Сердце прощает

Он еще раз закурил, прошелся по саду, вернулся к молодым людям и тихо сказал:

- Пошли, дружок.

- Иду, иду, - отозвался Виктор.

Тихо, незаметно подошли Валя, Сергей Горбунов, потом Боря Простудин.

- Наши все вышли, все готово, - тихо сказал Горбунов.

- Сейчас тронемся и мы, - ответил Васильев.

Валя, заслышав тихий шепот Виктора и Любы, словно с досады, недовольно упрекнула:

- Витя, сколько можно тебя ждать, пошли! - У Любы под ложечкой так и защемило от этих повелительных колючих слов подружки.

Пропели ночную зорю петухи. Звонко дзинькали спадающие с крыш крупные капли воды. Кузьма Иванович вбежал в дом, крепко пожал руку Марфе.

- Большое вам спасибо за все, за приют, за вашу душевную доброту.

- Да что вы, Кузьма Иванович, если что было не так, не взыщите, ответила Марфа. - Не забывайте нас, в любое время дня и ночи наш дом всегда будет открыт для вас...

- Мы еще встретимся с вами, отпразднуем победу, - ответил Кузьма Иванович и перекинул за плечо вещевой мешок. Уже в переулке он уловил последние слова Виктора.

- До скорой встречи, Люба...

Глава одиннадцатая

Далеко на востоке все заметнее розовели облака. Ветер подхватывал прошлогодние сухие листья и гнал по влажной весенней земле. Марфа поправила платок на голове, подобрала под него выбившиеся волосы и прислушалась к неровному урчанью моторов, нараставшему откуда-то издалека. Перекинув за плечо вязанку хвороста, она торопливо зашагала в село. Уже на улице ее догнали тупорылые машины с фашистскими солдатами. Они промчались мимо, обдав ее дорожной грязью. Вбежав в дом, Марфа закричала, будто вот-вот, сию минуту, должна была разразиться какая-то страшная беда:

- Немцы приехали!

Люба испуганно взглянула на мать. Потом сняла со стула платье и подала ей.

- Переоденься, мама, ты же вся мокрая.

А тем временем на улице села уже оживленно и громко галдели, хохотали, тяжело топали чужие солдаты в серо-зеленых шинелях. На дорогах, за околицей были выставлены часовые, на столбах и на стенах многих изб появились отпечатанные крупным шрифтом объявления. "Всем немедленно сдать оружие. За неподчинение - расстрел!" - гласили одни из них. В других предлагалось: "Всем бывшим военнослужащим Красной Армии встать на учет, за неповиновение - расстрел!" Расстрелом грозили за все: за слушание радио, за появление на улице в ночное время, за неподчинение местной администрации, за укрывательство партизан, за несдачу продовольствия...

Прошел час, другой. Село притихло. Никто из жителей не появлялся на улице. Никто не нес сдавать оружие. Не шли и застрявшие в деревне окруженцы.

И тогда фашисты приступили к действиям. Из дома в дом шли они, подвергая каждый тщательному обыску. Искали в первую очередь местных коммунистов, воинов Красной Армии. Во время обыска забирали ценные вещи, хлеб, уводили скот.

К полудню в полицейское управление были доставлены шестеро мужчин, у которых не оказалось на руках никаких документов. В тот же день их увезли из деревни. Среди этих шестерых трое были окруженцы, которые не пожелали уйти с Васильевым.

В дом Зерновых ввалились сразу четыре немца - лейтенант, унтер-офицер и два солдата. Они осмотрели одну, затем вторую половину избы, чулан, произвели обыск, но ничего подозрительного не обнаружили.

- Где постоялец? - грубо спросил Марфу сопровождавший немцев староста Яков Буробин. Его водянистые глаза беспокойно бегали из стороны в сторону и боялись встретиться с взглядом Марфы.

- Я не знаю, - ответила Марфа, - он еще два дня тому назад ушел из дому и не вернулся.

- То был супруг фрау? - спросил пожилой унтер-офицер с нездоровым желтым лицом.

Марфа пожала плечами, но вынырнувший откуда-то Цыганюк быстро ответил:

- Нет, это лейтенант Красной Армии, сейчас партизан.

На рукаве теплого пиджака у Цыганюка красовалась новенькая желтая повязка полицая.

- Лейтенант? Партизан?! - удивленно произнес молодой белокурый офицер и перевел взгляд на Любу, которая стояла в сторонке рядом с Коленькой. Он смотрел на нее, то ли подозревая ее в чем-то, то ли что-то припоминая.

Потом, встретившись с Любиным взглядом, немецкий лейтенант, казалось, чем-то был поражен: "Что это такое! Где же я видел это лицо? Оно чертовски красиво! Клянусь богом, оно бесподобно!" Лейтенант сощурил глаза и, словно перелистывая страницы знакомой ему книги, принялся рыться в своей памяти. "Марта, дочь лавочника! - мелькнуло в его сознании. - Нет, что я, чепуха! Никакого сходства, только, пожалуй, губы... Но у Марты бесстыдно-ненасытные глаза. А эта вот, - бросив вновь взгляд на Любу, настоящий ангел. Да, вспомнил, у нее есть в чем-то сходство с Кларой. Но и та, кажется, не могла бы тягаться с красотой этой девушки. Как жаль, что я встретил ее не там, а здесь, в этой неприятной глуши".

Люба не выдержала развязного взгляда офицера и опустила глаза. Она крепко обхватила прижавшегося к ней Коленьку и отвернулась в сторону. Лейтенант еле заметно улыбнулся и, словно любуясь, сказал:

- Вы есть настоящая красавица.

Староста Яков и полицай Цыганюк недоуменно смотрели на все, что происходило в доме Марфы. Лишь два фашистских солдата, не обращая ни на что внимания, продолжали еще рыться среди домашней утвари и скрупулезно листали школьные учебники. Лейтенант заговорил снова:

- Меня зовут Франц, фамилия Штимм, - отрекомендовался Любе офицер, а как вас зовут?

Люба промолчала, на лице ее блуждали испуг и растерянность. Лейтенант подозвал к себе унтера и что-то сказал ему по-немецки, тот буркнул "яволь", вынул из своего ранца маленький фотоаппарат и, наставив на Любу, дважды щелкнул затвором. Затем он подошел к Любе и спросил:

- Дивчинка ест тако же партизанка?

- Что вы, господин начальник, какая она партизанка, - поспешила Марфа, - она совсем еще дитя, ей всего шестнадцать лет.

- Али то не ест мало лет, фрау! - не спуская липкого взгляда с Любы, продолжал унтер. - Така симпатична дивчинка и млодый лейтенант-партизан... колосаль роман! Потребно немножко говорить с дивчинкой, где может быть тот лейтенант.

Староста Яков и новоиспеченный полицай Цыганюк со скрытой усмешкой переглядывались.