Князь Александр Сергеевич Меншиков. 1853–1869

Видя, что Их Высочеств невозможно отклонить от их намерения главнокомандующий обратился к содействию генерала Философова, который, хотя и не ручался за успех своего посредничества, однакоже обещал переговорить с Великими Князьями. Окончив свои объяснения с генералами, командирами отдельных частей, собиравшихся в дело — Меншиков вышел ко мне и сказал шепотом:

— Не буди рано великих князей! Философов, может быть, пособит… Дело будет кровопролитное и я очень беспокоюсь. Императрица, в письме, убедительно просит, чтобы я «берег её детей…», но скажи: как тут уберечь? Ну что, ежели, не дай Бог, что случится?!..

Разделяя опасения главнокомандующего я решился всю ответственность пред Их Высочествами принять на себя. Когда всё стихло, я распорядился седланием лошадей и, в ожидании рассвета, присел совершенно готовый, в конюшне, приняв твердое решение не будить Их Высочеств… Часа через два, слышу, кто-то крадется в конюшню, приподнимаюсь и узнаю Великих Князей.

— А, поймал! — сказали они мне. — Ну, покажи, готовы ли лошади?

Я указал, что всё готово и наши истинно русские молодцы успокоились.

Не доверяя мне, Великие Князья, вероятно, не спали всю ночь, потому что, раннею зарею, были уже совершенно готовы. Когда Меншиков вышел, сел на лошадь и тронулся в путь, то увидел, что Их Высочества, со свитою, уже ехали впереди его. Это встревожило главнокомандующего однако же он поспешил догнать Великих Князей, приветствовал их и благодарил за исправность.

Заслышав канонаду, мы стали подгонять наших лошадей. Дорогою главнокомандующий сказал мне:

— А диспозицию-то Соймонов и Павлов так мне и не прислали!

Подъехав к Инкерманской плотине, мы были задержаны переходом через нее артиллерии — арьергарда отряда Павлова. Это — нас, знавших распоряжение по войскам, весьма удивило, так как мы, по времени, полагали, что все части войск должны были находиться на месте боя. Кроме того, на плотине, нам встречались уже массы раненых. Они тянулись к Инкерману и многие из них сопровождали свое шествие воплями и причитаниями. — Это не понравилось не только нам, уже насмотревшимся на подобные сцены, но и Великие Князья видимо были возмущены воплями. При всей нежности их юношеских сердец, Их Высочества увещевали плакавших голосом укоризны…

Мы совершенно недоумевали, каким образом на плотину уже могли поспеть раненые, коль скоро дело должно было происходить верстах в четырех, а может, и пяти от этого места? Из ответов раненых мы не могли себе составить никакого понятия о ходе дела. Наконец, встретили адъютанта генерала Павлова Алабина: он сообщил нам, что взята английская батарея, но что и сам он не мог добиться никакого толку, так как войска Соймонова спутались с войсками Павлова. Известие, что Соймонов тяжело ранен, встревожило светлейшего: он поскакал на подъем Сапун-горы. В это время мимо нас пронесли на носилках раненого артиллерийского офицера Унковского. Картечь прошла ему между обеими челюстями сбоку и лишила возможности закрыть рот, из которого торчал обезображенный язык с запекшейся кровью. Рану эту Унковской получил в ту минуту, когда открыл рот для командования. Впоследствии я видел его в Симферопольском госпитале, уже поправляющимся.

На площадке Сапун-горы, по-видимому в довольно значительном расстоянии от места битвы, нас одолевали штуцерные пули: из нашей свиты уже контузило снарядом адъютанта Грейга и флигель-адъютанта Альбединского, обоих в голову. Озабоченный присутствием Их Высочеств. Меншиков упрашивал их не скучиваться, дабы не представлять удобной цели неприятельским стрелкам. Но заботливые предостережения главнокомандующего как бы придавали неустрашимости и хладнокровия Царственным Витязям.

Каждый очевидец Инкерманской битвы подтвердит, что присутствие Великих Князей под боевым огнем служило важною нравственною поддержкою бодрости в наших войсках: одушевляя их, Великие Князья торопили арьергард, подгоняли отсталых, не обращая внимания на пули, пронизывавшие воздух.

Не понимая, в каком положении дело, Меншиков послал меня отыскать Данненберга и порасспросить его. Я поскакал по направлению к верховьям Килен-балки и скоро нашел его. Данненберг стоял на правом фланге горячо действовавшей батареи… Лишь только я его завидел, как на ней взлетел зарядный ящик.

На мой вопрос Данненберг сухо отвечал:

— Скажите главнокомандующему, чтобы он прислал мне войска: у меня ничего нет; нет даже прикрытия артиллерии и она почти вся подбита.

В это время, взглянув влево, я увидел пехоту, толпившуюся в стороне, поотдаль от батареи. По пути, как туда, так и обратно, я встречал непрерывные кучки солдат, спешившие поперек моего направления, лощинами, к стороне Инкермана и преследуемые штуцерным градом.

Когда я доложил Меншикову ответ Данненберга, князь, подгоняя хвосты войск Павлова, послал меня призвать, генерала. Не доезжая того места, на котором я оставил Данненберга, мы встретились, и я передал ему желание главнокомандующего видеть его. Генерал ответил мне, что он сам едет к князю, и просил указать ему направление, в котором он может найти главнокомандующего. За генералом тянулась значительно пострадавшая, подле него действовавшая батарея.

Возвратясь к месту, где Меншиков ожидал прибытия Данненберга, я был подозван Великими Князьями, ласково предложившими мне закусить. Неизгладимо врезалось в мою память это радушное предложение хлеба-соли, в день восприятия Великими Князьями огненной купели на полях Инкерманских. Покуда я был близ Их Высочеств, они собирали около себя падавшие штуцерные пули, рассматривали их, удивлялись силе их удара, так как большая часть пуль расплющивалась, ударяясь о камни.

Когда и где главнокомандующий встретился с Данненбергом, этого не знаю; но посылая меня за ним в третий раз, светлейший сказал, что он, кажется, направился к Севастополю. Из разговора с Данненбергом, светлейший убедился, что дело проиграно, и немедленно предложил их высочествам удалиться в Севастополь: они повиновались главнокомандующему. Посылая меня за Данненбергом, светлейший увидел, что великие князья уже в Севастополе, едут по оборонительной линии и что по свите их открыт огонь с неприятельских батарей. Он немедленно послал предупредить их высочества о перемене избранного ими пути.

Въехав, в свою очередь, в Севастополь, я никак не мог сообразить, по какому направлению искать Данненберга; однако же я нашел его около тюрем и сообщил ему желание главнокомандующего, прося дождаться на месте прибытия светлейшего. Данненберг слез с коня и сел на камень; я же отправился в обратный путь к князю, и вскоре возвратился вместе с ним… Я отъехал в сторону, чтобы не быть свидетелем их разговора, вероятно крупного, по окончании которого генерал продолжал свой путь во внутрь Севастополя, а князь возвратился на Сапун-гору.

На Саперной дороге мы встретили артиллерию, а на площадке горы, в беспорядке, обрывки пехоты. Главнокомандующий сам принялся устраивать части; тут мне очень пригодилось знание пешего строя и я помогал князю. Единственный, как мне кажется, бывший при одной толпе офицер подошел к светлейшему и, растерявшись, извинялся за беспорядок, сказывая, что командиры все выбыли из строя, и, потому, не позволит ли главнокомандующий, вместо выбывших, поставить унтер-офицеров.

— Поставьте, — отвечал главнокомандующий.

По счастью, в это время он увидел Тотлебена, который тоже хлопотал собирая пехоту. Обрадованный князь поручил ему распорядиться, по усмотрению, прикрытием отступавших частей, в особенности пострадавшей артиллерии. Зуавы уже были в виду и положение было критическое, но Тотлебен молодецки отстоял пост.

Имея при себе сапер, Тотлебен всё еще надеялся как нибудь укрепиться на Сапун-горе, чего, однако, ему не удалось; положение его переменилось: вместо того, чтобы пехота прикрывала его работу, ему пришлось самому прикрывать её отступление.

Успокоенный присутствием Тотлебена на Сапун-горе, князь возвратился в расположение главной квартиры, а меня послал в Севастополь к генералу Тимофееву — узнать что происходило у него, так как, одновременно с нападением нашим на английскую позицию, он должен был совершить наступление от 6-го бастиона на французов.