Хочу остаться легендой

…Нам нравится в нем порода — тавро настоящего мужчины. Но, нацеленные на духовные искания, мы чувствуем, что в этой породе есть и то, что нам не по нраву. Может быть, порочность?… Нашей тяге к подлинной серьезности сопутствует и другая. Она связана с тоской по блеску импровизации, искренней беспечности. По тому актерскому типу, когда сама натура как бы ощущает свой переизбыток… Саша Абдулов и есть «шут гороховый», то есть артист по преимуществу, представитель, как в старину понимали, срамной профессии… А самим собой он остается потому, что снижает собственный образ «звезды». И образ чистого юноши, и завзятого ловеласа, и ничем не гнушающейся «шестерки», и искусителя с пустыми глазами… Так или иначе? — актер словно издевается, впрочем, вполне невинно, над теми, кто всерьез верит его имиджу мужчины, у которого «все в порядке». Он расширяет границы амплуа плейбоя, ковбоя и героя-любовника…

…Я не считаю себя ни интеллектуалом, ни интеллигентом. Но у нас очень любят ущербных людей. Правда, в несколько ином смысле. Если бы я был уродливее, я был бы ближе. Был бы несчастнее — стал бы совсем близким. Это наша психология. На бесцветном, в лучшем случае сером фоне выделяться — дурной тон. У нас даже в кино красивые женщины не нужны… Разве что Любовь Орлова… А дальше? Дальше пошли серые мыши. Красивых баб уродовали несуразной одеждой, платочками и еще черт-те чем… Порода вымерла. Недавно снимался с партнершей-итальянкой… Ей и играть-то ничего не надо… (Помню, я ехал в поезде со старой актрисой Татьяной Окуневской, между прочим, прошедшей лагерь. Это ей не помешало остаться женщиной…) Так вот, эта итальянка ни слова не знает ни по-русски, ни по-английски, я знаю пятнадцать английских слов, но мы прекрасно понимаем на площадке друг друга. Потому что для этого знать язык не обязательно.

Актриса должна быть красивой. Мы же играем красоту. Я должен называть ее принцессой…

Я придерживаюсь правила: партнер никогда не виноват. Если чего-то на площадке не произошло, значит, это во мне чего-то не случилось…

1992

Известно: актеры — это дети, только у них пи-писка больше. Если меня тянет к партнерше и она мне доверяет, я горы сверну. На меня безумно действуют запахи. Если меня что-то зацепит, все остальное я нафантазирую, смогу простить тысячи недостатков. Понимаете… Но если партнерша — красавица, но в ней есть что-то, меня покоробившее, все, проехали — я буду играть с ней, как со стулом. Ведь сколько прекрасных манекенщиц, а меня они не трогают. Моя история другая; помните фильм Дино Ризи, с Витторио Гассманом в главной роли — «Запах женщины»?… Когда в толпе слепого мужчину ведет, манит присутствие женщины…

Я однолюб, я абсолютно домашний человек, но мне необходимы новые краски, новые чувства, новые нюансы. Все это безумно трудно объяснить. Иногда я вдруг начинаю страшно хотеть партнершу, меня начинает просто колотить. А иногда все замечательно, работаем нормально, но волшебный ток отключен. Как-то на съемке режиссер нервничал, что у актрисы тусклые глаза. Я ему говорю: «Подари ей цветы, ты, „совок“, посмотри, что будет». Он побежал, принес. Глаза у нее загорелись, цвет лица даже изменился. Как мало для этого надо. Мы все забыли, как вести себя с женщиной. Я хотел бы сыграть с Роми Шнайдер и Мерил Стрип. Мерил Стрип, она загадочна, я ее не понимаю и хотел бы попробовать разгадать. Наши красавицы актрисы могут быть эффектными, но почти никогда не бывают таинственны, а это совершенно другой тип притяжения. Ну, а Роми Шнайдер — это просто женщина. Я помню, кто-то из наших режиссеров привез с Каннского фестиваля фотографию: он сидит, обнявшись с Роми, у нее бретелька платья упала, и обнажилось плечо. Я представил себя рядом с ней — меня повело.

Я не хочу обижать никого из наших актрис. Но даже если они, что называется, сексапильны, они все равно не эротичны. Тут сказываются и гены, и воспитание. Еще лет десять назад я сказал: есть женщины, а есть неизвестно что — женский пол. Этому полу все равно, как его воспринимают, он мертвый. И хотя люди женского пола могут обладать прекрасной фигурой, осанкой, манерами, все это уже становится неважным. Да простят меня советские артистки, но когда у кого-нибудь из них вот такая попа, а она переживает, что ее не снимают, и говорит, что у нее такая конституция, я не могу этого понять. Даже если она очень талантлива. Это и есть непростительное, «совковое» отношение к своей внешности. Но есть и другие. Они едят ту же еду, дышат тем же воздухом, ходят в те же магазины… Можно как угодно относиться к Ире Алферовой — актрисе, но выглядит она превосходно. Или Таня Друбич. она работает, из-за руля не вылезает, с ребенком возится и всегда прелестна. В «Гении» я снимался с Ириной Белогуровой, ухоженной, женственной, подтянутой.

Вообще все это относится и ко мне. Каждое утро я даю себе слово ходить в бассейн, заниматься спортом, но не делаю ничего из этого. Я не могу сказать, что нахожусь в своей лучшей физической форме. Хотя категорически не хочу быть этаким Сталлоне с накачанными мускулами. Понимаете, мне обидно, что мои данные так мало использованы. Я ведь занимался фехтованием, плаванием, могу бегать, прыгать, вожу почти все виды транспорта — это не каждый умеет делать. А у нас почему-то стесняются все это показать на экране. Недавно я смотрел нашу старую комедию «Волга-Волга» и буквально визжал от восторга. Куда все это делось? Почему мы разучились так снимать?…

Я хочу снять детектив. Не пиф-паф-ой-ой-ой. А как «Аферу». И чтобы все было красиво, чтобы все были бы красивыми и чтобы даже убивали красиво… Я придумал такой кадр: огромная толпа на Тверской, а в середине мы снимаем скрытой камерой невероятно красивых, классно одетых мужчину и женщину. Они бы шли, а их было бы видно издалека…

…Я сейчас репетирую с Мариной Нееловой, у Камы Гинкаса… Она красива, она изумительная актриса.

Как-то после спектакля Камы Гинкаса «Тамада» я подошел к нему и попросил разрешения репетировать во втором составе. Сам от себя не ожидал такой прыти.

…Я отказался играть Коровьева в фильме Юрия Кары, притом что это абсолютно моя роль. Ну, буду ждать. Климова, например. Потом он найдет контракт и снимет… но не меня, а американского артиста. А я со своей репутацией «звезды» окажусь в говне и не сыграю.

У меня так мало режиссеров, с которыми я хочу работать и которые действительно знают, что можно из меня вытянуть. Я сам пытаюсь выдергивать себя из определенного амплуа. Если бы я играл одних героев-любовников… Если бы я сам к себе так относился… Самое смешное, что помимо профессии я не зарабатываю ни копейки. А воровать негде. И у меня нет богатых мамы с папой. Я существую как существую. Хотя что-то меняется. Иногда думаю: вот у меня миллионы, я покупаю дом с бассейном, тренажерами, на время успокаиваюсь, занимаюсь одним делом, не разбрасываюсь… У меня нет денег. Я только что получил квартиру. А вы знаете, сколько стоит кресло? Пять моих съемочных дней.

Мне непонятна брезгливость наших молодых артистов. Они ни за что не унизят себя участием в массовке. Когда я учился на первом курсе, я ночевал на «Мосфильме», потому что страшно хотел сниматься. Я понимал: вот один эпизод, другой, третий — и когда-нибудь… Я верил в то, что это произойдет, на остальное мне было наплевать. Да, я шестнадцатый раненый в четвертом окопе, меня не видно, но зато как драматично я тяну голову… Никто не вспоминает о том, что я делал первые шесть лет в Москве. А я днем снимался в одной картине, ночью — в другой. В тех же окопах, разумеется… Но мне не стыдно.

Я никогда не стеснялся зарабатывать. Хотя есть фильмы с моим участием, которые я никогда смотреть не буду. Если относиться к себе слишком серьезно, то это может стать ловушкой… Наверное, да, есть в этом нечто позорное. Но мой позор должен быть хорошо оплачен. И я не хочу, чтобы о моих чувствах кто-то знал. Это мой стыд — я его ни с кем не разделяю…