполна, по контракту. Но вы уж увольте. Мне неприятности не нужны.

– Нет уж, контракт есть контракт, придется выступать, – Дуров подлил управляющему. – В конце концов, это же не я газету выбрал, а свинья. Какой с нее спрос? Свинский выбор.

– Но вы же сами все понимаете.

– Как я не люблю, когда мне говорят эту фразу! – воскликнул Дуров. – Я умный человек, а потому не хочу понимать некоторых вещей. Я не нарушаю закона. Пусть власть его четко сформулирует, чтобы было понятно. И тогда я буду этот закон выполнять. Если она не способна этого сделать, то не должна быть властью. Не я должен все понимать, а она.

– Но это же форменная крамола! – взмолился управляющий.

– Вот именно поэтому на меня публика и идет. Если изменюсь, не будет ни зрителя, ни кассы.

– А ну вас, делайте что хотите. Я человек старый, – махнул рукой управляющий. – Мне тоже надоело все понимать самому, когда никто толком объяснить не умеет.

Культурный отдых биндюжников и примкнувших к ним цирковых артистов продолжился уже в компании с управляющим. Чем больше он выпивал, тем смелее становился. Оказалось, ему даже известны анекдоты про государя императора, которые он принялся рассказывать Поддубному с Дуровым так тихо, что ничего нельзя было расслышать. Веселье набирало новые обороты. Казалось бы, больше ничего неприятного случиться не сможет. Во всяком случае, сегодня. Разве что биндюжники, вспомнив какую-нибудь старую обиду, передерутся между собой. Однако неприятности имеют особенность – они тянутся, как звенья цепи – одна за другой.

Властно хлопнула дверь. На пороге появился городовой, обвел взглядом гуляющих и официально поинтересовался, присутствует ли здесь господин Дуров?

– Да, это я, – Анатолий уже не был намерен шутить.

Все же перед ним был представитель власти при исполнении обязанностей, а не градоначальник, приехавший с женой в цирк как частное лицо.

– Я вынужден вручить вам предписание, – городовой подал Дурову бумагу.

Анатолий пробежал глазами текст:

– Ого! Впервые оказана такая честь. Мне предписано в двадцать четыре часа покинуть город.

– Я же говорил, добром все это не окончится. Послушали бы старого человека.

– Это же произвол какой-то, – возмутился Поддубный. – Выгонять из города из-за шуток!

– Публичных шуток, – поднял указательный палец Дуров. – Отличная реклама моего творчества.

Городовой все еще ждал, и Дуров обратился к нему:

– Вы свой долг исполнили. Я подчинюсь. Что мне еще остается? Не за решетку же садиться. Я в точности все исполню, как мне предписывается – в двадцать четыре часа покину город с момента вручения мне бумаги. Можете засекать время. А еще лучше – сперва сверим часы. Вдруг ваши спешат, а мои отстают?

Ошарашенный городовой достал часы и сверил их с часами Дурова. После чего Анатолий расписался о вручении ему предписания и проставил в квитанции текущее время.

– Вот и все, – объявил король шутов. – Теперь, после всех формальностей, вы уже не находитесь при исполнении, а, можно сказать, просто зашли на огонек. Угощайтесь, – он подал городовому рюмку с водкой.

– Благодарствую, – тот снял фуражку и опрокинул рюмку в широко раскрытый рот, хотел уже уйти, как Дуров остановил его:

– Поскольку я могу еще двадцать четыре часа находиться в Одессе, то, следовательно, мое завтрашнее выступление не отменяется. Я могу его провести, – заявил шут.

– Насчет вашего участия в цирковых выступлениях в предписании ничего не сказано. Только о том, что вы должны город покинуть, господин Дуров, – подтвердил городовой.

– Тогда приглашаю и вас посетить мое прощальное выступление. Сделайте нашему гостю контрамарку, – попросил управляющего Анатолий.

– У меня супруга есть, – подсказал городовой.

– Никаких проблем. Сделаем две контрамарки на хорошие места, – подтвердил управляющий, доставая жестом фокусника из-за уха химический карандаш, послюнявил его. – Третий ряд вас устроит? – расщедрился он.

Буфетчик тут же выудил из-под стойки осьмушку бумаги и подсунул управляющему.

– Оп-ля! – последовало абсолютно несерьезное восклицание, и листок бумаги превратился парой росчерков пера в вожделенную контрамарку.

– Благодарствую, – удовлетворенный по всем статьям страж порядка покинул цирковой буфет, на ходу проверяя ладонью, хорошо ли сидит на голове форменная фуражка.

Управляющий небрежно сунул карандаш за ухо и проговорил:

– Вы сами этого добивались, господин Дуров.

– Я и не жалуюсь.

После случившегося продолжать веселье было бы не очень уместно. Биндюжники как люди, сплоченные общей работой, вместе подались к выходу. Пожимали руки Дурову и Поддубному, желали удачи, спрашивали, чем могут быть полезны.

– Куда теперь? – спросил Поддубный.

– Честно говоря, Одесса мне несколько приелась. Да и публика на меня идет по третьему, четвертому разу. Все к лучшему. Надо было сменить город. Думаю податься в Киев. Меня давно приглашали туда. Там тоже есть градоначальник, – усмехнулся знаменитый шут.

– По твоим глазам вижу, ты что-то задумал, – сказал Иван.

– Я всегда что-нибудь задумываю, – усмехнулся Анатолий. – Если хочешь, то можешь поучаствовать.

– В каком качестве? – осторожно поинтересовался Иван.

– Я тебе сейчас все расскажу…

Управляющий одесским цирком почесал затылок.

– Значит, вы меня просите поменять в программе ваши номера местами? – спросил он Дурова и Поддубного, которые вот уже как десять минут находились в его кабинете.

– Абсолютно верно, – подтвердил Анатолий.

– Только об этом мы и просим, – вставил Иван. – Какая разница?

– Значит, борцы не будут закрывать представление. А сделаете это вы? – управляющий уставился на Дурова.

– Все правильно. Мое же выступление прощальное, – подсказал возможное объяснение король шутов.

– А зачем вам это понадобилось? – прищурился управляющий. – Снова крамолу задумали?

– Хуже уже не будет? – спросил Анатолий.

– Куда уж хуже, – прикусил немолодой мужчина губу. – Черт с вами, делайте что хотите.

– Спасибо вам, – очень обрадовался Дуров.

Управляющий справедливо подозревал, что знаменитый шут собрался в своем репертуаре поквитаться с градоначальником, но решил не мешать свершению мести. Зеленого он ненавидел не меньше Дурова, вот только показывать это открыто не собирался.