Я буду жить до старости, до славы...

Name: Я буду жить до старости, до славы...
Author: Берггольц Ольга Федоровна--

На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Я буду жить до старости, до славы..., Берггольц Ольга Федоровна-- . Жанр: Биографии и мемуары / Поэзия. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале bazaknig.info.

Жанр: Биографии и мемуары / Поэзия

Название: Я буду жить до старости, до славы...

Автор: Берггольц Ольга Федоровна

Дата добавления: 15 январь 2020

Количество просмотров: 405

Читать онлайн

Я буду жить до старости, до славы... читать книгу онлайн

Я буду жить до старости, до славы... - читать бесплатно онлайн , автор Берггольц Ольга Федоровна

«Я буду жить до старости, до славы…» — писал молодой ленинградский поэт Борис Корнилов. До старости он не дожил: его убил советский режим. Но слава у него была уже при жизни. Он стал одним из самым ярких поэтов поколения, входившего в литературу в конце 20-х годов XX века. Песню из кинофильма «Встречный» на его слова пела вся страна: «Нас утро встречает прохладой, Нас ветром встречает река…» После гибели поэта эту песню стали объявлять как народную.

В первую часть книги входят избранные стихотворения и поэмы Б. Корнилова, а также новонайденные материалы из архива Пушкинского Дома.

Вторая часть содержит уникальный дневник Ольги Берггольц 1928–1930 гг. — периода их брака с Корниловым и письма Бориса Корнилова к Татьяне Степениной (его первой любви) и Ольге Берггольц.

Третью часть книги составили материалы из личного архива Ирины Басовой, дочери поэта: воспоминания ее матери Людмилы Григорьевны Борнштейн — второй жены Б. Корнилова, а также переписка Л. Борнштейн-Басовой с Таисией Михайловной Корниловой (матерью Бориса Корнилова), поэтами Борисом Лихаревым и Михаилом Берновичем. Эту часть книги открывает эссе Ирины Басовой «Я — последний из вашего рода…».

В четвертую часть вошли материалы следственного дела Бориса Корнилова из архивов ФСБ.

Книга содержит редкие и неизвестные фотографии и автографы.

Предваряет книгу эссе Никиты Елисеева «Разорванный мир».

Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала

ВПЕРЕД

Перейти на страницу:

5 апреля 1934

«Знакомят молодых и незнакомых…»

Знакомят молодых и незнакомых

в такую злую полночь соловьи,

и вот опять секретари в райкомах

поют переживания свои.

А под окном щебечут клен и ясень,

не понимающие директив,

и в легкий ветер, что проходит, ясен,

с гитарами кидается актив.

И девушку с косой тяжелой, русской

(а я за неразумную боюсь)

прельщают обстоятельной нагрузкой,

любовью, вовлечением в союз.

Она уходит с пионервожатым

на озеро — и песня перед ней…

Над озером склонясь, как над ушатом,

они глядят на пестрых окуней.

Как тесен мир.

Два с половиной метра

прекрасного прибрежного песка,

да птица серая,

да посвист ветра,

да гнусная козявка у виска.

О чем же думать в полночь?

О потомках?

О золоте?

О ломоте спинной?

И песня задыхается о том, как

забавно под серебряной луной…

Под серебряной луной,

в голубом садочке,

над серебряной волной,

на златом песочке

мы радуемся — мальчики — и плачем,

плывет любовь, воды не замутив,

но все-таки мы кое-что да значим,

секретари райкомов и актив.

Я буду жить до старости, до славы

и петь переживания свои,

как соловьи щебечут, многоглавы,

многоязыки, свищут соловьи.

9 апреля 1934

Открытие лета

Часу в седьмом утра, зевая,

спросонья подойду к окну —

сегодня середина мая,

я в лето окна распахну.

Особенно мне ветер дорог,

он раньше встал на полчаса

и хлопаньем оконных створок

и занавеской занялся.

Он от Елагина, от парка,

где весла гнутся от воды,

где лето надышало жарко

в деревья,

в песню

и пруды,

в песок, раскиданный по пляжу,

в гирлянд затейливую пряжу,

в желающие цвесть сады…

Оно приносит населенью

зеленые свои дары,

насквозь пропахшее сиренью,

сиреневое от жары,

и приглашает птичьим свистом

в огромные свои сады,

все в новом,

ситцевом

и чистом,

и голубое от воды,

все золотое,

расписное,

большое,

легкое,

лесное,

на гичке острой,

на траве,

на сквозняке,

на светлом зное

и в поднебесной синеве.

Я ошалел от гама, свиста

и песни, рвущейся к окну, —

рубаху тонкого батиста

сегодня я не застегну.

Весь в легком, словно в паутинах,

туда, где ветер над рекой, —

я парусиновый ботинок

шнурую быстрою рукой,

туда, где зеленеет заросль,

где полводы срезает парус,

где две беды,

как полбеды,

где лето кинулось в сады.

Я позвоню своей дивчине

4-20-22,

по вышесказанной причине

скорей

туда,

на Острова.

Вы понимаете? Природа,

уединенье в глубь аллей —

мои четыре бутерброда

ей слаще всяких шницелей.

Мне по-особенному дорог,

дороже всяческих наград

мой расписной,

зеленый город,

в газонах, в песнях

Ленинград.

Я в нем живу,

пою,

ликую,

люблю

и радуюсь цветам,

и я его ни за какую

не променяю,

не отдам.

19 мая 1934

Мечта

Набитый тьмою, притаился омут,

разлегся ямой на моем пути.

Деревья наряжаются и стонут,

и силятся куда-нибудь уйти.

Не вижу дня,

не слышу песен прежних.

Огромна полночь, как вода густа.

Поблизости ударит о валежник

как по льду проскользнувшая звезда.

Мне страшно в этом логове природы —

висит сосны тяжелая клешня.

Меня, как зверя, окружают воды —

там щуки ударяются плашмя,

подскакивая к небу.

Воздух черен,

а по небу, где бурю пронесло,

рассеяно горячих, легких зерен

уму непостижимое число.

Но мне покой в любую полночь дорог, —

он снизойдет, огромный и густой,

и, золотой облюбовав пригорок,

я топором ломаю сухостой.

Я подомну сыреющие травы,

я разведу сияние костра —

едучий дым махорочной отравы,

сырая дрожь — предчувствие утра —

и не заснуть.

Кукушка куковала

позавчера мне семьдесят годов,

чтобы мое веселье побывало

и погуляло в сотне городов,

чтобы прошел я, все запоминая,

чтоб чистил в кавалерии коня,

чтоб девушка, какая-то иная,

не русская,

любила бы меня.

Она, быть может, будет косоглаза,

и некрасива, может быть, она.

Пролезет в сердце гулкое, пролаза,

и там начнет хозяйничать одна.

Деревья ходят парами со стуком,

летит вода,

рождаются года, —

мы сына назовем гортанным звуком,

высоким именем: Карабада.

«Ты покачай Карабаду,

баюкай,

чтоб не озяб, подвинь его к огню».

С какой тоской

и с радостью

и мукой

Карабаде я песню сочиню!

Пройдут его мальчишеские годы,

а он ее запомнит, как одну,

про разные явления природы,

про лошадей,

про саблю,

про войну,

про заячью охоту,

про осину,

про девушку, не русскую лицом,

и никогда не будет стыдно сыну

за песню, сочиненную отцом…

Но мне — пора.

В болоте кряковая

свой выводок пушистый повела.

До вечера мечтанья забывая,

патроны в оба двигаю ствола.

Еще темно,

но лес уже звучащим

тяжелым телом движется вдали,

и птицы просыпаются по чащам,

и девушки по ягоды пошли.

ВПЕРЕД

Перейти на страницу:

Рекомендуем к прочтению

Шестьдесят лет спустя

Избранное

Генерал Корнилов

Жить и умереть в Париже

Сид Вишес: слишком быстр, чтобы жить...

Граница Света