Шпион для Германии

Половина четвертого… Четыре часа… Ночи, казалось, не будет конца. Билли по-прежнему не видно. Я представил себе, как его потрошат в каком-то полицейском участке. Я видел его лицо близко и отчетливо — покрытое потом, беспокойное, искаженное страхом. Вдруг передо мной возникла другая картина: на его коленях в баре сидит какая-то блондинка, а он засовывает ей в декольте свернутую пятидесятидолларовую купюру.

Что же было истинным из того, что отражала моя фантазия?

Пять часов утра. На город спустился туман. Может, выйти из укрытия и походить по улице? Нет, это не то, сказал я тут же себе. Тогда я обращу на себя внимание всей улицы, а не только жильцов этого дома.

Секунды отсчитывались одна за другой, из шести десятков получалась минута, из шестидесяти минут — уже час. Трудно представить себе, как долго тянется время для человека, стоящего неподвижно, потерявшего покой, одолеваемого мучительными сомнениями, преследуемого самыми фантастическими картинами, мелькающими в разгоряченным мозгу, беспрерывно курящего и ждущего, ждущего, уставившись в темноту, пока глаза не начинают слезиться, а сознание воспринимать шорохи и движения, которых в действительности нет.

Пять тридцать. Туман понемногу рассеивается. На улицах возобновляется движение. Скоро начнут пробуждаться ото сна люди, — во всяком случае, самые ранние из них птахи…

Вот уже четыре дня, как я в Америке. Удалось ли «U-1230» незаметно проскочить сквозь американское береговое оцепление?

Я не знал еще тогда, что в эти самые минуты в океане происходила трагедия, ответственность за которую несколько позже, уже в ходе судебного разбирательства, была возложена на меня.

Капитан-лейтенанту Хильбигу удалось, проявляя исключительную осторожность и избегая излишней поспешности, выйти из залива Френчмен и взять курс к берегам родины. А через два дня он сумел уйти незаметно от целой флотилии эскадренных миноносцев, катеров-охотников и вспомогательных судов береговой охраны, поскольку те не включали свои радарные установки: шел декабрь 1944 года, и никто уже не думал о возможности появления вражеских подводных лодок вблизи американских берегов.

Капитан Хильбиг отошел уже в глубь океана на триста с лишним километров. Шноркелю, который он применил для освежения воздуха в лодке, оставалось поработать еще с полчаса. На горизонте появились первые светлые полоски наступающего утра. В отсеках звучит любимая песня команды «Родина, звезды твои…». Обычно радист ставил на проигрыватель пластинки в соответствии с очередностью заявок, независимо от звания и должности тех, от кого они поступали.

Вдруг музыка прерывается.

Это означает: внимание!

Что случилось? Появился противник и лодка идет на срочное погружение?

Нет. Капитан видит прямо перед собой ярко освещенный одинокий американский зерновой транспорт водоизмещением порядка пятнадцати тысяч тонн. Для наведения торпедных аппаратов даже не надо менять курс. Первая же торпеда должна попасть в цель.

Стоит ли топить корабль? Ведь в этом случае им будет обеспечено «почетное сопровождение» союзников вплоть до родного порта. Спящая теперь береговая охрана станет разыскивать немецкую подводную лодку по всему океану. Но об этом капитан-лейтенант в этот момент не думает. То, что может быть потоплено, должно пойти на дно. Таков был кодекс чести подводной войны.

Он мог выбрать нормальную или электроакустическую торпеду. Если при применении первой необходимо точное прицеливание, то вторая сама находила цель. Это было одно из наиболее удачных немецких изобретений. Торпеда имела скорость, превышавшую скорость корабля, и следовала за ним даже в том случае, если он пытался изменить курс.

— Приготовить к пуску нормальную торпеду, — приказал Хильбиг. — Электроакустическая стоит слишком дорого.

Но дело было не только в дороговизне: на лодке имелось только две такие торпеды, а капитан не знал, что его ждет в дальнейшем. Ведь с появлением таких торпед эсминцы противника отказались от прямых атак на подводные лодки.

— Пуск!

Капитану было точно известно, сколько времени потребуется на то, чтобы уничтожить вражеское судно, оказавшееся совсем близко от лодки и. подставившее ей свой борт. Экипаж его составляли сорок семь человек. Большинство из них спали под палубой, на что они имели полное право, так как служба требовала большого напряжения сил, да и плавание подходило к концу. Еще день, и они окажутся в своем порту, где их ждут жены и дети.

Торпеда, попав прямо в цель, взорвалась в середине корпуса. Драма на утренней заре продолжалась всего несколько секунд: смерти на войне требуется совсем мало времени. Судно разломилось пополам. Через две минуты на поверхности воды ничего уже не осталось. В живых остался всего один матрос, да и тот умер спустя три часа. О том же, что через три недели Рождество, так никто и не подумал.

«U-1230» продолжила переход через океан, но теперь уже преследуемая эсминцами, самолетами и крейсерами. На нее падали глубинные бомбы различных калибров. Время тянулось крайне медленно. И так — дни и недели. У кока разболелись зубы. Он не находил себе места, и это отражалось на качестве пищи, которую он готовил для команды. Но зубных врачей на лодках не бывает: решение медицинских проблем возлагается на командира.

В морской практике имелся случай, когда командир немецкой подводной лодки, преследовавшейся противником в открытом море, сделал операцию по удалению аппендицита своему матросу, не имея ни малейшего представления о хирургии. Рядом с ним стоял один из унтер-офицеров, который зачитывал ему необходимые сведения из справочника медицинской помощи. Выбора у командира не было: либо операция, либо неминуемая смерть матроса. И операция прошла удачно.

Коку на «U-1230» надо было удалить больные зубы. Поскольку весь рот у него был воспален, несколько унтер-офицеров решились провести операцию с применением хлороформа. Однако вначале ему была дана слишком малая доза, не решившая проблемы. Тогда доза была увеличена, да так, что кок потерял сознание и упал, крепко сжав челюсти. Даже трое крепких мужиков не смогли открыть ему рот.

Операция сорвалась, а пациент из-за превышения дозы хлороформа потерял сознание и пролежал тринадцать часов без движения. Моряки опасались, что он может умереть, тем более что об операции они даже не поставили в известность командира. Но все обошлось, а коку пришлось терпеть зубную боль до самого Киля.

«U-1230» прибыла в порт приписки в конце марта.

Задание выполнено! Буквально чудом команда возвратилась домой…

Как было записано в морском навигационном протоколе, 3 декабря 1944 года немецкой подводной лодкой потоплено американское грузовое судно вместе с экипажем. А через девять недель главный обвинитель на заседании военного трибунала заявил, обращаясь к судьям, что в первую очередь повинен в этой трагедии я, Эрих Гимпель, поскольку сообщил на субмарину по радио о сухогрузе. В действительности дело обстояло вовсе не так.

В то время, когда происходила описанная выше драма в море, я стоял, как уже отмечалось мною, в подъезде тома на Тридцать третьей улице, уставившись на вход в гостиницу «Кенмо-Холл». И конечно же ничего не знал о том, что происходило в океане. Я вообще не имею к этому никакого отношения. Так что обвинение это было сущей напраслиной.

Продолжая ожидать Билли, я понимал, что мне придется через несколько минут покинуть свой наблюдательный пост. Туман рассеялся уже полностью. С каждой минутой становилось все светлее.

Я размышлял, как мне поступить. То ли бросить чемоданы на произвол судьбы, то ждать Билли в гостиничном номере, подвергаясь риску быть арестованным. Посмотрев на часы, решил уходить через три минуты.

Движение автотранспорта стало плотным. На улице появились рабочие, спешившие на утреннюю смену.

Я добавил сам себе четыре минуты, потом еще две.

Когда я выходил из подъезда дома, услышал голос Билли, еще не видя его. Он был не один и к тому же вдребезги пьян. Громко смеясь, он заплетающимися шагами подходил все ближе ко мне, опираясь на какую-то женщину. Та тоже была пьяна. Они поддерживали друг друга и шли, спотыкаясь и падая.