Крылатые торпедоносцы

Вот и в тот ноябрьский вечер я сел за свой рабочий стол с такими намерениями. Но… Стопочкой лежали сводки, которые не успел просмотреть за день, приказы и распоряжения по полку – на подпись. Завтра они уже подлежат исполнению, поэтому откладывать «на потом» не годится. Рядом – три тощие картонные папочки – личные дела прибывших из училища выпускников, слетанный еще в училище целый экипаж. Утром я лично познакомлюсь с этими ребятами, а пока лучше заранее посмотреть их анкетные данные, биографии, служебные характеристики и аттестации – завтра это избавит от лишних вопросов.

Личное дело летчика младшего лейтенанта Носова Виктора Петровича. С фотографии смотрит симпатичный курносый парнишка, с умным взглядом, гладким лицом, по-мальчишески припухлой верхней губой. Автобиография короткая, как и сама его жизнь, Виктору немногим больше двадцати. Мне в мои тридцать семь было по-отечески страшно за него. Жизнь у паренька только начинается, а уже скоро война потребует от него идти в огонь, в самое пекло. И он пойдет, подвергаясь каждый миг смертельной опасности.

Биография, в общем-то, типичная для юношей его возраста. Сын старого коммуниста. Комсомолец. После 8-го класса поступил в фабрично-заводское училище связи. Совмещал учебу с работой на радиоузле. Был стахановцем. Когда началась война, не дожидаясь призыва, подал в райвоенкомат заявление с просьбой направить в авиашколу. Просьбу удовлетворили. Сначала учился в Сталинградской школе гражданского воздушного флота, а в 43-ем его направили в военно-авиационное училище имени Леваневского, откуда по окончании учебы – к нам. Вот и вся биография.

Уже потом, когда в повседневном общении наши взаимоотношения утратили официальный характер взаимоотношений начальника и подчиненного, выявились некоторые детали биографии Виктора, дополнившие его портрет. В родном Сенгилее (районный центр Ульяновской области), где родился и вырос, был он заводилой, вожаком ребят со своей улицы, никого и ничего не боялся. Любил часами сидеть с удочкой на берегу Волги. Хорошо плавал и, на зависть многим, отважно прыгал «ласточкой» с высокого волжского откоса. Вечерами много читал, особенно любил книги о летчиках – портрет Валерия Чкалова неизменно висел у него над кроватью. И в школе и в ФЗУ учился хорошо, пользовался авторитетом у товарищей, всегда заступался за девчонок… Чем больше я узнавал Виктора, тем большей симпатией проникался к нему. Впрочем, не я один.

Личное дело штурмана младшего лейтенанта Александра Игонина такое же тоненькое, как и командира экипажа: автобиография, анкета, комсомольская характеристика, аттестация на присвоение первичного офицерского звания. Игонин – пермяк. Начало войны застало его в 6-ом классе. Как и все мальчишки, рвался на фронт, но… на фронт ушел его старший брат Алексей, а Саша заменил его на производстве. Здесь проявились его способности к точным наукам, влечение к технике. Старые мастера предсказывали ему инженерное будущее, а он грезил авиацией. И вдруг – несчастье: повредил ногу. На расстаться с мечтой о небе Саша не мог. Чтобы ликвидировать последствия травмы приналег на спорт, даже в футбол играл. Там же, на заводе, вступил в комсомол, а немного погодя его избрали членом райкома комсомола. В армию пошел добровольцем.

Он, как и Носов, легко и быстро вошел в наш коллектив. Саша любил и умел петь и, может быть, поэтому так напоминал мне погибшего Иосифа Сачко, который постоянно жил в моей памяти. Правда, репертуар у Игошина был совсем другой. Чаще всего он пел свою любимую песенку о ростовском мальчике, который погиб, защищая от фашистских пуль своих голубей. В его исполнении я первый раз услышал песенку о том, как британский солдат закурил самокрутку из русской махорки, а русский моряк – британскую сигару… Игошин начинал петь, и в комнате стихали разговоры. Слушали его охотно.

А автобиография стрелка-радиста сержанта Федора Дорофеева оказалась совсем коротенькой. В 17 лет, едва окончив ФЗУ в Новосибирске, добровольцем пошел в армию. Попросился в авиацию. Просьбу удовлетворили. В училище имени Леваневского впервые встретился с Носовым и Игониным.

…Вместе с майором Добрицким мы принимали наш новый комсомольский экипаж. Они вошли робко, вытянулись по стойке «смирно», но представились четко, по всей форме. Новенькое обмундирование, белоснежные подворотнички на кителях, начищенные до блеска пуговицы и ботинки. Старались держаться молодцевато, и все же волновались, отвечая порой невпопад. Мы с Григорием Васильевичем понимали их состояние – когда-то и сами прошли через это. Решив все вопросы с бытовым устройством и определив их во 2-ую эскадрилью, мы отпустили их, зная по опыту, что и сегодня, и завтра, и во все последующие дни не раз предоставится возможность поговорить по душам во внеслужебной обстановке, что намного полезнее официального представления.

– Ну, как тебе хлопцы? – спросил я, когда дверь за ними закрылась.

– Хлопцы – глаз не отвести! – живо отозвался Григорий Васильевич, но в его голосе явственно слышалась грустинка. Он помолчал, отрешенно глядя к окно, но я догадывался, о чем он думал. Это на нем лежала тяжелая обязанность писать родителям о том, что экипаж, в составе которого летал их сын, не вернулся с боевого задания. Григорий Васильевич, сам будучи отцом, страшно переживал, садясь за такое письмо. Возможно сейчас перед его глазами стояли Соколов, Пудов, Иванов, Мифахутдинов и их экипажи. Они ведь тоже были молодыми…

– А вот смотри, – вновь заговорил он. – Трое, все такие разные, а на уме у всех троих одно и то же: хоть сейчас в бой! Так уж у нас водится: с молоком матери впитывается любовь к Родине, и драться за нее будут… Зло будут драться!

Но, как всегда мы поступали с выпускниками училищ, мы не спешили выпускать Носова и его экипаж в бой. Слишком еще свеж в памяти был первый и последний трагический сентябрьский вылет экипажа Соколова. Училищная летная практика – это одно, это только первые шаги в небо, фундамент для дальнейшего становления воздушного бойца. Другое дело – бой. Носов, надо отдать ему должное, как летчик и командир экипажа, хорошо понимал, что от освоения им тактики торпедоносной авиации, от овладения «Бостоном» зависит и успех боя, и судьба экипажа. И учился он старательно, жадно впитывал каждое слово командира звена, командира эскадрильи, прошедших испытание огнем. И все-таки терял терпение:

– Ну, товарищ капитан, – терзал он Макарихина, – пошлите на боевое задание.

– Рано. Еще рано. – Командир эскадрильи был непреклонен.

– Война же кончается, товарищ капитан. И повоевать не успеем.

– Успеешь. Фашистов на твою долю хватит. Вот слетаем еще разок на полигон, отработаем противозенитный маневр… Потом посмотрим.

– Не торопись, подучись еще, – советовали летчики, уже допущенные к боевой работе и имевшие за плечами по одному-два боевых вылета. – Там не все так просто, как кажется отсюда. Не успеешь сказать «мама», как подобьют. Учись пока.

– Меня не подобьют. А подобьют в районе цели, пойду на таран. Я не отверну, не беспокойтесь… – Он говорил так страстно и убежденно, что верилось: этот не отступит.

На траверзе Паланги, неподалеку от берега, лежал на грунте потопленный вражеский корабль. Над водой торчали только верхушки его мачт и, пока осенние штормы не сломали их окончательно, мы использовали их для отработки у экипажей навыков топмачтового бомбометания и противозенитного маневра. Сюда «вывозили» командиры эскадрилий молодое пополнение.

Наконец, уже в декабре, экипаж Виктора Носова в составе группы самолетов принял боевое крещение в небе Балтики. Оно было не совсем удачным – экипаж не сумел поразить цель. Это не очень огорчало – редко кому удавалось добиться успеха в первом же боевом вылете. Важно было то, что экипаж целым и невредимым возвратился на свой аэродром. Это не так уж и мало. А победы еще будут.

Так оно и случилось. Вот выписка из сведений о боевой деятельности летчика 2-ой эскадрильи 51 МТАП Носова В.П.: «22 декабря 1944 года в порту Либава лично потопил сторожевой корабль; 5 февраля 1945 года в Балтийском море в группе потопил транспорт водоизмещением 7000 тонн, за что награжден орденом Боевого Красного Знамени». В письме к родителям Виктор делился самым сокровенным: «Меня наградили орденом Красного Знамени, думаю, что не последним. На фронте положение хорошее, так что скоро увидимся. Ах, как бы хотелось вас повидать, поговорить!..»