Мой мир

Мне хотелось поскорее оказаться в церкви и пожелать певцам удачи. Хотя мой гостиничный номер весь день полон людей (Джейн называла его «штабом»), главные «боевые действия» разворачивались внизу, и я хотел в них участвовать. В костюме и гриме я был уже готов к выходу, но Джейн заявила, что она еще не одета. Я не понимал почему — обычно она такая организованная, энергичная. Это было на нее непохоже. К тому же она знала, что я всегда прихожу на спектакль вовремя и терпеть не могу ждать. Она вышла из ванной комнаты еще не причесанная, на что я сказал, что через пять минут иду в лифт. Только потом я узнал, что Мириам позвонила из пасторской кухни и попросила Джейн задержать меня: в соборе еще был хаос, и Мириам боялась, что я расстроюсь и могу отказаться петь. Они чуть не сошли с ума от беспокойства. Но, во-первых, устроить спектакль в церкви — это была моя идея. Я знал, что в последние 4–5 часов мы перевозили все необходимое для постановки из одного здания в другое. Они что, думали, это все будет легко? Неужели они могли предположить, что я стану «фокусничать» в такое время?

А что творилось на улице! Церковь окружили многотысячные толпы людей. Зрителей еще не пускали, и они стояли и ждали под дождем. С той минуты, когда мы с Джейн спустились в вестибюль гостиницы и потом шли ко входу в церковь (каких-нибудь сто метров), нас окружали репортеры, телекамеры, юпитеры… Было очень похоже на то, что-либо выиграли Кубок мира по футболу, либо случилось какое-то большое несчастье: каждый протягивал к нам свой микрофон, задавал вопросы, на которые я пытался ответить, заверяя всех, что спектакль пройдет хорошо.

Я торопился войти в церковь: для моего горла нет ничего хуже холодной сырой погоды, поэтому мне не хотелось стоять под дождем и много говорить. Может, спектакль и провалится, но хотя бы не по моей вине. Внутри церкви было, конечно, еще много неразберихи, но я видел, что все постепенно налаживается. Певцы стояли впереди, почти все были в костюмах. Позади них на поставленных рядами стульях разместился хор. Сбоку стояли пюпитры и стулья оркестра. Все были готовы. Убедившись, что все в сборе, мы открыли двери для зрителей. Ворвалась толпа, и мне подумалось, что никогда больше я не увижу столько счастливых, взволнованных лиц. А ведь эти люди только что терпеливо стояли под дождем!

Дирижировал мой хороший друг Эмерсон Бакли из Майами. (Он был дирижером на многих моих концертах в различных местах.) Через несколько лет Эмерсон умер. Он уже и тогда плохо себя чувствовал и дирижировал, сидя в инвалидной коляске. Примечательно, что, даже чувствуя себя плохо, Эмерсон дирижировал оперой на Таймс-сквер под Новый год. У него всегда были грубоватые, резкие манеры, и когда он ехал в «своей инвалидной коляске по центральному проходу, то приговаривал: „Скажите только, куда мне ехать, и давайте начинать“».

Во время всей этой кутерьмы кто-то в гостиничном номере заметил, что все это очень напоминает один из старых фильмов с Джуди Гарланд и Микки Руни: когда они не смогли получить зала и устроили шоу в дедушкином амбаре. Хотя я и вырос в Италии, но помню те старые фильмы, — и все мы посмеялись над этим сравнением. Что касается Эмерсона, то для него здесь не было ничего похожего на фильм с Джуди Гарланд или на какой-то другой. Он был профессионалом, и, где бы ему ни пришлось выступать, он хорошо знал свое дело. Замечательный человек!

Церковь заполнялась зрителями, певцы, хор и оркестр были на месте. Я перестал думать о постороннем и сосредоточился только на спектакле, который мне предстояло петь. Я уже не помню подробностей, помню только, что все прошло замечательно. Каждый пел на пределе своих возможностей (не исключая и меня). В соборе музыка звучала просто фантастично, а публика была такой благодарной. Невозможно передать то особенное ощущение, которое испытали мы после такого спектакля. Уверен, что никто из молодых певцов, даже после выступления в «Метрополитэн» или в «Ла Скала», не забудет впечатлений от того нашего представления. Я пел и в «Метрополитэн», и в «Ла Скала», но того трепета не забуду.

Мы дали в церкви еще один спектакль, и он тоже прошел с успехом. Невозможно испытать то вдохновение, которое было, как и на первом представлении. Архиепископ (теперь кардинал) Бевилагва вернулся в Филадельфию и пришел нас послушать. Он был очень любезен и сказал нам много приятных слов, а также то, что был рад помочь нам показать зрителям наш спектакль. Он также заметил, что сожалеет о возникших сложностях со спектаклями, но во всей этой драматической ситуации он увидел и положительный момент: благодаря всему происшедшему мы познакомились.

Конечно, я выразил ему глубокую признательность и сказал, что опера, исполненная в таком прекрасном соборе, останется незабываемым впечатлением и для меня, и для всех участников постановки. Я даже пошутил, что после первого спектакля мне тоже захотелось отдохнуть вместе с ним.

Однако на этом наши терзания не закончились.

Нам предстояло спеть еще два спектакля «Любовного напитка», а Академия музыки оставалась закрытой на ремонт. Джейн узнала, что свободен театр на Брод-стрит, позади Академии, который в день нашей премьеры был занят. Это было намного лучше, чем выступать в церкви: теперь мы могли сделать настоящий спектакль — с декорациями, освещением, на оборудованной сцене.

Но новые решения создавали и новые проблемы: зал театра мог вместить лишь около двух третей зрителей, купивших билеты в Академию музыки. Арифметика была простая — вместо двух спектаклей надо дать три, тем более что в этом случае больше наших молодых певцов получали возможность выступить.

Мне нравится разрешать проблемы, находить неожиданные решения. Думаю, что у меня это получается. Я люблю давать советы друзьям, когда они приходят ко мне со своими затруднениями. В кризисной ситуации, подобной той, с которой мы столкнулись в Филадельфии, когда в нашем распоряжении было очень мало времени, самое главное — оставаться спокойным и мыслить логически, и прежде всего — сосредоточиться на самом важном. Такие ситуации полезны для всех нас, они заставляют острее чувствовать жизнь: голова работает яснее, кровь в жилах бежит быстрее. Если в жизни все идет слишком гладко, становится неинтересно.

Но, конечно, в жизни тенора, поющего в опере, нет гарантий, что все всегда будет гладко.

Глава 7: ИТАЛЬЯНЕЦ В КИТАЕ

Непросто прошла моя поездка в Пекин в 1986 году.

В честь двадцатипятилетия моей карьеры оперного певца меня пригласили спеть в родном городе Модена. Незадолго до этого юбилея в июне 1986 года я должен был петь «Богему» в Филадельфии с победителями второго конкурса вокалистов. Спектакль ставил Джан Карло Менотти. Постановка удалась, и мы решили перенести ее в Италию на юбилейные торжества. Певцы, режиссура были те же. Так как мы не могли себе позволить транспортные расходы, чтобы оплатить поездку в Италию оркестра и хора, то воспользовались хором и оркестром оперного театра Модены. (Даже чтобы отправить в Европу только наших администраторов, потребовались дополнительные расходы щедрых филадельфийцев.)

Каждый из молодых лауреатов филадельфийского конкурса был замечательным певцом, и я радовался возможности представить их итальянской публике. По-моему, их выступление в Италии перед моими соотечественниками идеально подходило для празднования моего двадцатипятилетнего юбилея на оперной сцене. Мне также хотелось показать соотечественникам, сколько талантливых исполнителей итальянской музыки есть в Америке и других странах.

Пока мы ставили наш спектакль в Модене, у меня возникла еще одна интересная мысль. Так как отмечали двадцать пять лет со дня моего первого выступления в опере, то почему бы не свозить нашу «Богему» и в Реджо-нель-Эмилия, город недалеко от Модены, где состоялся мой оперный дебют? Я загорелся идеей выступить с начинающими певцами на той самой сцене, где двадцать пять лет назад впервые пел в качестве солиста.

Узнав об этих моих планах, победители конкурса заволновались. Многие из них никогда прежде не выступали на профессиональной сцене, а теперь им предстояло лететь в Италию, чтобы петь в одной из самых любимых итальянских опер.