Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

Англия была не только ведущей промышленной и финансовой державой. Несмотря на все присущие ей пороки и изъяны, эта система была самой демократической в Европе. Неудивительно, что именно на английской почве возникали, формулировались и пускались в обращение идеи, порожденные свободно развивающимся капитализмом и теми демократическими элементами государственного устройства (парламентская система, ответственность правительства перед парламентом, политические партии и т. п.), которые были характерны для Англии. Эти идеалы широко распространялись и в других странах, поднимая моральный авторитет Англии.

Важное значение в это время имели труды Иеремии Бентама, философа и юриста, провозгласившего принцип утилитаризма. Бентам считал руководящим мотивом поведения полезность. Он был сторонником буржуазного либерализма и последовательным критиком всего, что оставалось от прошлого и мешало развитию буржуазии. Идеалом Бентама было «наибольшее счастье наибольшего числа людей», «достижение пользы, выгоды, удовольствия, добра и счастья». Последователем Бентама был Джон Милль — философ, экономист и общественный деятель. Он развивал концепцию Бентама, гласившую, что ценность поведения людей определяется доставляемым им удовольствием; выступал за «достижение наибольшей суммы общего счастья». Формула за «наибольшее счастье наибольшего числа людей» повторялась в трудах Э. Чедвика и многих других английских авторов. Когда она доходила до заграницы, до России, то образованная читательская аудитория, воспринимая ее в сочетании с успехами английской экономики и с учетом политической системы Англии, начинала верить, что англичане обладают секретом воплощения этой концепции в жизнь.

Однако идеологическая жизнь находившегося на подъеме английского капитализма не сводилась только к таким идеалистическим построениям. Следует отметить и другие стороны в идейной жизни Англии. Именно тогда получили распространение взгляды Томаса Мальтуса о народонаселении, использовавшиеся правящими кругами для «научного» обоснования своей внутренней, внешней и колониальной политики.

Английские политики и многие историки изображают XIX век для Англии как «век мира». Подобные взгляды прочно утвердились в английской историографии, и их высказывают как аксиому на международных встречах историков в наше время. Джордж Тревельян в годы второй мировой войны писал, что «время Виктории было периодом мира». Томсон оценивает это время как период «величия, стабильности мира». Это, по мнению такого глубокого и основательного историка, как Чарлз Вебстер, было не только время мира для Англии, но и время, когда она выступала за справедливость в международных отношениях, в защиту малых стран. Этот постулат преподносится таким образом, чтобы у слушателя и читателя создалось впечатление, что мир в период 1815–1914 гг. был обеспечен внешней политикой Англии. После таких утверждений хочется возразить соответствующим английским историкам, что существует глубокое расхождение между подобными суждениями и бесспорными фактами истории.

Позиция Англии на Венском конгрессе, созванном победителями-союзниками после поражения Наполеона в 1814–1815 гг., отнюдь не свидетельствовала о том, что она выступала за справедливость (термин, который толкуется различными правительствами по-разному) и «в защиту малых стран». Это верно и в отношении других участников конгресса. Все они стремились к возрождению феодальных порядков в Европе и восстановлению прежних династий в государствах, где хозяйничал Наполеон. Не обошлось и без интриг и тайных сговоров, направленных на ограничение интересов России, в которых участвовала Англия. Как и другие, Англия в Вене стремилась урвать побольше в свою пользу. Она закрепила за собой часть колоний, захваченных у Голландии и Франции, и среди них такие, как остров Мальта, Капская колония на юге Африки и остров Цейлон.

Таково было начало века в международных отношениях. На протяжении столетия английская внешняя политика проводилась в основном по следующим линиям. Опираясь на свое экономическое могущество, Англия стремилась играть господствующую роль в европейских делах. Поскольку соотношение сил изменялось, и сравнительно быстро, в ее пользу, она старалась не связывать себя долговременными союзами и договоренностями, с тем чтобы сохранять свободу рук в мировой политике. Англия продолжала неуклонно расширять свою колониальную империю, осуществляя все новые и новые захваты. Поддерживала ли она освободительные движения в мире или выступала на стороне реакционных режимов? На этот вопрос нельзя дать однозначного ответа. Английская дипломатия отличается удивительной гибкостью (дающей ей большую эффективность) и следует только одному принципу — своей выгоде. Тогда, когда поддержка реакционных режимов представлялась выгодной интересам Англии, она выступала на их стороне. Когда же поддержка освободительных движений сулила экономические и политические выгоды, Англия их поддерживала. Всегда неизменным было стремление Англии ограничить интересы и роль России в европейских делах, потеснить ее на восток. Это обнаружилось и на Венском конгрессе, занимавшемся мирным урегулированием после войны, из которой Англия вышла победительницей прежде всего благодаря огромным жертвам, принесенным на алтарь общей победы Россией.

В соответствии с этими основными линиями Англия действовала в отношении Священного союза в 1815–1833 гг. Члены союза стремились обеспечить сохранение границ, установленных Венским конгрессом, и боролись против любых проявлений «революционного духа». Англия официально не вошла в союз (свобода рук), однако во многих случаях координировала свою политику с общей линией союза. Однако когда в 20-х годах Священный союз начал строить планы подавления освободительного движения в испанских колониях в Америке, английское правительство «либеральных тори» и его министр иностранных дел Джордж Каннинг выступили против. Любовь к свободе? Ничуть не бывало. Просто стремление ослабить своего традиционного конкурента в колониальных делах и использовать возникавшие новые государства для экспансии туда английских товаров и капиталов. Аналогичной «гибкостью» отличалась колеблющаяся позиция Англии и в отношении освободительного движения в Греции.

В 30-х годах, при министре иностранных дел Генри Пальмерстоне, английская внешняя политика характеризовалась дальнейшим расширением экспансии. На это время приходятся англо-сикхские войны в Индии, в результате которых Англия присоединила к своим владениям Синд и Пенджаб. Затем в 1840–1842 гг. последовала англо-китайская война. Английское правительство пыталось вначале дипломатическим путем взломать ворота на китайский рынок для поставок туда прежде всего опиума, а также некоторых других товаров. Это не удалось, и Англия развязала первую «опиумную» войну, положившую начало экономическому и политическому проникновению ее в Китай. Был захвачен Гонконг, длительное время остававшийся английской колонией. В 1840 г. Англия объявила своим владением-колонией Новую Зеландию.

Крупной агрессивной акцией Англии явилась война 1838–1842 гг. против Афганистана. Это была колониальная война. Она началась вторжением 30-тысячной английской армии через Боланский и Хайберский проходы из Индии на афганскую территорию. Афганская армия была несравненно слабее вооружена и насчитывала примерно 15 тыс. солдат. Английские власти торопились: им нужно было, как они утверждали, опередить «русское проникновение» в Афганистан и прибавить эту страну к своим огромным колониальным владениям в Азии. Поначалу английским войскам сопутствовал успех, и в августе 1839 г. они заняли Кабул. 18 месяцев удавалось поддерживать оккупацию и поставленного англичанами у власти в Кабуле «своего человека». Затем произошло восстание афганцев, два английских политических правительственных агента были убиты, и началось уничтожение английских войск. Отступить им не удалось. Вся армия была поголовно истреблена. Лишь одному человеку удалось уйти; он добрался до Джелалабада, где и поведал эту историю. Дост Мухаммед, эмир Кабула, которого англичане пытались сместить и заменить своим агентом, возвратился в Кабул и правил там еще 20 лет.