Одиссея генерала Яхонтова

Но все это были штрихи, детали. Яхонтов не улавливал смысла гораздо более важных событии — борьбы, которая шла внутри самой большевистской партии. Он знал, что здесь, на Западе, спят и видят, чтобы партия распалась на враждующие фракции, а там, глядишь, одна из них, чтобы одолеть соперников, начнет искать союзников за рубежом… Вот чего боялся Виктор Александрович. Так, в сущности, оно и вышло. Стало известно о письме Троцкого на имя Орджоникидзе. Лидер оппозиции пригрозил, что в случае интервенции троцкисты будут добиваться свержения существующей власти. При этом и большинство ЦК, и «левый» уклон, и «правый» клялись именем Ленина. Чтобы понять, кто прав, надо было учиться и учиться.

К сожалению, заниматься учебой в полную силу не было возможности. Надо было думать и о заработке. Иногда удавалось достать заказ на перевод, но это было редко и платили мало. После того как корпорация сенатора Франса развалилась так же быстро, как и возникла (торговлю с СССР наладить пока не удалось), у Яхонтова какое-то время не было постоянной работы. Но недолго.

Яхонтову предложил стать своим секретарем его добрый друг доктор Михаил Исаевич Михайловский. Выходец из России, уроженец Сибири, он имел частную практику в Нью-Йорке. Связей с Родиной не порывал и согласился исполнять роль представителя наркома здравоохранения Семашко.

Михайловский возложил на Яхонтова, которому дал в помощь сначала одну, потом двух сотрудниц, широкий круг обязанностей. Виктор Александрович посещал медицинские съезды, писал о них отчеты, читал, реферировал «для Москвы» всевозможные медицинские журналы. И еще — сопровождал врачей, приезжавших из СССР в командировки. Он водил их по городу, в музеи, показывал небоскребы и объяснял, кому какой принадлежит. Тогда самым высоким зданием в Нью-Йорке и во всем мире был 57-этажный Вульворт.

Исполняя обязанности гида, Яхонтов, конечно, не упускал случая порасспросить своих подопечных о жизни на Родине. При всей разнице в деталях гости сходились в одном: жизнь в СССР бьет ключом, работы — невпроворот, жизнь — трудная, настроение — оптимистическое. Люди уверены, что завтра будет лучше, чем сегодня, а послезавтра — лучше, чем завтра. Стараясь быть непредвзятым и подходить к делу «научно», Виктор Александрович после каждой встречи с земляками анализировал полученную им информацию, сравнивал с тем, что писали в газетах. Выходило однозначно: буржуазные газеты, как правило, лгали об СССР. Не всегда, но — как правило. Зато оценки гостей обычно совпадали со сведениями, которые удавалось извлечь из серьезных книг.

Позднее Виктор Александрович с усмешкой говорил: для того чтобы стать инженером, надо учиться пятнадцать лег, врачом — еще больше, а вот на «знатока политики» учиться не надо — достаточно проглядывать заголовки в двух-трёх газетах. Верхоглядство, невежество было характерной чертой многих американцев из разных классов общества.

Однажды Яхонтова пригласили погостить новые знакомые — очень богатые люди из Южной Каролины. Виктор Александрович с удовольствием откликнулся на их любезное приглашение и впервые оказался на американском Юге.

Спустя несколько лет он писал об этих днях: «Я был поражен, обнаружив, сколько похожа жизнь богатых американских южан на жизнь богачей в России в дореволюционные времена. Та же самая отстраненность от реальной жизни; легкое, беззаботное существование; то же самое превосходство — класса землевладельцев. И цветные, казалось, играют ту же самую роль по отношению к белым богачам, что и крестьяне в святой России царей по отношению к своим господам. Мои хозяева были милы, культурны, рафинированы, хорошо воспитаны, но, несмотря на это, я был убежден, что мне не пристало быть причастным к такой жизни».

Новые знакомые предлагали Яхонтову помочь обосноваться на Юге. Он поблагодарил и отказался, ссылаясь на то, что в деловой атмосфере Нью-Йорка ему легче будет выковать в себе качества, необходимые для завоевания успеха в Новом Свете. На Юг его больше никогда не тянуло. Здесь все было пропитано расизмом, к которому его радушные, «культурные и рафинированные» хозяева привыкли как к воздуху. Как-то один из их гостей почему-то почувствовал неприязнь к Яхонтову и, когда разговор коснулся русской литературы, сказал со злобой: «У вас в России самый лучший поэт был негром!» Хозяева постарались отвлечь Яхонтова от «нанесенного оскорбления», но тот не обиделся, а только усмехнулся, вспомнив стихи великого Пушкина:

В Америке ему предстояло встретить еще очень многих фигляриных.

Вильямстаун

Однажды Ольга что-то спросила о Корее, и Виктор Александрович толком не смог ответить дочери. Не смог — к своему собственному изумлению. Ведь он был специалистом по Дальнему Востоку. Собственно, а почему надо говорить об этом в прошедшем времени? Если к солидному запасу своих старых знании прибавить то, что накопилось за несколько последних лет, он снова, выражаясь по-спортивному, обретет форму. Может быть, так или иначе удастся добиться признания и здесь, в Америке. С этого дня дальневосточная тематика прочно вошла в круг его занятий в публичной библиотеке.

Поглощенный мыслями о России, он действительно многое пропустил. Например, только сейчас, из книг Яхонтов узнал, что на Версальской конференции, подводившей итоги мировой войны, в 1919 году, была сделана попытка вырвать Корею из японских рук и… отдать в американские. На конференции рассматривался меморандум о передаче Кореи (еще в 1910 году аннексированной Японией) под опеку США. Оказывается, было создано эмигрантское «правительство» несуществующей пока «Временной Корейской республики» во главе с неким Ли Сын Маном. Номер не прошел — с какой стати Япония, союзница держав-победительниц, должна была отдавать Америке жирный кусок? Яхонтов с усмешкой подумал тогда, что этот, как его, Ли Сын Ман исчез из корейской истории так же, как из российской исчезли (или скоро исчезнут) многочисленные эмигрантские «премьеры» и «цари». Но он ошибался. Через двадцать лет, в конце 1945-го, тот же самый Ли Сын Ман будет доставлен на американском военно-транспортном самолете в Сеул и станет первым марионеточным диктатором-президентом Южной Кореи.

Вглядываясь в происходящее, Виктор Александрович увидел, что японцы, не довольствуясь Кореей, зарятся на Китай, прежде всего на Маньчжурию. Понял он и то, что русская белоэмиграция в Китае рассматривается японцами, как потенциальный союзник. И хотя СССР не делал никаких попыток что-то отхватить у своих дальневосточных соседей, «большая пресса» Запада дружным хором пела лживую песню о красной опасности на Дальнем Востоке, что СССР продолжает «политику царей». Эти обвинения поддерживали и многие белоэмигранты, в том числе и монархисты, что весьма позабавило Яхонтова.

В конце двадцать пятого года кончилась служба у доктора Михайловского. Москва поручила его обязанности другому человеку, с которым Яхонтов не сработался. Приходилось экономить, хвататься за любую работу.

Л так нужно (шло учиться! Но деньги, деньги. Яхонтов даже переводил с французского какой-то глупый роман.

Весной 1926 года в «Нью-Йорк таймс» он случайно заметил объявление. Газета извещала, что в известном колледже Вильямса (Вильямстаун, штат Массачусетс) летом состоится сессия института политики. Это был типично американский дискуссионный клуб. Но объявленные темы и участники заинтересовали Яхонтова. Тем более ехать от Нью-Йорка туда недалеко, участников приглашали с семьями; указывалось, что разместятся все в студенческом общежитии (институт был леший, собирался во время каникул), питаться будут в недорогой студенческой столовой. Для Яхонтова тогда это имело большое значение. Он написал в Вильямстаун о себе и вскоре получил ответ с уведомлением, что его участие «будет приветствоваться».

В августе Виктор Александрович с Мальвиной Витольдовной и Ольгой впервые приехали в колледж Вильямса. Утром проходили секционные заседания за «круглыми столами», а после обеда — общие «форумы» в большом зале. Яхонтов был включен в секцию, занимавшуюся проблемами Дальнего Востока. Председательствовал за этим «круглым столом» консультант госдепартамента профессор Дж. Блексли. Видимо, к Яхонтову присматривались. Наконец, ему предложили выступить на одном из общих «форумов»— но не по дальневосточным проблемам. Его попросили сделать доклад о Советском Союзе. Много лет спустя Виктор Александрович вспоминал об этом важном для него дне: