Воздыхание окованных. Русская сага

Долго не могла молодежь Жуковских забыть Рождественские дни и веселые святки 1869 года. Вера Егоровна помнила ту зиму всю жизнь и называла ее «счастливые сны детства». Есть и чудное письмо Николая Егоровича своему другу Щуке об тех зимних днях в Орехове, где он подробнее рассказывает об удачной охоте.

Однако ждет продолжения рассказ о Жуковских и Зубовых…

* * *

…Как-то, лет тридцать тому назад, с затаенной надеждой обнаружить что-то доселе мне на глаза не попадавшееся, разбирала я в очередной раз наш семейный архив. И действительно: вскоре в руках у меня оказались невесть где прятавшиеся до сих пор две небольших книжицы старинных синодиков-поминаний со многими именами живых и усопших родичей.

Один помянник, с изображением Распятия Христова с предстоящими Богородицею и святым Апостолом Иоанном Богословом на обложке, издания 1883 года, принадлежал моей прапрабабушке Анне Николаевне Жуковской (он был и надписан ее рукой). Ветхая книжечка рассыпалась в руках, но имена, занесенные в него какой-то удивительно насыщенной черно-коричневой тушью, старинным изысканным почерком и, по всей вероятности прапрабабушкиной рукой, читались прекрасно. Пред каждым именем алело надписание киноварью: «О здравии Болярина» или «Болярыни» имярек… Другой помянник — за 1897 год — принадлежал дочери Анны Николаевны, Вере Егоровне Микулиной, прабабушке.

Сколько драгоценных сведений хранили эти две старинные, ветхие книжицы… Имена людей знаемых и неизвестных, родных по крови и не только, — людей, о чьем близком присутствии в жизни твоих сородичей узнать есть всегда поистине нечаянная радость. Но одно дело — услышать о ком-то, кто был близок и дорог твоим присным, другое — увидеть его имя, во время оно начертанное родной тебе рукой ради молитвенного поминовения. И в том, и в другом поминании встретилось мне и имя графа Валериана…

Казалось бы, ну что же мог добавить помянник к тому, что и так было известно о близких связях Жуковских и Зубовых? Но одно дело сухие факты, другое — любовь и молитвенная память. В.Н. Зубов скончался в 1857 году. Книжечка помянника Анны Николаевны Жуковской была издана в 1883 году. Сама прапрабабушка прожила на свете 95 лет и до своей смерти в 1912 году — более полувека! — всегда поминала на домашней молитве и за службой в храме друга и благодетеля семьи графа Валериана. Поминал, конечно, своего крестного отца и Николай Егорович, и его братья и сестры, а потом и внуки Анны Николаевны, и пра, и праправнуки ее…

А вскоре, уже после обретения помянников, мне приоткрылось и еще одно удивительное совпадение, утверждающее не формальную, — по долгу христианскому, не отчужденную «благодарность благодетелю», а именно подлинную, душевную и Богом благословенную связь Зубовых и Жуковских. Тому подтверждение нашла я на старом кладбище Донского монастыря.

Коллаж: слева — направо — Анна Николаевна Жуковская (мать Николая Егоровича Жуковского), Вера Егоровна Микулина (урожденная Жуковская, младшая сестра Николая Егоровича) и няня Арина Михайловна, вырастившая всех детей и внучек Анны Николаевны, приехавшая с нею еще будучи крепостной девушкой из имения Стечкиных Плутнево Тульской губернии, где родилась Анна Николаевна.

_{(Коллаж Екатерины Кожуховой).}

…Когда в 1921 году Николай Егорович скончался, решено было похоронить его в Донском монастыре, где уже ждала его могилка любимой дочери Леночки (20/1 июня 1892–1920), скончавшейся двадцати шести лет от скоротечной чахотки.

Отец и дочь упокоились за алтарем Большого собора Донского монастыря на красивейшем возвышенном месте — над фруктовым садом, цветущим по веснам и со множеством обитающих в нем птиц… Через четыре года рядом с отцом и сестрой был погребен и Сергей Николаевич Жуковский (1900–1924), тоже безвременно скончавшийся двадцатичетырехлетний сын Николая Егоровича.

Рядом, буквально в нескольких шагах от места упокоения Жуковских стоит небольшой храм-ротонда в честь преподобного Александра Свирского. Сколько раз, навещая могилу родных, я останавливалась и у этого, всегда закрытого на замок храма-часовни, машинально перечитывая памятное надписание, свидетельствующее о том, что передо мной родовая усыпальница графов Зубовых. Но как-то смысл этого сообщения до ума не доходил: да и никогда и никто в нашей семье не упоминал о том, что рядом с могилой Жуковских упокоились столь близкие им ореховские соседи и друзья графы Зубовы, хотя Жуковские — Анна Николаевна и Мария Егоровна — и присутствовали на отпевании и похоронах графа Валериана. Но однажды, в ту пору, когда только зародилась у меня мысль о написании этой книги, навещая на Радоницу своих присных, я вновь замедлила у храма преподобного Александра Свирского… Вот тогда-то, наконец, внезапно и осознала, что передо мной еще одно чудо Божественного промышления: как это не невероятно, но и вечный покой Жуковские и Зубовы обрели по соседству.

Надо было только еще кое-что уточнить…

Оказалось, этот храм-усыпальница был возведен в конце XVIII века графом Н.А. Зубовым над захоронением своего отца — графа Александра Зубова. Не берусь утверждать с точностью, но, кажется, и сам Николай Александрович был там похоронен. Во время наполеоновского нашествия храм-ротонду разграбили и разрушили, а восстанавливать его пришлось уже овдовевшей графине Наталье Александровне, Суворочке, матери графа Валериана Николаевича. И храм этот вдова Николая Зубова полностью восстановила, скорее всего, там он и был погребен. Сама же Суворочка была похоронена под Петербургом в Свято-Сергиевой Пустыни, — в еще одной — Петербургской — усыпальнице Зубовых.

Граф Валериан Николаевич был по духу истинно московским человеком, а потому, полагаю, завещал похоронить себя в фамильной усыпальнице именно в Москве. Мог ли он предположить, что когда-то — почти семьдесят лет спустя, рядом с ним обретет вечный покой и сын его заветного друга и его великий крестник Николай Жуковский?

Нет, это не было делом рук человеческих — во всяком случае, так верится. И вот еще некоторые соображения…

Когда скоропостижно скончалась Леночка Жуковская, а это был май 1920 года, пик голода и разрухи — сам Николай Егорович был уже очень тяжело болен. Он находился в санатории Усово и ему даже не в первый день решились сообщить трагическую весть о кончине дочери. Заботы о похоронах взяли на себя ученики и племянницы Николая Егоровича — двоюродные сестры Леночки. Конечно, выбор пал на Донской монастырь не случайно: это кладбище особенно любила старинная московская аристократия, дворянство, и вообще люди коренные, московские. В чем-то именно это Донское монастырское кладбище имело некое сходство с ореховскими местами, наверное, в присутствии там вот этой особой, сугубо московской атмосферы. Духа старомосковской простоты, теплоты и радушия, древнего благочестия и ненадменного благородства, всегда недалеко соседствующего и со святым юродством, — всего того единственного и неповторимого в своей самобытности, неподдающегося никаким жестким определениям и классификациям старинного, московского, православного облика и строя русскости. Этот особенный дух и строй, и всё это невыразимое, как облик храма Василия Блаженного, душевное и духовное наполнение, вобрала и впитала в себя Москва, когда собирала земли вокруг себя-центра.

Вот и на Донском кладбище вовсе не случайно подобрались замечательные не столько по родовитости, сколько по исконной русскости, «соседи» на кладбище: рядом с Жуковскими — великий московский бытописатель художник В. Перов, за ним Зубовы, совсем неподалеку В.О. Ключевский, а недавно возвратились в московскую землю и генерал Антон Деникин, и певец Замоскворечья Иван Шмелев, и православный философ Иван Ильин, а уж позднее всех по времени обрел здесь свою вечную храмину и Александр Исаевич Солженицын — причем совсем рядом — между Жуковскими и Зубовыми. И как потом оказалось, даже и это соседство открыло не случайный свой характер. И здесь обошлось не без Божественного промышления, о чем ниже тоже будет поведано.