Пастернак

128

Борис Леонидович Пастернак. Рисунок Л. О. Пастернака. 1924 г.

Леонид Осипович Пастернак. Москва. 1893 г.

Розалия Исидоровна Кауфман. Одесса. 1880-е гг.

Боря на руках отца. Одесса. 1891 г.

Борис с братом Александром. 1898 г.

Дом Веденеева, где родился Пастернак

Борис. Рисунок Л. О. Пастернака. Одесса. 1898 г.

Розалия Исидоровна Пастернак на пляже в Одессе с сыновьями Борисом

и Александром. 1896 г.

Л. Н. Толстой

на Передвижной

выставке.

Набросок

Л. О. Пастернака.

1893 г. '

Дом Лыжина, где Пастернак провел детские годы

В пролетке сестры Лидия и Жозефина и братья Александр и Борис Пастернаки. Райки. 1907г.

Пятая мужская гимназия на Поварской улице в Москве

А. Н. Скрябин. Набросок

Л. О. Пастернака. 1909 г.

Церковь Флора и Лавра на Мясницкой

Ида Высоцкая

Герман Коген

среди своих

учеников.

Слева

Б. Пастернак.

Рисунок

Л. О. Пастернака.

Марбург. 1912 г.

Марбург.

Открытка

Бориса

Пастернака

родителям

с видами

города. 1912 г.

Ольга Михайловна Фрейденберг. 1912г.

Борис, выпускник университета. 1913 г.

Вид

на Волхонку, 14. 1910-е гг.

Владимир Владимирович Маяковский. Киев. 1913 г.

Кондитерская на Арбате.

Здесь в апреле 1914 года состоялась встреча футуристов

Сергей Павлович

Бобров. 1905 г.

Обложка

и титульный лист

первого сборника

стихов

Пастернака

«Близнец

в тучах». 1914 г.

БОРИСЪ ПАСТЕРНАНЪ

t *Р г..1

1 <ли в> к к М

Ш х * * 4БЛИЗНЕЦЪ ВЪ ТУЧАХЪ

ч 4V[ _ СТИХИ БОРИСА ПАСТЕРНАКА

ПГЩСЛФКК НИКОЛАЙ ACUBA

. '

БЛИЗНЕЦЪ ВЪ ТУЧАХЪ| Г Г х моек 8 А

II1 5 ч<4

1 Р чЧ

1 1 л

Фанни Николаевна Збарская и Борис Пастернак.

Станция Всеволоде-Вильва Пермской железной дороги. 1916 г.

ство. Что он думал делать в этой чуждой ему атмосфере? Его также не привлекала жизнь русских литературных кругов»60.

Приезд Пастернака в Берлин пришелся на тот краткий период, когда эмиграция еще не определилась и не поляризовалась окончательно. Особенно это касается ее берлинской части, к которой принадлежали тогда крупнейшие литературные силы: М. И. Цветаева, В. Ф. Ходасевич, А. Н. Толстой, Андрей Белый, В. Б. Шкловский, Б. К. Зайцев; здесь же в это время находились В. В. Маяковский, М. Горький, И. Г. Оренбург61. Однако Пастернак попал в эту среду в кризисное для нее время: на рубеже 1922/23 года ситуация начала в корне меняться. Берлин постепенно пустел, русские литераторы разъезжались кто обратно в советскую Россию, кто в другие европейские центры. Эпоха «России в Берлине» заканчивалась62. Одновременно происходил процесс размежевания между эмиграцией и Советами. Писатели делали выбор, который становился выбором их жизни. Оставшиеся за границей и поменявшие паспорта приобретали статус беженцев в принявших их странах и статус отщепенцев на родине. Другими словами, вскоре после приезда Пастернака в Берлин уже начали разворачиваться те процессы, которые привели к разделению единого поля русской словесности на два автономных и сложно соотносимых друг с другом лагеря.

Пастернак читал свои стихи на всех возможных эмигрантских площадках в Доме искусств, кафе Леон и Ландграф, Клубе писателей, оказывался участником литературных сходов в знаменитом эмигрантском кафе Прагердиле, посещал заседание в издательстве 3. Гржебина по подготовке юбилейного чествования М. Горького, участвовал в дис

5 А. Сергеева-Клятис

129

путах. На короткое время он стал одной из знаковых литературных фигур русского Берлина, и эмиграция возлагала на него вполне определенные надежды. Издательство Гржебина вторым изданием выпускало «Сестру мою жизнь», а Геликон уже занимался набором четвертой книги стихов «Темы и вариации». Не случайно в берлинском журнале «Новая русская книга» почти сразу после приезда Пастернака в Берлин в разделе «Судьба и работы русских писателей, ученых и журналистов за 1918 1922 гг.» появилось сообщение, несколько гиперболизирующее его участие в деятельности эмигрантских издательств: «Бор. Леон. Пастернак, поэт, приехал из Москвы в Берлин (Fasanenshtr. 41 b. Versen). В изд. Геликон печатает книгу стихов Темы и вариации и повесть Детство Люверс , в изд. 3. И. Гржебина книгу стихов Сестра моя жизнь , в изд. Скифы перевод драмы Клейста Принц Фридрих Гомбургский . Работает над продолжением Детства Люверс »63. Очевидно, автору этого сообщения хотелось бы, чтобы всё перечисленное реализовалось именно с теми акцентами, которые он расставил. Но Пастернак обманул возлагаемые на него надежды.

«Пробел в судьбе» так назвал Л. С. Флейш- ман берлинский период жизни Пастернака64. Это мнение подтверждает свидетельство В. Б. Шкловского: «...Он чувствует среди нас отсутствие тяги. Мы беженцы, нет, мы не беженцы, мы выбежен- цы, а сейчас сидельцы. Пока что. Никуда не едет русский Берлин. У него нет судьбы. Никакой тяги»65. Собственно, Пастернак, отправляясь в Германию, связывал свои впечатления о ней прежде всего с Марбургом, а не с Берлином. Попав, наконец, в Марбург, он писал С. П. Боброву: «Дорвался, на

130

конец, попал в него, удивительный, удивительный город. Собирался ведь именно туда, шесть месяцев проторчал в безличном этом Вавилоне, теперь перед самым отъездом домой, в Россию, улучил неделю и съездил в Гарц, в Кассель, в М<ар>б<ур>г. А ради него ведь всю кашу заваривал»66.

Очевидно, что любовь к Германии и отношение к русскому Берлину лежали на разных чашках весов. Брату Пастернак признавался: «Трудно будет расставаться с Германией, как с совокупностью молниеносных поездов, ежедневно и в любое время направляющихся вглубь Саксонии, Бадена, Гессена, Тюрингии и т. д. С Берлином затруднений не предвидится: ни к чему на свете я не относился холоднее. В виду того, что Берлина не хаял разве лишь ленивый и что это избитейшая привычка, я особенно воздерживался от хулы по его адресу и боялся повторять этот трюизм. Однако, хочешь не хочешь, а это оригинальное мненье поневоле разделишь...»67 Л. С. Флейшман пишет: «В пастерна- ковском отношении к берлинскому окружению можно усмотреть разочарование в России в Берлине к берлинской России в целом»68. Бахрах вспоминает: «В течение долгого времени он искренно и глубоко любил ту воображаемую Германию, которую раз навсегда полюбила и Цветаева, где все еще по Кенигсбергу / проходит узколицый Кант , ту, о которой он переписывался с одним из любимейших своих современников, с Рильке. Он еще способен был ее идеализировать и не замечал того, что происходило в ее подпочве»69. С этой разницей между идеальной «исторической» Германией и безликим современным Берлином и были во многом связаны колебания Пастернака в вопросе об эмиграции.

131

Вопрос этот решился не без участия молодой жены. Зимой стало ясно, что она ждет ребенка. Возвращение в Россию теперь рисовалось ей как единственно возможная перспектива будущей жизни. Там были привычный уклад, нежно любимая мать, большая дружная семья, устойчивость знакомого, хоть и бедного, обихода. Разоренная послевоенная Германия, не скорректированная для Е. В. Пастернак тем флером привлекательности, через который до поры смотрел на нее Борис, скорее отталкивала. Так было принято одно из главных решений в судьбе Пастернака 21 марта 1923 года он вместе с молодой женой покинул Берлин. Конечно, оба думали, что смогут впоследствии с легкостью вернуться, как думали и родители, и сестры, для которых будущее было до времени скрыто. Вероятно, и решение вернуться в Россию Пастернак не воспринимал тогда как окончательное и неизменное. Но как бы ни смотрели на обстоятельства сами участники событий, на самом деле вопрос об эмиграции был решен бесповоротно.

23 сентября 1923 года в семье родился сын Евгений. Бывшую мастерскую Леонида Осиповича пришлось разделить на две части сначала занавеской, потом шкафами, а позже самодельной перегородкой. Вот одно из ранних воспоминаний Евгения Борисовича Пастернака о быте квартиры на Волхонке, относящееся примерно ко второй половине 1926 года: «Я помню себя уже в то время, когда дедушкина мастерская была разделена досчатой переборкой. До этого комната перегораживалась шкафами. В проходной половине за занавеской и спинкой буфета я спал. <...> Ванна была заселена бездомными молодоженами, которых папа пустил переночевать, и они так и остались там жить. Воду